Мы почти уже достигли фойе, когда наша добрая покровительница мисс Ллевелин окликнула нас. Она помахала своим расписным веером, и несколько дорогих колец сверкнули у нее на пальцах.

— Вот вы где! — с улыбкой воскликнула она. — Простите меня. Я хотела перехватить вас прежде, чем вы выйдете из комнат, чтобы отвести вниз, но у меня ушла целая вечность на то, чтобы привести в порядок прическу.

— Она замечательно идет вам, мисс Ллевелин! — с удовольствием отметила миссис Мэдкрофт, сказав при этом сущую правду.

— Господи, вы должны называть меня «Фанни», — спохватилась мисс Ллевелин. — Все так делают.

С сияющим лицом она стремительно спустилась по лестнице, демонстрируя при этом грациозность танцовщицы.

— «Мисс Ллевелин» звучит очень сильно и, конечно, правильно, — тараторила она. — А я не хочу этого, так как все знают, что я глупое и легкомысленное создание, которое не заслуживает ни капли уважения ни со стороны брата, ни со стороны сестры. Они обращаются со мной, как с ребенком.

— Очень плохо с их стороны, — солидно изрекла миссис Мэдкрофт. — Всем ясно, что вы очаровательная молодая леди. А высокие чувства не означают отсутствие интеллекта.

— Скажите это Эдмону и Урсуле! — обрадовано воскликнула Фанни. — Они не поверят ни одному моему слову.

Фанни привела нас в зал, а затем в гостиную. Пораженные ее великолепием, мы невольно прервали разговор. Над головой круто поднимался высокий сводчатый потолок. С трех сторон гостиную огибала галерея с лестницей, которую поддерживали массивные арки из темного дуба. Нa четвертой стене, в глубоких нишах, в два ряда тянулась окна-витражи.

Лишь после того, как пришла в себя от окружающего меня великолепия, я заметила несколько гостей, сидевших тут и там на бархатных диванах. Они вели непринужденную светскую беседу с мистером Ллевелином и мисс Урсулой Ллевелин. Увидев нас, все замолчали и стали довольно бесцеремонно разглядывать нашу компанию.

Фанни провела нас на середину и произнесла: «Мы все собрались здесь благодаря миссис Причард. Но она приедет завтра. Позвольте мне представить вас всем остальным».

Она лишь мельком взглянула на мрачное лицо сестры и остановила взгляд на лице брата, который напряженно сидел на стуле с подлокотниками. Трудно было отделаться от впечатления, что его спина не была такой же деревянной и негнущейся, как спинка стула из темного дуба. В таком состоянии от мистера Ллевелина следовало ожидать всего, что угодно. Фанни, кажется поняла это и разрядила напряжение очень непосредственным и самым непредсказуемым образом. Она слегка кивнула в сторону грозного брата и протараторила:

— А Эдмонд не заслуживает того, чтобы его представляли. Он вел себя отвратительно.

Хозяин имения, судя по всему, опешил от такой выходки сестры. По крайней мере, он не нашелся, что сказать, кроме как: «Я предпочитаю, чтобы ко мне обращались не иначе, как „мистер Ллевелин“. За исключением моих близких друзей».

Миссис Мэдкрофт быстрее всех сообразила, что произошло, и поспешила извлечь для себя наибольшую пользу. Она вздернула подбородок и, сверкнув зелеными глазами, заявила: «А я безусловно — „миссис Мэдкрофт“.

Фанни, видно, хорошо знала норовистый характер брата и четко представляла себе, когда и что можно позволить себе с ним. Она мягко, но достаточно энергично оттеснила миссис Мэдкрофт к следующему дивану. Со словами: «Это мистер и миссис Винтрок. Вы не знакомы? Они наши ближайшие соседи и друзья нашей семьи уже целую вечность. О, пожалуй, называйте их просто Эглантина и Винни. Они, конечно, же, не будут возражать. У меня просто не хватает терпения на формальности».

Мы вежливо кивнули Эглантине, некрасивой, но эффектно одетой женщине. Ее карие навыкате глаза скептически взирали на все происходившее вокруг, а седые, простовато уложенные волосы подчеркивали, что она ни на что не претендует. Ей давно перевалило за сорок и совсем недавно за пятьдесят. Следовало предположить, что она была ровесницей родителей Ллевелинов.

Эглантина скептически посмотрела на миссис Мэдкрофт, подняла верхнюю губу, обнажив при этом ряд великолепных зубов, и процедила:

— А вы, должно быть, тот самый медиум, о котором мы слышали. Боюсь, что вас ожидает здесь участь диких гусей — быть затравленными. В Эбби Хаус нет призраков, несмотря на его древнюю историю.

— В отношении призраков это абсолютная правда, — вступил в разговор Винни, мужчина среднего роста, с крупной головой и рыжевато-коричневыми вьющимися волосами, которые делали его похожим на льва. — Эдмонд им не позволит. — С высоты своего гигантского роста Винни добродушно посмотрел на свою жену, и его смех гулко зарокотал на всю гостиную.

Винни казался на добрый десяток лет моложе своей жены и имел привлекательный, щеголеватый вид. Его волосы серебрились на висках, а обаятельные, цвета морской волны с золотистыми крапинками, глаза постоянно искрились. Когда его взгляд упал на меня, в его глазах почти одновременно промелькнуло несколько оттенков чувств.

— А вы кто будете? — спросил он меня. Миссис Мэдкрофт покровительственно положила руку мне на плечо и пояснила: «Это мисс Хилари Кевери. Она дочь моей дорогой подруги. Бедное дитя недавно потеряло обоих родителей, и я теперь единственный во всем свете ее друг».

— Какое это несчастье для нее! — не скрывая иронии, прокомментировал из угла мистер Ллевелин. Его замечание было рассчитано на то, чтобы вывести из равновесия миссис Мэдкрофт, но оно не достигло цели. Миссис Мэдкрофт решила не заметить эту колкость и лишь неопределенно хмыкнула в ответ.

Винни крепко и дружелюбно пожал мне руку и задержал ее дольше, чем следовало при знакомстве.

— Искренне сочувствую, дорогая, — твердил он, улыбаясь искрящимися глазами. — Искренне сочувствую.

— Спасибо, спасибо, — бормотала я, пытаясь, между тем, забрать свою руку.

Я понимала, что рукопожатие затянулось и чувствовала себя весьма глупо. Искрящийся многозначительный взгляд Винни лишь усиливал мое чувство неловкости. Эглантина, между тем, не спускала глаз с нас обоих с того самого момента, как только ее мух обратил внимание на меня. Ее левая рука с заметным напряжением сжимала подлокотник дивана. Вызволив наконец свою руку, я поспешно спряталась за спиной мистера Квомби, который любезно занял перед Винни мое место. Его полированные, ухоженные ногти впечатляюще блеснули при электрическом свете настенных канделябров.

— Манфред Квомби, к вашим услугам, — сказал он скороговоркой, поклонившись сразу всем.

— А это доктор Кенет Родес, — с какими-то особыми интонациями произнесла Фанни имя последнего не представленного гостя и при этом взяла его за рукав жестом собственника. — Он мой жених.

Теперь тон ее голоса стал понятен. Жениха я рассматривала с особым интересом. Мистер Родес скорее всего был ровесником Урсулы и выглядел совсем не тем человеком, который, как мне казалось, мог завладеть сердцем Фанни. Он не отличался красивой внешностью, хотя имел приятные черты лица. Правда, его каштановые волосы обладали своеобразным оттенком, но это немного значило. Его добрые глаза с выражением внутренней сосредоточенности могли бы придать ему привлекательность, но их закрывали очки в металлической оправе с такими толстыми линзами, что они искажали форму и разрез глаз.

Мистер Родес никак не относился к числу представительных, он держался сдержанно и скромно. Тем не менее, выглядел благовоспитанным, порядочным джентльменом. Такой поклонник понравился бы родителям любой молодой леди, и я поняла, что Фанни не так проста, как кажется. У нее значительно больше здравого смысла, чем можно было предположить в ней по первым впечатлениям. Ведь при беглом знакомстве Фанни кажется девушкой, которую больше привлекают яркие, легкомысленные мужчины.

Опустив глаза, доктор Родес невнятно произнес:

— Приятно познакомиться с вами. Хотя не одобряю того, что Фанни хочет контактировать со своей матерью.

Он обнял Фанни за талию и рассеянно похлопал ее по спине. Она выскользнула из объятий жениха, успев возразить ему: «Но, Кенет, ты же знаешь, как я горячо любила маму и как мне безумно не хватает ее».

— Какая чепуха! — окинув взглядом по очереди сестру и ее жениха, неодобрительно произнесла Урсула. — Ты слишком занята сама собой, чтобы тебе кого-то не хватало.

Фанни не заставила себя долго ждать с ответом.

— Насколько можно припомнить, только я беспокоюсь о том, чтобы на могиле мамы всегда лежали свежие цветы, — подколола она сестру.

Доктор Родес, изображая нежность, еще раз похлопал Фанни по спине, при этом его голова слегка подергивалась.

— Это правда, Урсула, — поддержал он невесту. — Ты должна быть справедлива.

— Ну, здесь я обойдусь без твоей помощи! — без особых церемоний одернула Урсула будущего родственника.

Мистер Ллевелин встал. Все обратили свои взгляды к нему. Мне пришлось с завистью признать, что от него исходила мощная властная воля, которую интуитивно чувствовал каждый, и каждый признавал ее. Это свойство повелевать сквозило в осанке и каждом жесте мистера Ллевелина. Оно существовало в нем как бы само по себе, отдельно от всех других его качеств. Властность мистера Ллевелина не придавала ему привлекательности, не вызывала к нему чувство симпатии.

Хозяин имения посмотрел на сестер холодно, словно на чужих и сказал, как отрубил: «Я думаю, по этому поводу уже достаточно сказано. Я не ошибся?»

Фанни и Урсула молча посмотрели друг на друга. По их полыхающим взглядам нетрудно было догадаться, что, оставшись наедине, они многое выскажут друг другу.

Глядя на взаимоотношения двух сестер, я недоумевала, чем это Фанни могла вызвать к себе такую враждебность со стороны Урсулы? Неужели своей фамильярностью с доктором Родосом в присутствии гостей? Едва ли. Может быть, тем, что в ее личной жизни обозначилась благополучная определенность в виде обручения? Это в то время, когда у старшей сестры не было даже поклонника. Эта причина представлялась достаточно обоснованной. Но кто кроме самой Урсулы виноват в ее сердечных неудачах? Она достаточно привлекательна, с живым умом, у нее много других прекрасных качеств. Вот только если бы не ее вспыльчивость и бесцеремонность. Именно они мешают окружающим ее мужчинам полюбить ее.