— Садись на римский диван, — предложила мне мисс Мэдкрофт. — Я люблю лежать на нем, он помогает расслабиться. А расслабленное состояние, дорогая Хилари, это ключ к общению с духами. Духи очень не любят внутренне скованных, натянутых. И несчастных. Запомни это! Я уверена в том, что пригодится.

— Да, хорошо, — с глупым видом пробормотала я в ответ.

Больше всего мне понравился стул с подлокотниками и тремя атласными подушками, в то время как на других было по пять-шесть подушек. В него и уселась поудобнее.

Мисс Мэдкрофт достала из буфета красивую чашку и налила мне чаю. «Обычно я держу эти чашки для клиентов, которые хотят погадать на чайных листьях, — доверительно сообщила она. — Но твой приезд с намерением жить у меня — особый случай».

— Не смею навязывать вам себя более, чем на несколько недель, — тактично выразила я свой протест против планов хозяйки. — За это время я надеюсь подыскать себе место гувернантки или компаньонки.

Мисс Мэдкрофт приподняла голову и метнула в мою сторону недовольный взгляд.

— И слышать не хочу о таких вещах! Твоя дорогая мать никогда бы мне этого не простила. Я не нарушу священный долг перед ней.

— Я вам признательна, но это с вашей стороны преувеличение.

— Нет! Я и слышать не хочу о твоем уходе. Если бы я скоропостижно ушла в иной мир и оставила после себя ребенка, оплакивающего мой уход, твоя мать поступила бы так же, как я сейчас. Твои малейшие сомнения в моем искреннем намерении лелеять и любить тебя, как собственную дочь, мне крайне неприятны.

Звучали хорошие, добрые слова, но я не верила хозяйке. Почему именно, трудно объяснить. В интонациях, манере держаться, мимике хозяйки сквозило что-то малоприметное для глаза, но вполне уловимое моим обостренным внутренним чутьем. Это «что-то» неоспоримо убеждало меня в том, что я присутствую при великолепном спектакле талантливой артистки. Прежде она играла, несомненно, изящнее. Теперь же ощущался перебор эмоций, характерный для артистов Лондонского цыганского табора. Мне даже подумалось, что хозяйке не достает бубна. И что стоит заглянуть в первый попавшийся ящик комода, как там сыщется этот самый бубен.

Но при всем при этом я не могла не оценить искреннюю доброту мисс Мэдкрофт по отношению ко мне, и не могла не отозваться на нее своим девичьим сердцем. Поэтому я поспешила ответить: «Не сомневаюсь в вашем сердечном желании помочь мне. Я вам действительно очень благодарна за ваше неожиданное приглашение. После того как мною были уплачены все долги, я осталась ни с чем. Вместе с тем, прошу вас учесть, что мне уже девятнадцать лет и я способна сама пробить себе дорогу в мире».

Мисс Мэдкрофт засмеялась глубоким грудным смехом. «Моя дорогая, — выдавила она сквозь смех. — Ты — ребенок! Этот жестокий мир проглотит тебя, как голодная собака, так же, как он проглатывает всех молоденьких и красивых женщин. Вот что я тебе скажу». И она картинно вздохнула. «Но я не стану обсуждать все жестокости этого мира с такой невинной девушкой, как ты, — продолжила она после того. — Лучше я попрошу тебя положиться на меня и позволить мне принимать за нас обеих все наиболее ответственные решения».

Я поперхнулась от такого предложения, но ради приличия попыталась скрыть свое возмущение вежливым покашливанием. Все-таки не хотелось обострять отношения. К тому же я не сомневалась, что она вздумает поклясться на каком-нибудь зелье, если заподозрит мое отрицательное отношение к ее намерениям.

Тут мисс Мэдкрофт торжественно подняла чайную чашку, подошла и стала передо мной.

— Ты будешь моим ребенком, которого у меня никогда не было, — с пафосом произнесла она. — Дочерью моего сердца. И я сделаю все, что в моих силах, чтобы ты была счастлива!

Я посмотрела на эту сцену глазами своей матери и подумала о том, каким образом мама и мисс Мэдкрофт могли стать близкими подругами. Мама была, конечно, добросердечной, но она не терпела людей «подверженных театральности». Возможно в молодости она отличалась большей терпимостью. Или мисс Мэдкрофт тогда меньше паясничала. Взглянув еще раз на хозяйку, которая теперь уже носилась по комнате с высоко поднятой чашкой, я решила, что все-таки это мама изменилась со временем.

Сложившаяся обстановка доставляла мне немало треволнений, вместе с тем очень развлекала меня. Я успокаивала себя тем, что у меня в запасе имелось достаточно времени на тот случай, если наша совместная жизнь окажется невозможной для нас обеих.

— Вы абсолютно уверены в том, что не буду для вас обузой? — спросила я.

— Обузой? Дочь Марион? Никогда!

Посчитав, что проблема решена, мисс Мэдкрофт поставила чайную чашку на столик и распласталась на диване. Ее повседневный шелковый халат фиолетового цвета, с шлейфом, бантами и бархатной лентой на рукавах свесился на пол. В этой расслабленной позе, удобной для общения с духами, хозяйка сейчас созерцала меня.

— Не верится, что напротив сидишь ты. Ты так похожа на свою бедную маму. Именно такой я ее и помню. Господи, как много можно рассказать тебе! Впрочем, я даже не знаю, как умерли твои родители. Если бы не увидела сообщение в газете, то никогда бы об этом не узнала. Мы потеряли связь вскоре после ее замужества.

— Мой отец заболел лихорадкой, а мама…

— Прости, моя дорогая! Ты мне расскажешь это в другой раз. Боюсь, сейчас у меня не хватит сил выслушать эту трагическую историю… Мои виски…

— У вас болит голова?

— Было бы удивительно, если бы она не болела. Ты даже не представляешь, что я выдержала. Страдание. Оскорбление, нанесенное моей персоне. Грубость, настоящая грубость.

Рассказывая о своих страданиях, мисс Мэдкрофт стонала, обхватывала руками голову, растирала виски, производила необъяснимые энергичные жестикуляции… Поскольку к таким сценам я стала уже привыкать, то, выражая хозяйке сочувствие, вместе с тем воспринимала происходящее довольно спокойно. Мои мысли работали над совсем другими проблемами. Когда мисс Мэдкрофт заговорила о грубости, мне в голову пришла неожиданная догадка.

— Имеет ли все это отношение к тому сердитому джентльмену, который вышел от вас за несколько минут до моего прихода?

— Что? Ты встретила его? Если он причинил тебе…

— Нет. Не расстраивайтесь из-за меня, пожалуйста. Хотя, конечно, он вел себя так, что я убедилась, что он грубиян высшей степени, а его предположения бесчестны.

— Какие предположения?

— Что я могу каким-то образом обмануть его или кого-нибудь из его близких.

— О, моя дорогая, что тебе пришлось перенести! И все из-за того, что жестокая-жестокая судьба привела тебя к моему порогу — Как плохо, что я могу быть унижена и оскорблена неверующими, которые терзают меня на каждом шагу. Я уже привыкла к их насмешкам и оскорблениям. Это цена за то, что я не такая, как все. За ту силу, которую мне даровало небо. За то, что мне бывают послушны духи.

— Духи?

— Да. И позволь мне предупредить тебя, дорогая. Никогда не стремись к величию! Величие не приходит без страдания. Никто не знает это лучше, чем я.

Решив, что еще раз закашляться в течение одного часа будет совсем уж неприлично, я поспешно проглотила смех вместе с горячим чаем. Эта оплошность вызвала у меня приступ икоты. Придя в себя, я вежливо спросила: «Вы, наверное, предсказательница?» Мисс Мэдкрофт, кажется, оскорбилась сравнением.

— Предсказательницы — это дешевые шарлатаны, которых можно встретить на каждой ярмарке, — назидательным тоном произнесла она. — Они выгребают кошельки простаков, верящих их Сказкам. А я занимаюсь спиритизмом. Я общаюсь с духами. Гадание на чайных листьях, которым я тоже иногда занимаюсь, — это мелкая услуга тем женщинам, которые могут зайти Бог знает куда, если я им не помогу. И если они не попадут в руки таким честным, как я, то…

Я подумала, что наступил подходящий момент для выяснения личности.

— А как же джентльмен, которого я неожиданно встретила? Что заставило его думать самое худшее о нас обеих?

— Мистер Ллевелин? Этот человек из ряда безумцев. Ты же сама знаешь, что не сделала ему ничего плохого, тем не менее, он набросился на тебя. Это только потому, что застал у моего порога. Я же, клянусь в этом, как и ты, не сделала ему ничего плохого. Однако он меня ужасно оскорбил.

Пока мисс Мэдкрофт в своем стиле, то есть, воздевая руки кверху, подкатывая глаза, грозя пальцем и тому подобное, рассказывала о сумасбродном мистере Ллевелине, я обратила внимание, что ее лицо стало постепенно бледнеть. Хозяйка и сама почувствовала это и начала обмахивать лицо руками. Однако ее усилия не давали желаемого результата. Тогда она встревоженно посмотрела на столик. Я посчитала себя обязанной помочь хозяйке.

— Вам плохо?

— Ах, где-то здесь у меня должна быть нюхательная соль. Я держу ее под рукой на тот случай, когда духи особенно истощают мои силы… Прости, моя дорогая! Но у меня с детства слабое здоровье, вот почему я дружу с духами. Моя энергия слабее, чем у других. Не могу представить, куда это я поставила свою нюхательную соль?

— Может быть, она на другом столике. Я поищу ее для вас.

— Дорогая девочка, ты так добра ко мне.

Я отставила свою чашку в сторону и встала. Внимательно осмотрела комнату и по запаху обнаружила флакон с солью на буфете, рядом с чайником. Я быстро принесла флакон, но, когда протянула его, мисс Мэдкрофт протестующе замахала руками.

— Поставь на стол, дорогая. Слабость проходит.

— Вы уверены?

— Все в порядке. Это всего лишь одно из тех испытаний, которым я постоянно подвергаюсь. За все нужно платить.

Она слегка похлопала себя ладонями по щекам, и кровь стала постепенно приливать к ним, придавая коже лица розоватый оттенок. Я села. Беспокойство за мисс Мэдкрофт не проходило, и я непрерывно смотрела на нее, пока ее глаза не оживились, а поверхностное дыхание не стало глубоким. И все же мне казалось, что следовало вызвать доктора. Когда я высказала это соображение, у мисс появилась слабая улыбка, и она выпила глоток чая. Поставила чашку и победоносно посмотрела на меня.