Более того, если прыгнуть на убийцу, он испугается, потеряет равновесие и упадет прямо на тебя, а ты – в лужу.

В довершение всего парень приземляется прямо на твою правую руку, ты слышишь отвратительный хруст и спрашиваешь себя: «Это то, о чем я думаю, или нет?»

Но разлеживаться не приходится: ты держишь парня, чтобы он не попробовал выстрелить еще раз, и орешь: «Пистолет! У него пистолет!»

И хотя всем это уже известно, – ведь первая пуля с громким звуком ударилась об асфальт, – около двадцати охранников окружают тебя, лежащую на мокром асфальте, направляют дула своих пистолетов прямо тебе в голову и приказывают:

– Не двигаться!

Поверьте, я и не думала двигаться.

В следующее мгновение мистера Соседская Девчонка подняли, а потом – потом принялись за меня. Кто–то потянул меня за сломанную, по всей вероятности, руку, и я громко вскрикнула, но секьюрити не обратили на это внимания. Они переговаривались по рации, и я услышала что–то вроде: «Ястреб в безопасности. Повторяю, ястреб в безопасности».

И снова, как совсем недавно, завыли сирены, и из близлежащих баров и магазинов высыпали люди: поглазеть. Вдруг – казалось бы, ниоткуда, – появилось несметное число полицейских машин и неотложек.

Лил дождь, и все было как в пошлейшем боевике – не хватало только за душу берущего саундтрека.

Потом один из охранников принялся ощупывать мой рюкзак, другой – щиколотки, как будто у меня в носках мог быть спрятан складной ножик; третий вывернул карманы моего плаща и обнаружил там лишь пригоршню крошек от печенья. Он опять слегка крутанул мою правую руку, и я вскрикнула еще громче, чем раньше.

Наконец тот, что рылся у меня в карманах, доложил остальным:

– Похоже, она не вооружена.

– Естественно, нет! – возмутилась я. – Я же еще в десятом классе!!!

Я, конечно, сморозила глупость: у многих десятиклассников есть пистолеты. Правда, не в моей школе. Но, если честно, мне было не до логических размышлений – ужасно хотелось зареветь.

И это естественно, если учесть, что: 

а) Я вся промокла. 

б) Похоже, у меня была сломана рука. Даже несмотря на то, что она у меня не рабочая и теперь будет повод отказаться от соревнований по волейболу, мне было ужасно больно. 

в) Вокруг кричали, но я не могла разобрать ни слова: первый выстрел прозвучал прямо у меня над ухом, отчего, по–видимому, как–то повредился мой слух. 

г) На меня были наставлены двадцать пистолетов. 

д) И, наконец, похоже, родители все–таки узнают, что я прогуляла художественную школу. 

Уже от одного из этих пунктов заревел бы кто угодно. Мне же достались все пять.

Один из секьюрити – он выглядел не так угрожающе, как остальные, – подошел ко мне и, присев на корточки, сказал:

– Мисс, вам придется поехать с нами и ответить на несколько вопросов относительно этого вашего знакомого.

Тут я не выдержала.

Оказывается, они думают, будто мы с мистером Соседская Девчонка приятели! Будто мы вместе решили убить президента!

– Он мне не знакомый! – дико завыла я. Я уже не сдерживала желания зареветь. Шел дождь, я вся промокла, у меня зверски болела рука, в ушах стоял звон, а служба охраны президента обвиняет меня в соучастии в страшном преступлении.

Я зарыдала в голос.

– Да я его в первый раз вижу! – От возмущения, боли и обиды я начала заикаться. – Он достал пистолет и хотел убить президента, а я на него прыгнула, и он упал на мою руку, и мне больно, и я хочу домо–о–ой!

Ужасно стыдно. Я ревела как младенец. Нет, хуже, чем младенец: я рыдала, как Люси в тот день, когда дантист велел ей оставить брекеты еще на две недели.

И тут случилось нечто странное: телохранитель обнял меня за плечи. Он крикнул что–то своим напарникам, и они покорно отошли в сторону, к машинам скорой помощи. Телохранитель открыл дверь одной из них и подсадил меня внутрь. Я была спасена от холода и дождя, звуки сирен почти не были слышны, санитары завернули меня в теплое полотенце. Все это было так неожиданно, что я перестала плакать.

«Ну вот, – сказала я себе. – Все не так уж плохо. Жизнь налаживается».

И она наладится целиком и полностью, если родители не узнают, что я пропустила художественную школу.

А может, все обойдется? Может, служба охраны быстренько меня расспросит, поймет, что я не принадлежу ни к какой террористической организации, и отпустит? Тереза наверняка застряла в пробке, и вот, когда она приедет и поинтересуется: «Что вы сегодня делали на уроке?», я отвечу: «Да ничего». И это будет чистой правдой.

Санитары спросили, не ранена ли я. И, несмотря на то, что мне было стыдно за весь этот переполох и мои рыдания, я гордо протянула им правую руку: если я и пострадала, то потому, что спасала жизнь президента.

Пока санитары осматривали руку, телохранитель переписывал со школьного удостоверения мое имя и адрес. Я не хотела ему мешать, но тем не менее не выдержала и решила быстро спросить.

– Простите, сэр! Он поднял взгляд.

– Что, детка? – Если честно, меня никто так не называл. Даже мама. Вернее, назвала всего один раз, когда в Марокко я хотела спустить в унитаз папины кредитки (в качестве

мести за та, что он притащил нас в чужую страну).

Так вот, обращение «детка» поразило меня до глубины души. Я подумала, что будет крайне невежливо спрашивать, когда это все закончится. В конце концов, он делает свою работу. И, немного поколебавшись, я спросила:

– С президентом все в порядке? Телохранитель улыбнулся:

– Да, солнышко. За это спасибо тебе.

– Здорово! А как вы думаете, мне… э–э–э… скоро можно будет уйти?

Санитары многозначительно переглянулись.

– Боюсь, что нет, – ответил один из них. – У тебя, девочка, сломано запястье. Надо сделать рентген, но десять к одному, что тебе наденут гипсовую повязку, на которой потом распишутся твои поклонники.

Поклонники? Какие еще поклонники? И мне нельзя, совсем нельзя ставить гипс! Тогда уж родители точно узнают, что я пропустила занятия.

Хотя… можно будет что–нибудь соврать. Например, сказать, что я поскользнулась на лестнице, ведущей в студию. А вдруг они спросят про меня Сьюзен Бун?

Боже, до чего убогая у меня фантазия.

– А может, – промямлила я, – может, я все–таки пойду? А завтра схожу ко врачу. Мне уже намного лучше.

Санитары и телохранитель посмотрели на меня как на ненормальную. Я только сейчас увидела, что рука у меня распухла до невероятных размеров и дергалась, как дергаются сердца, приготовленные для имплантации, в научных телепередачах. Но она почти не болела. Если я не шевелилась.

– Просто за мной вот–вот должны заехать. Так что я, наверное, все–таки пойду, – предложила я довольно–таки неуклюжий аргумент.

Телохранитель не прерывал меня, а затем ласково произнес:

– Солнышко, скажи номер телефона, по которому я смогу связаться с твоими родителями! В любом случае им надо позвонить насчет твоей медицинской страховки.

Боже! Все, теперь они точно узнают правду. Итак, выбора у меня не было.

– Послушайте, – быстро и сбивчиво забормотала я. – Не надо им об этом рассказывать. То есть, об этом, конечно, надо, но не о том, что я прогуляла художественную школу и все это время проторчала в «Статике». Ведь эту часть можно опустить? Иначе у меня будут еще большие неприятности.

Телохранитель сморгнул: он явно не понял, к чему сводилась моя патетическая речь. Хотя это и очевидно: какая художественная школа? Какой «Статик»?

Наконец он, по–видимому, решил, что со мной надо быть осторожнее. А вдруг я повредила еще и голову?

– Ты, главное, не волнуйся, – еще более ласково сказал он.

Ну что же, пусть хоть так. Я дала ему мамин и папин рабочие телефоны, закрыла глаза и прислонилась к спинке сидения. Ведь все могло быть намного хуже. Скажем, вдруг мне бы имплантировали в нос куриную кость? 

Вот перечень обстоятельств, которые свидетельствуют о том, что спасение жизни президента США полностью изменило твою жизнь: 

10. Машину скорой помощи, в которой тебя везут, сопровождает полицейский эскорт. Более того, вы едете не просто в больницу, а в больницу имени Джорджа Вашингтона –ту самую, куда привезли президента Рейгана после покушения. 

9. Тебя везут по отдельному коридору мимо истекающих кровью бомжей, беременных женщин, людей, случайно выколовших себе глаз карандашом, и т.д. 

8. За тобой повсюду следует толпа телохранителей в черных костюмах. 

7. Когда ты наотрез отказываешься надевать больничную рубашку, потому что у нее огромный вырез на спине, тебе приносят вторую, которую можно нацепить задом наперед и, таким образом, прикрыться с обеих сторон. Ни у кого в больнице, кроме тебя, нет двух рубашек. 

6. Тебя кладут в отдельную палату, а у дверей ставят вооруженную охрану, хотя ты всего–навсего сломала руку. 

5. К тебе заходит доктор и восторженно восклицает: «Так это ты спасла президента!». 

4. А когда ты смущенно что–то бормочешь, доктор с придыханием заявляет: «Теперь ты национальная героиня!». 

3. Сообщив, что у тебя сломано запястье, и что тебе придется шесть недель носить гипс до локтя, он, вместо того, чтобы дать тебе леденец, просит у тебя автограф. 

2. Ты ждешь, пока тебе придут накладывать гипс, и тем временем смотришь телевизор. По всем каналам показывают срочный выпуск новостей, в котором говорится, что полчаса назад было совершено покушение на президента, которое предотвратила героическая девочка. И показывают во весь экран твою фотографию со школьного удостоверения.