Нас поселили в гостинице «Космос», гигантской полуподкове, недалеко от исторического центра столицы. После двух дней непрерывных заседаний, бесед с разными людьми – хорошо известными, красноречивыми, облеченными властью и вносившими в разное время законопроекты, от которых дыбом встают волосы, – я пребывал в несколько сомнамбулическом состоянии. А вечером был роскошный прием для всех участников форума. Я чувствовал себя не в своей тарелке и временами досадливо морщился, когда алкоголь начинал влиять на крутые извивы беседы за столом, но все же учтиво держал рюмку и принужденно улыбался. В тот момент, когда я обдумывал возможность незаметно слинять из ресторана, со мной заговорила женщина, представившаяся тоже журналисткой. На вид ей было лет тридцать пять, и выглядела она ошеломительно: роскошное тело, матовая кожа, большие темные глаза и волнистые каштановые волосы, рассыпавшиеся по плечам.

– Я наблюдала за вами весь вечер, – улыбаясь, произнесла она. – Бедняга, вы словно отшельник. Вы не здешний?

– Это так заметно? – удивился я.

– Есть такой грех. Но не расстраивайтесь. Я видела вас за работой. Что ж, вполне профессионально. – Она взглянула на часы. – Я здесь уже отбыла положенное, и никто не посмеет сказать, что я не умею себя вести в светском обществе. Вы свободны?

– Да, – ответил я, пораженный ее напором.

– Тогда… Правильно ли мне показалось, что вы не прочь уйти отсюда?

– Ну, в общем-то… э-э-э…

Она не стала дожидаться, когда я найду нужные слова, рассмеялась, легонько тронула меня за руку и предложила:

– Тогда уйдем вместе. Жду вас в холле. Будьте паинькой, объясните своему оператору, что вам срочно нужно написать материал.

Не успев удивиться, откуда она знает про оператора, через мгновение я уже растерянно следил, как она идет сквозь толпу гостей, надменная и неприступная. Сроду мне не приходилось встречать таких женщин. И уж я и вообразить не мог, что в эту же ночь окажусь в ее постели. Сохранив юношески-наивный облик, застенчивый, заикающийся от смущения, я всегда был неуверен и неловок с представительницами лучшей половины человечества.

Ольга – так звали мою новую знакомую – пригласила в свой номер «поболтать на сон грядущий и выпить стаканчик-другой». Пока мы возносились на одиннадцатый этаж в бесшумном скоростном лифте, я успел отметить, что у нее очаровательная улыбка.

Как только мы вошли в ее апартаменты, она обняла меня и поцеловала. Поцелуй был восхитительным.

– Вы беззащитны, и я соблазню вас, – сказала она и, посмеиваясь, повела за руку в небольшую гостиную.

От поцелуя и выпитого за вечер голова моя была в тумане, и комнату я толком не рассмотрел. Заметил лишь высокий изящный торшер, изливающий мягкий свет, диван и удобный письменный стол с грудой бумаг на нем. Ольга, неторопливо двигаясь по комнате, достала блюдо с бутербродами, бутылку отличного красного вина и два высоких фужера. При этом она рассказывала низким мелодичным голосом, хотя я ни о чем ее не спрашивал, что она разведена, свободна и независима, что зарабатывает обзорами в экономическом еженедельнике, иногда публикуется в разных других изданиях – по мере необходимости. Она не особенно любопытствовала относительно моей персоны, забавляла рассказами о присутствовавших на приеме могущественных гостях, коротко и зло обрисовывая их. Попивая вино, она искусно вязала узелки того невода, который собиралась накинуть на наивного провинциального журналиста.

В какой-то момент Ольга, прервавшись на полуфразе, поднялась и вышла в другую комнату своего «люкса». Я, словно зачарованный, потянулся за ней. В темноте спальни эта женщина, все так же посмеиваясь, подвела меня к кровати, повернула кругом и подтолкнула так, что я упал на спину.

– Остальное – уж моя забота, – сказала она.

Если Ольга в своем ведомстве была так же деятельна, как в постели, то ее не зря держали на службе.

Она умело и быстро раздела меня. Насколько я помнил, последний раз меня раздевала мать, когда мне было шесть лет и я заболел корью.

Я отдался на волю течению, утонченной сладостной пытке. Ласковые руки, мягкие губы, сладострастный язычок продлевали и продлевали невыразимо блаженную муку. Ольга стонала, раскачиваясь взад-впред, запрокинув голову, всхлипывая, упиваясь любовью. О-о-о… какая женщина…

Потом она обессиленно обмякла, скатилась с меня, растянулась на животе и затихла. Я вытянул руку и осторожно, почти бережно прикоснулся к влажному округлому плечу.

– Очень хорошо! – через секунду сказала она. – И ты был хорош.

– Всегда оцениваешь своих любовников?

– Ты вовсе не мой любовник. Я назвала бы тебя привлекательным мальчиком с хорошими манерами. Вчера ты мне определенно понравился, и у тебя хватило смелости на короткое время зайти ко мне. Подчеркиваю, на короткое время.

– Понятно, – кивнул я.

Я пытался натянуть на себя скомканное покрывало, мне всегда казалось, что мужчина, оставаясь раздетым после занятия любовью, выглядит не особо привлекательным и очень уязвимым. Ольга, опершись на локоть, внимательно наблюдала за мной.

– У тебя такое не часто случается, верно? – со снисходительной улыбкой спросила она.

– Откровенно говоря, нет, – признался я. Мне казалось, что эта женщина видит меня насквозь, а потому сочинять о себе небылицы не имело никакого смысла.

Она поднялась, накинула шелковый халатик.

– Мне завтра, точнее, уже сегодня, рано вставать, и я должна выглядеть свежей, – сказала она, уже не глядя на меня.

Я понял, что мне пора уходить, и спросил:

– Когда снова буду в Москве, позвонить тебе в твой еженедельник?

– Если у тебя не будет ничего лучшего.

– А ты захочешь увидеться со мной?

– Если у меня не будет ничего лучшего.

– Неужели ты такая жесткая, какой хочешь казаться?

– Жестче, мой милый, много жестче.

Она зашла в ванную, и я услышал шум льющейся воды.

Я оделся и вышел, не попрощавшись, унося в душе занозу уязвленного самолюбия и вины, которая с тех пор довольно часто напоминала о себе в супружеской спальне. И утешением не становилось оправдание моего приключения тем, что я был пьян и так надолго уехал от Лизы.

Три длинных автомобильных гудка прервали мои тягостные воспоминания. Но я и так узнал старый черный джип Степы Караяна, потому что уже минут десять глядел в окно. Не закрывая двери, я бросился к лифту.

В этот момент в глубине квартиры раздался телефонный звонок. Сломя голову я понесся обратно и с разбега выдернул вилку из розетки. Звонок, всхлипнув, оборвался. Несколько секунд я прислушивался, не разбудил ли звонок Еву. Мертвая тишина.

Я спустился вниз. Степан вышел из машины и прокричал мне сквозь шум дождя:

– Странные забавы ты придумал себе под Новый год! А заодно и нам всем!

Я изо всех сил сдерживался, понимая, что не имел никакого права злиться на друга, однако раздражение скрыть не удалось:

– Сожалею, что пришлось побеспокоить тебя, но именно сейчас один человек встречает Новый год в морге – по моей вине.

Он передернул плечами и пробасил:

– Несчастный случай – это несчастный случай!

Тем временем Лиза, обогнув машину, подошла ко мне и взяла под руку.

– Дорогой, это действительно ужасно. Но кто заставляет тебя оставаться здесь?

Моя жена надела для праздничной ночи костюм, недавно купленный в дорогом магазине: широкие темно-синие шелковые брюки и серо-голубую шелковую блузу, которая начинала поблескивать, как только на нее падал свет. На плечи была наброшена старенькая дубленка, но на Лизе даже она выглядела элегантно. Свои упругие волосы она уложила аккуратным пучком низко на затылке, а подводка и тени на веках зрительно увеличивали глаза и придавали им загадочность и глубину. Я знал, что мужчины оборачиваются ей вслед; в то же время ее нельзя было назвать красивой, блистательной или даже особенно хорошо одетой. Она выглядела… (внутренне я удивился, когда нашел подходящее слово) интеллигентной. И еще больше удивился тому, что не утратил способность давать оценку окружающему.

– Что у тебя с лицом? – спросила Лиза, внимательно в меня вглядываясь.

Я очень хотел успокоить ее, поэтому глупо пошутил, слегка перефразировав слова героя известного кинофильма:

– Поскользнулся, упал, очнулся… нос разбит.

Степа подошел к нам ближе, стараясь тоже рассмотреть меня. Его яркие веснушки, заметные даже в неверном свете ночных фонарей, забавно подпрыгнули на скулах от ехидной ухмылки.

– И где же это ты поскользнулся? – спросил он.

У меня не было желания реагировать на дурацкие шуточки.

Ветер яростно швырял потоки дождя на трепещущие деревья и обезлюдевшую мостовую. Я отослал Лизу укрыться в подъезде дома, а сам направился к своей машине.

– Чем трепаться, Степик, давай-ка лучше перегрузим подарки, – начал я. – Дома вы без труда с ними разберетесь. Лиза написала имена на пакетах. А тебе лучше поторопиться, если не хочешь вернуться к своим в следующем году.

– Он еще командует! – пробурчал Караян-младший, залезая в джип.

Когда я поставил ивовую корзинку рядом с ним на сиденье, он ухватил меня за воротник куртки и спросил:

– Ну, скажи правду – зачем ты тут торчишь?

Сейчас совсем не время было объяснять причины.

– Дамочка сильно пьяна, ей никак не втолковать, что муж погиб, – все же буркнул я. – Обратиться не к кому, а одну ее оставить я не могу.

– А почему ты в это влез? Полицейские могли бы сами с ней объясниться.

– Не дави на мозоль: сам себе задаю этот вопрос весь вечер. Но вышло, как вышло. Ладно, с Новым годом!

Мой приятель, явно раздосадованный, наконец тронулся в путь.

Лиза ждала меня в подъезде. Ее знобило, хотя было совсем не холодно. От дождя завитки волос прилипли к вискам, а косметика потекла. Но несмотря на это – какой красавицей она казалась мне! Она не была прекрасна, как статуя или картина; она была прекрасна, как луг, овеваемый ветром. В ней билась жизнь, которая чувствовалась в каждом ее взгляде, в каждом устремлении. Моя мужественная, преданная женушка! Сейчас Лиза с тревогой глядела на меня.