У Мегги был длинный заостренный носик и круглый подбородок. Ее уверенная манера держаться произвела на меня приятное впечатление. Мать ее была красивее, у нее были правильные черты лица, светлая кожа и коротко подстриженные вьющиеся волосы.

Ник рассказывал что-то смешное. Она смеялась и похлопывала его по руке. Муж ее сидел ко мне спиной. Он был полной противоположностью своей жене. Должно быть, Ник напоминал Мегги ее отца, подумала я.

Когда Умберто вернулся, я сделала еще несколько глотков вина и сказала, что люблю его и что, хотя я и намерена ехать на Пасху одна, он смело может планировать на июнь наш совместный отпуск.

Он немного поостыл, взял меня за руку и даже легко поцеловал в губы. Когда Ник и его компания собрались уходить, я заметила, как покраснело его лицо и подумала: «О Боже, в понедельник он устроит мне веселую жизнь».

Остаток выходных я была так взвинчена, что ни на чем не могла сосредоточиться. Я опасалась, что, увидев меня с Умберто, Ник может устроить мне сцену.

В субботу вечером Умберто овладело такое пылкое желание, что я даже испугалась. Мне хотелось вырваться из его объятий и побыть одной. Пройтись бы по набережной в Бендоне и все хорошенько обдумать! Мысли о родителях не давали мне покоя.

Я отодвинулась от него, но он ласкал и ласкал меня, а я чувствовала себя как червяк в руках рыбака. Я вырывалась, извивалась, а потом так устала, что заснула, Полная самых мрачных мыслей.

В воскресенье Умберто продемонстрировал мне, чего он добился в воспитании Франка. Успехи сводились к тому, что Франк выполнял команду «сидеть».

Для него это не представляло особого труда, он и так старался использовать каждый подходящий момент, чтобы растянуться. Но еще предстояло научить его ходить рядом.

В воскресенье вечером Умберто сказал мне:

– Ты стала пить больше, чем обычно. Не хочешь поговорить об этом?

– Я всего лишь пытаюсь расслабиться! – легкомысленно ответила я.

– Ты целый день проходила в разных носках.

– Ну и пусть, – ответила я.

– Куда ушло то время, когда мы с тобой могли говорить обо всем?

– Оно вернется. Но ты не старайся вернуть его силой.

К моему облегчению в этот вечер мы не занимались любовью. Я чувствовала себя, как Лунесс во сне, когда она была одна в темном доме. Толпа проделывала в нем отверстия и кидала внутрь снег. Мне чудилось, что постепенно я становлюсь худой и обнаженной, и я никак не могла согреться. Я шарахалась от всего.

38

В четыре часа, в понедельник, пока сестры Ромей радостно болтали об их работе, мои глаза были прикованы к тусклой красной лампочке, мигание которой означало, что Ник дожидается в приемной. Он пришел на полчаса раньше.

Когда я наконец впустила его, меня ошеломил его вид: волосы были растрепаны, глаза налиты кровью, на подбородке – щетина. Одет он был в старую рубаху и рваные джинсы. От запаха перегара и пота меня чуть не затошнило.

Он уселся на кушетку ко мне лицом и, прижав руки ко лбу, сказал, что у него ужасно болит голова.

– Что случилось?

– В пятницу, после ужина, мы отправились в клуб и наткнулись на бывшего приятеля Мегги. Он юрист, специалист по налогообложению. Мистер Мак повел себя так, словно перед ним возник Иисус Христос. Он посылал нам напитки, и это совершенно вывело меня из себя. На меня какая-то паранойя напала. Мне стало казаться, что они хотят выдать Мегги замуж за этого парня, а на мне поставили крест. Затем Мегги ушла в дамскую комнату и не возвращалась целых пятнадцать минут. Я был уверен, что она болтает с ним в вестибюле, но у меня не хватило смелости пойти за ней. Господи, каким же я был дураком. Когда мы вернулись к ней домой, на автоответчике было записано сообщение от другого ее приятеля. Она сказала, что это ее сосед, с которым она бегает по утрам, но я уже успел взорваться! Я слышал, как с моих уст срываются слова, которые произносил мой отец. Ты шлюха. Ты сука. Ты принадлежишь мне, и если ты не понимаешь, что это значит, пеняй на себя. Она никогда не видела меня таким. Она плакала, пыталась оправдаться, но чем больше она что-то мне объясняла, тем больше я свирепел. Дело кончилось тем, что я окончательно потерял контроль над собой и ударил ее по лицу. Это было ужасно. Она затихла, а я упал перед ней на колени и стал умолять, чтобы она меня простила. Я ползал перед ней, умолял ее, но она лежала молча. Потом я схватил ее за плечи, чтобы она все-таки заговорила.

– Убирайся, – сказала она очень спокойно. Я ответил, что не уйду, что хочу поговорить с ней. Тогда она заорала во всю глотку, что не желает больше меня видеть, и что, если я сейчас же не уйду, она позовет полицию, позовет отца и почему-то еще пожарную команду.

Это все. Я потерял ее. И я не могу понять, что на меня нашло. Я вел себя, как животное. Как мой чертов отец. Я поклялся, что никогда в жизни не подниму руку на женщину, и тут – на тебе, сорвался.

Я сразу же поняла, что произошло с Ником: все это из-за того, что он увидел меня с Умберто.

– Вы забыли сказать, что видели меня в пятницу вечером, – заметила я.

– Я забыл об этом из-за всего, что произошло.

– Я представляла, как он мечется по углам, а он забыл о том, что видел меня!

– Мне кажется наоборот, все это произошло из-за того, что вы не забыли.

– Что, черт побери, вы имеете в виду? – спросил он.

– Я имею в виду, что все те чувства, которыми вы должны были поделиться со мной, вы выплеснули на Мегги. Ваша ревность предназначалась для меня.

Невероятно, но его лицо помрачнело от сознания того, что я права.

– О, Боже, – выговорил он. – Это правда. Я сам настоял на том, чтобы пойти в ресторан. Я должен был увидеть вас. А когда увидел, с ума стал сходить. Я хотел увести вас. Но потом, когда устроил эту сцену Мегги, я уже не думал о вас.

Меня охватил кашель, и я быстро вышла из кабинета, чтобы выпить стакан воды. У меня разболелась голова, она раскалывалась от основания шеи до затылка.

Когда я вернулась, Ник сидел на краю кушетки, упершись локтями в колени и опустив голову. Под мышками у него виднелись огромные круги пота. От него пахло, как от животного в зоопарке.

– Как мне теперь быть? – причитал он. – Как я встречу Мегги на работе? Как посмотрю в глаза ее отцу? Я не мог их сегодня видеть, поэтому остался дома и напился. Я раз сто звонил ей в выходные, но она не пожелала со мной разговаривать.

– Может быть, теперь, когда вы сами разобрались, в чем дело, вы сможете ей все объяснить?

Он отнял руки от лица и выпрямился.

– Вы что, с ума сошли? Что я ей скажу? Ах Мегги, прости меня, дело в том, что я на самом деле люблю своего психоаналитика, но поскольку не могу обладать ею, то влюбился в тебя?

Я и сама поняла, что это была дурацкая мысль, но промолчала.

– Нет, все кончено. Я потерял ее.

Он встал, сложил руки на груди и принялся расхаживать по комнате.

– Ну и пусть! Все равно она всего лишь заменяла мне вас. Это в вас я влюблен, но обладать вами не могу, так какая мне разница? Какой во всем этом смысл? Жизнь не значит для меня ничего!

Я чувствовала себя отвратительно. Хуже и быть не может. Как я могу продолжать лечить этого человека? Я сделала для него все, что могла, но он был безнадежен. Я пыталась овладеть собой, чтобы не расплакаться. Руки у меня похолодели.

– Прошу вас, сядьте, – сказала я. Я едва могла дышать.

Ник пристально посмотрел на меня, но увидев, что я спокойна, вернулся к кушетке и сел. Я сказала ему:

– Судя по вашему поведению, мне кажется, что вы можете причинить себе вред. Если у вас появятся подобные мысли или мысли, о том, чтобы причинить вред кому-нибудь еще, пожалуйста, скажите об этом мне.

Он сидел и молчал. Потом сказал:

– Послушайте, я как-нибудь справлюсь со всем этим. Я не собираюсь кончать жизнь самоубийством или причинять кому-либо вред. Но вам следует знать одну вещь. Я люблю вас. Я хочу вас. И вам не избавиться от меня. Вы будете видеть меня даже во сне. Я внутри вас, так же как и вы внутри меня. И я не отпущу вас.

Он резко встал и вышел. С начала нашей беседы прошло полчаса. Я сидела и дрожала. А потом закрыла лицо ладонями и заплакала.

39

В Страстную пятницу Ник опоздал на сеанс минут на пятнадцать. Если бы я раньше его не видела, я никогда бы не поверила, что когда-то он был элегантным и ухоженным. На нем был измятый пиджак, грязные ботинки. Сам он сделался худым и бледным.

– Все кончено, – сказал он. – Я вылетел с работы.

– Вас уволили?

– Ага, – вяло ответил он. – Мне дали выходные, чтобы собрать шмотки.

– А как же Мак Катчен? Он не защитил вас?

– Ну конечно, нет. Я потерял для фирмы больше миллиона долларов и ударил его дочь. А вы хотите, чтобы он меня защищал?

Я чувствовала себя глупо.

Ник растянулся на софе и лежал без движения. За целый час он не вымолвил почти ни одного слова.

– Что вы собираетесь делать? – спросила я, прежде чем наше время истекло.

– Не знаю. Мне никого не хочется видеть. Боже, какой паршивый год. Вы – единственное, что у меня осталось.

Я молила Бога, чтобы сеанс поскорее закончился. Мне невыносимо было ощущать себя единственным, что у него осталось. Мне не терпелось вернуться домой, собрать сумки и поехать к родителям на долгие пасхальные выходные. Мой рейс был этим вечером, в девять тридцать.

– Вы ведь вернетесь к понедельнику, правда? – спросил он, вставая, чтобы уйти.

– Да, но мы встретимся во вторник, в пять. Когда я вышла из кабинета, солнце еще светило и было не холодно. Придя домой, я бросила одежду и нижнее белье на постель и натянула на себя спортивный костюм. Мне хотелось согнать с себя напряжение вместе с потом.

Я поставила диск «Роллинг Стоунз». Франк следил, как я двигаюсь, а меня не интересовало ничего, кроме ощущения движения. Я свободна целых три дня. Свободна!