— Я полагаю, тебе лучше пойти вниз, — согласилась Фанни. — Иначе доктор Родес поднимется спросить, почему я не отдыхаю. Мы сможем поговорить с тобой завтра.

Расставшись с Фанни, я тем не менее продолжала думать о ней. Теперь у меня не вызывало сомнения, что Урсула глубоко ошиблась в оценке своей сестры. Фанни, конечно, могла быть капризной, легкомысленной, даже безответственной, как и всякий ребенок. Но едва ли кто другой, будучи таким эксцентричным, как она, мог бы так внимательно отнестись к рассказу другого человека, так дотошно выспрашивать и так точно сопоставлять детали, как это делала она. У Фанни совсем не поверхностный ум, как пытались представить ее ближайшие родственники. Она может достаточно глубоко проникать в сущность вещи или события. Другое дело, что ей не достает выдержки и терпения расплетать хитросплетения жизненных ситуаций. Но со временем это придет. Нет, Фанни не так проста, как может показаться при первом знакомстве.

Можно или не понимать Фанни, или сознательно приписывать ей качества легкомысленного человека. Интересно, что лежит в основе отношения со стороны мистера Ллевелина и Урсулы? Возможен и третий вариант, объединяющий в себе оба первых. Скажем, ни Урсула, ни Эдмонд не понимают до конца интеллектуальный потенциал Фанни, однако интуитивно чувствуют его. Тогда, чтобы не попасть впросак, они представляют Фанни всем посторонним как легкомысленную девушку. Дескать, зачем ее слушать, все равно ничего дельного не скажет. Это беспроигрышная игра.

Кажется, только доктор Родес в полную меру осознает душевные богатства Фанни. Потому-то и выбрал ее. И бережет ее, как зеницу ока.

Да, подумала я, в этом загадочном доме-монастыре тайны на каждом шагу. Неожиданное может произойти в любую минуту. Интересно, что ожидает меня в следующие минуты?

Глава 5

За моей спиной звучал тонкий звон фарфоровой посуды и столового серебра. Оставив Фанни за чаем на попечении горничной, я направилась в гостиную. Миссис Мэдкроф и другие гости, наверное, уже ждали меня там. Между этим надежным убежищем от всех бед находилась лестничная площадка второго этажа. Это место я невольно связывала с миссис Ллевелин, матерью Фанни. Мне казалось, что она и сейчас маячила передо мной, плохо освещенная, со странными, неясными очертаниями. Я с усилием подавила в себе дрожь. Мой страх был безрассудный и совершенно необоснованный. Ведь призраки, даже если они и существуют, не могут навредить живым физически.

Бодро подняв голову, я решительно пошла к лестнице.

Внезапный громкий треск за моей спиной заставил меня резко остановиться. Негромко вскрикнув от неожиданности, я завертела головой по сторонам, пытаясь найти источник странного звука. Получилось так, что треск застал меня врасплох, потому что мое внимание было сосредоточено на лестничной площадке. Теперь осмотрела коридор позади себя.

Он был пуст.

Ну и что? «Господи, какая же я дурочка!» — сказала я себе. Должно быть, горничная Фанни уронила какую-нибудь тарелку и та с треском разбилась.

Только я подумала так, как грохот повторился. Он эхом донесся, словно из тоннеля. Во всяком случае, я была убеждена, не из комнаты Фанни. Создавалось впечатление, что он шел из отдаленных уголков здания. Будто что-то разбили вдребезги, ударив с большой силой о стену. Как будто кто-то что-то бросил.

Но что?

И кто?

Фанни? Безусловно, это не она. Хотя я хорошо себе представляла, как Фанни могла в раздражении хватить чашкой о пол. Но я слышала, как Фанни весело болтала в соседней комнате с горничной, и у нее в эти минуты отсутствовали даже малейшие признаки недовольства. Кто же тогда?

Это крыло здания считалось фамильным. Мысль, что фаянс бьет мистер Лллевелин выглядела совершенно нелепой. Это могла делать только женщина. Значит, Урсула? Но у меня имелось достаточно оснований представлять ее как невозмутимо спокойную женщину, умеющую владеть собой даже в самой напряженной обстановке. Уж кто-кто, а она бить посуду себе не позволит. Хотя, конечно, наедине человек ведет себя не всегда так, как на людях.

Грохот разбитой посуды раздался в третий раз. Это заставило меня энергично действовать. Я быстро пошла по коридору, стараясь ступать мягко, пока не дошла до комнаты в самом конце. Неуверенно постучала в дверь.

Никто не ответил.

— Мисс Ллевелин, у вас все в порядке? — спросила я.

Опять нет ответа.

И хотя я твердила себе, что у меня нет оснований вмешиваться в чужую жизнь, я протянула руку к дверной ручке. Моя рука как будто мне не принадлежала. Возможно, через минуту я овладела бы собой. Но при моем прикосновении дверь со стуком открылась.

Я заглянула в комнату. Она оказалась мрачной и темной. Портьеры полностью закрывали окна и пропускали очень мало света. Когда мои глаза привыкли к мраку, я различила сдвинутые в кучу столы и стулья. Сейчас никто не сидел за ними. Но меня не покидало неприятное ощущение, что за мной наблюдают.

— Здесь есть кто-нибудь? — снова спросила я.

Никто не отозвался.

Я вдохнула полной грудью и вошла. Осторожно пробираясь в полутьме, я подошла к окнам и раздвинула портьеры. Приглушенный дневной свет пробился сквозь стекла и осветил помещение.

Итак, я стояла в небольшой гостиной. Кроме меня здесь никого. Казалось, что никто не заходил сюда давным-давно. Мебель была накрыта полотном, на полу лежал толстый слой пыли, на котором хорошо различались отпечатки моих следов.

Я потянула ткань и обнаружила под ней письменный стол в стиле Людовика XIV. В его полированной поверхности отразилось мое лицо. Я провела пальцами по крышке стола и удивилась тому, что такая красивая мебель находится в нежилой комнате.

Шорох у двери заставил меня поднять голову.

В дверном проеме стоял Эдмонд Ллевелин. Головой он касался перекладины. Его лицо выражало негодование. Оно даже потемнело и теперь почти не отличалось от цвета его черного пиджака.

— Это вы!? — воскликнул он одновременно с удивлением и раздражением. — Что вы здесь делаете? Я полагал, вы не из тех, кто злоупотребляет гостеприимством.

По выражению лица мистера Ллевелина я наблюдала за кипением его страстей. Сейчас они походили на быстро надвигавшиеся грозовые тучи, которые вот-вот разразятся громом и молнией. Его холеные руки оставались неподвижными, но пальцы подергивались. В эти мгновения он обдавал меня волнами гнева, исходившими от него, как всегда стремительно и мощно. Внутри у меня все сжалось, но внешне я старалась сохранить спокойствие и приличные манеры.

— Я не злоупотребляю вашим гостеприимством, — возразила я. — По крайней мере, у меня не было таких намерений. Я услышала шум и подумала, что, может быть, кому-то нужна моя помощь.

— Вы рассчитываете, что я поверю этой чепухе? Здесь никто не живет.

— Да? Должно быть, я неправильно поняла, откуда послышался шум.

Мистер Ллевелин тщательно обдумывал мои слова и, судя по выражению его лица, не очень верил мне. Все это время он не отрывал от меня пристального взгляда, словно хотел пригвоздить меня на месте. Я боялась дышать, в то время как его широкая грудная клетка равномерно вздымалась и опускалась, будто у хорошо вымуштрованного солдата на параде. Я уловила, что в нем происходила напряженная внутренняя борьба. Он решал, как сейчас ему обращаться со мной? Как с допустившей оплошность смущенной женщиной или как с воришкой? Причем с воришкой, который попался на месте. Мне это было совсем небезразлично. При этом я почему-то боялась, что ошибка в решении принесет ему больше вреда, чем мне.

— Так какой шум вы слышали? — требовательно спросил мистер Ллевелин. У меня создалось впечатление, что он задал этот вопрос лишь для того, чтобы дать мне возможность высказаться.

Я не считала, что нарушила какие-либо правила гостеприимства, поэтому заколебалась, надо ли отвечать. Решила ответить.

— Что-то вроде разбившегося вдребезги стекла.

— Это чистейшая ложь. Моя комната находите в этом же коридоре, но я ничего не слышал.

— Ваша дверь была закрыта. Я же стояла в коридоре.

— Хватит! Вы хотите, чтобы я вам поверил, будто вы случайно зашли в эту комнату. Не прикидывайтесь наивной! Это комната моей мачехи, и вы шли сюда с определенной целью.

Мне показалось, как только он вошел в комнату, она сразу же стала меньше. До сих пор мы встречались с ним внизу. Там высокие потолки и просторные помещения. Они скрадывали его рост. Здесь же, в комнате, он казался гигантом. Его рост в шесть футов и четыре дюйма да еще необычно широкие плечи… Он полностью заслонил от меня коридор, так что проскользнуть мимо него было невозможно. Оставалось держаться до конца.

Я твердо стояла на своем и не собиралась уступать, несмотря на страх. Итак, я была гостем в его доме и не совершила ничего плохого. Тем не менее, сердитый взгляд мистера Ллевелина и его решительные шаги в мою сторону заставили меня подумать о более надежной защите.

Он подошел ко мне близко. Слишком близко, чтобы это могло мне понравиться.

— Кажется, я ошибался, мисс Кевери, в ваших добрых намерениях, — произнес он. — Больше это не повторится.

— Напротив, — смело возразила я. — Вы снова неправильно судите обо мне. Я даже жалею о том, что я не шарлатанка. Будь я ею, вы, мистер Ллевелин, стали бы моей самой легкой добычей.

— В самом деле? — сверкнув глазами, воскликнул он.

— Вне всякого сомнения! — выкрикнула я решительно, не обращая внимания на исходившую от него опасность. — Любой, кто так настойчиво отказывается увидеть и понять правду, не может не стать жертвой обманщиков.

— Если вы думаете, что добьетесь моего доверия таким образом, то вы меня недооцениваете, — с угрозой произнес он.

— Но я не делаю ничего подобного, — по-прежнему твердо стояла я на своем. — Как я могла знать, какая комната здесь вашей мачехи, а какая нет.

— Должно быть, Фанни все рассказала вам, — нашел он объяснение после некоторого молчания.