– Дети часто болеют, – сказала женщина.

– Если бы он был со мной, никогда не болел бы. Отдайте мне мальчика. Я вас прошу! Я уже все документы собрала! Вы не сможете ни к чему придраться!

– Ну, вот что! – уже довольно раздраженно произнесла Валентина Семеновна. – Ева Константиновна, давайте мы вернемся к этому вопросу несколько позже. Больному мальчику сейчас нужен покой и только покой. Не надо его тревожить. Мы сделаем все, что нужно. У нас есть квалифицированный врач. А вы приезжайте… через неделю… не раньше…

Ева совершенно сникла.

– Ну хорошо… Я привезла… Там… – Она махнула рукой в сторону коридора. – Пакеты… Я привезла… разное… Не только Павлику…

После этого она пошла к дверям. Директриса посмотрела на меня и выразительно пожала плечами. Я снова откланялся и пошел следом за Евой. На крыльце она остановилась, вытащила мобильник и начала искать чей-то номер. Ее лицо заливали слезы. Ева смахивала их, но безуспешно. Из-за слез она плохо видела экран телефона и потому никак не могла набрать нужный номер. Я не знал, что мне лучше сделать. Несмотря на то что она не обращала на меня никакого внимания, все же рискнул спросить:

– Может быть, вам чем-нибудь помочь?

Она подняла на меня мокрые от слез глаза, протянула мобильник и сказала:

– Пожалуйста, найдите телефон такси… У меня никак не получается… Я отпустила машину, которая меня сюда привезла, думала – побуду с Павликом…

Я взял в руки тот самый навороченный телефонный аппарат, который принял сообщение от подруги Германа, невольно содрогнулся, вспоминая былое, и хотел отыскать номер такси, но вовремя сообразил, что вполне могу сам довезти Еву до дома. Не очень-то мне хотелось это делать, но госпожу Панкину мне почему-то стало очень жаль. Собственно, мне и тогда было ее жаль, и именно поэтому… Впрочем, стоп! Стоп! На эти воспоминания давно наложен запрет!

– Не надо такси, – сказал я. – Я довезу вас. Пойдемте.

– Нет-нет! – опять испуганно проговорила она. – Я лучше на такси!

– Как хотите, – отозвался я и опять начал искать номер такси в ее телефоне, но она вдруг выхватила его у меня из рук и горячо произнесла:

– Хорошо! Я поеду с вами! Такси надо будет ждать, а у меня нет никаких сил! Где ваша машина?

Я показал на свою «Волгу», припаркованную за оградой детского дома. Странно, что Ева ездит на такси. Неужели у нее нет своего автомобиля с собственным водителем? Или со смертью мужа ее дела расстроились? Нет, не может быть! Валентина Семеновна говорила, что она много жертвует на детский дом. Да и без средств нет смысла усыновлять ребенка. И не дадут. Значит, такси – просто прихоть богатой женщины. Значит, нормально воспримет и мою старенькую машину. Такси тоже бывают всякими.

– У вас изменился адрес? – спросил я, когда Ева села на заднее сиденье. Я мысленно поблагодарил ее за то, что она не села со мной рядом.

– Нет, – односложно ответила она, и я повез ее в тот дом, в котором оборвалась жизнь Лизы. Я старался как можно реже вспоминать об этом, чтобы бессмысленно не травить себе душу, но сейчас все происшедшее два года назад встало передо мной во весь рост. Я чувствовал, что разнервничался за рулем так, что это могло стоить жизни теперь уже мне и Еве. Но, может быть, как раз кстати? Почему бы не оборвать прямо сейчас наши два никчемных существования? Судя по всему, Ева тоже абсолютно несчастлива, если вцепилась клещом в этого детдомовского мальчишку. Конечно, я не буду намеренно лезть в ДТП, но… Словом, будь что будет!

Но как я ни предавался воспоминаниям, как ни проклинал Германа Панкина и его Анну, как ни лихачил и ни превышал скорость, до «Жемчужной долины» мы доехали без всяких приключений. Скорее всего, человек не может погибнуть тогда, когда к этому приготовился и с возможной смертью смирился. Тому, кто распоряжается нашими жизнями, очевидно, это не в кайф. Ему хочется насладиться ужасом в глазах людей, которые осознают, что несутся навстречу своей гибели, и страшатся ее.

Всю дорогу мы молчали. Да и о чем нам было говорить друг с другом? Не о наших же погибших супругах. Не об этом же Павлике, судьба которого меня, признаться, вообще не интересовала. Мне бы умудриться вырастить собственного сына. Пока Игнаша еще является младшеклассником, он может продолжать жить у бабушки в провинции. Когда же перейдет в старшую школу, его непременно надо будет поселить у меня. Уровень подготовки провинциалов и столичной молодежи все же нельзя и сравнивать. Даже в пригороде Петербурга шансов нормально устроить свою жизнь после окончания школы у него будет во сто крат больше, чем в маленьком курортном Пятигорске. В общем, мне не было дела до Евы, а ей – до меня. Провидение сохранило наши жизни, а значит, станем влачить свое жалкое существование дальше, отдельно друг от друга.

Распростившись с Евой, как мне казалось, навсегда, я возле собственного подъезда осмотрел машину перед тем, как ее закрыть, и обнаружил на заднем сиденье мобильник своей пассажирки. Я от досады выругался. Если в этот момент могла услышать моя теща, она бы никогда больше не позволила мне видеться с Игнатом. Первым моим желанием было – выбросить телефон в помойку к чертям собачьим. Подумаешь, велика потеря! Жители «Жемчужной долины» в состоянии купить себе сто таких аппаратов. На месте хозяйки я сам давно выбросил бы его в помойку или прямо в реку и купил бы новый, чтобы навсегда забыть о телефоне, на который пришло злополучное сообщение.

И я уже отправился в сторону помойных баков, огороженных стеной, фигурно выложенной из светлого кирпича, намереваясь предварительно раскурочить аппарат каблуком, но он вдруг вздрогнул у меня в руке. Телефон сначала завибрировал, потом раздалась печальная мелодия. На экране высветилось: «Валентина Семеновна». Я сказал себе, что меня больше не интересует ни Валентина Семеновна, ни ее детский дом, поскольку статья у меня уже почти полностью сложилась в голове. Потом подумал, что могло что-то случиться с тем самым Павликом, на которого претендовала Ева. Когда мы находились в детдоме, у него поднялась температура. Вдруг мальчику стало до такой степени плохо, что помочь могут только деньги госпожи Панкиной.

Возможно, я все-таки разбил бы и выбросил аппарат, если бы он хоть на минуту прекратил свои трели и перестал препротивно вибрировать в моей ладони. Но он не умолкал. Мои нервы не выдержали, и я решил отозваться.

– Простите, я не туда… – начала Валентина Семеновна, услышав мужской голос, но я прервал ее, сказав:

– С вами говорит Игорь Вишневский, журналист. Я сегодня у вас был. Дело в том, что я подвозил Еву Константиновну домой. А сейчас выяснилось, что она забыла у меня в машине свой телефон, и я как раз раздумывал, что с ним делать.

– Ева Константиновна, видимо, излишне разволновалась, поскольку забыла не только телефон в вашей машине, но и свою сумочку у меня в кабинете. Я вынуждена была заглянуть в нее, чтобы понять, как скоро она может ей понадобиться, и ужаснулась. В сумочке паспорт, кошелек с большой суммой денег, ключи. Я хотела ей сказать об этом…

– Может, вам стоит позвонить на стационарный телефон в ее квартире! – предложил я. – Вы знаете номер?

– Знаю. Но он не отвечает. Возможно, Ева Константиновна не может попасть в квартиру, раз ключи остались в сумочке. Я прямо не знаю, что делать… Может быть…

Валентина Семеновна замолчала, и я тут же понял: ничего хорошего меня не ждет, что тут же и подтвердилось.

– Игорь… Простите, забыла ваше отчество… – опять начала она. – Может, вы заедете за сумкой Евы Константиновны? На машине ведь не так и долго! Тем более что вы теперь знаете, где она живет, и сможете отдать ее сумку, например, консьержке в их доме. Вдруг госпожа Панкина в свою квартиру действительно не попала… Хотя в богатых домах обязательно должна быть служба консьержей…

Мне очень хотелось чертыхнуться прямо в трубку, но я подумал, что директриса детдома этого явно не заслужила. А что до мадам Панкиной, то мы с ней квиты! Она потеряла мужа, а я жену, и потому ничего ей не должен. А как же мобильник? Так я ж хотел его разбить и выбросить! Ну, я дал! Такое можно было учинить только на нервной почве. Если бы кто-нибудь выбросил мой мобильник, я б его убил! Чего у меня только нет в его памяти! Одна телефонная база чего стоит! А если остаться еще и без денег, без паспорта и без ключей… Впрочем, у Евы наверняка этих денег столько, что потеря одного кошелька ее ни за что не разорит. Да и запасные ключи должны быть у консьержа. Мало ли, в таком элитном доме трубу прорвет! Не ждать же, пока отсутствующий хозяин явится. Такое богатство зальет, что мало никому не покажется. Так что запасные ключи обязательно должны быть. Да, но почему тогда Ева не отзывается на звонок стационарного телефона? А кто ее знает! Не хочет и не отзывается. Мне-то что за дело!

Размышляя подобным образом, я сел в машину, выехал с парковки возле своего дома и вдруг осознал, что еду за сумкой. Черт знает, что такое! Ну, раз уж все равно вырулил на проспект…


Поскольку госпожа Панкина не могла предупредить охранную службу комплекса, что к ней едет гость, мне пришлось оставить машину чуть ли не за квартал от «Жемчужной долины» – рядом с домом Евы припарковаться было абсолютно негде. Едва я зашел на территорию комплекса, меня накрыло ощущение дежавю, будто душной подушкой, которой кто-то хотел удавить меня наконец до смерти. Пожалуй, я был бы не против, но надо же было вернуть Еве сумку и телефон, раз уж я за это дело взялся.

Та катастрофа в жизни наших с Евой семей произошла зимней ночью, но атмосфера сегодняшнего осеннего вечера чем-то напоминала ту ночь. Низкое небо, как тогда, сеяло и сеяло мокрую липкую взвесь, и дорожка к подъезду элитного дома так же маслянисто поблескивала влажной плиткой.

Я с отвращением вошел в залитый ярким светом подъезд, намереваясь передать вещи Евы консьержу и побыстрей уйти из помещения, которое, казалось, давило на меня своими стенами и собиралось сплющить в блин. За застекленным окошечком консьержа видно не было, хотя на столе стояла кружка с дымящимся чаем. Я подождал пару минут, потом крикнул в глубь комнаты: «Алло! Есть тут кто-нибудь?!» – но ответа не дождался. Я подергал дверь, она оказалась заперта. Чуть не плюнув с досады на чистейший пол, я крикнул еще громче: «Так вас подорвут какие-нибудь моджахеды!» – и отправился к лифту. Мне хотелось побыстрей выполнить ту обязанность, которую я на себя взвалил, и поспеть домой хотя бы ко второму тайму футбольного матча. Футбол почему-то продолжал меня интересовать, несмотря на то что интерес ко всему остальному был почти полностью потерян.