— Ничуть. — Беркли провела пальцем по его груди. Она помнила, что Грей всегда утверждал, будто Сокольничий — это другой человек. Еще до того, как к нему вернулась память, Беркли заподозрила, что Грей имел несколько иное отношение к этому имени, чем считалось. — Ты взял это имя, получив вместе с ним славу и проклятия, чтобы сохранить тайну Декера. Иначе он и Джоанна не могли бы продолжать свою деятельность, связанную с «Подземкой». Но ведь и ты целых шесть лет занимался тем же самым. Не будь ты «кондуктором» «Подземки», не встретился бы с Декером. Я не стала уважать тебя меньше оттого, что ты не Сокольничий. — Палец Беркли замер. — Но может, ты сам стал ценить себя меньше?

— Не в том дело. Я жалею о том, что действовал не по убеждениям. Как-то раз Джоанна назвала мои поступки благородными. Мне стало неловко, ведь я руководствовался лишь чувством мести.

— Кто-то сказал мне, что добрые поступки зачастую совершаются отнюдь не из благородных побуждений. Порой они становятся результатом эгоистических помыслов.

— Это я тебе сказал.

— Верно. — Беркли прикоснулась пальцем к его губам, мягко заставляя умолкнуть. — На мой взгляд, все не так просто. Ты начал с мести, но, в конце концов, принял идеи, которых прежде не разделял. Иначе ты не скрывал бы так долго свою деятельность от семьи. Ты дал им повод считать тебя никчемным прожигателем жизни, они решили, что виной тому твое происхождение. Раньше они терзались мыслью, что плохо тебя воспитывали. Теперь успокаивали себя тем, что неудачно выбрали ребенка. Ты мог в любой момент рассеять их заблуждение, но не сделал этого. Ни после того, как освободил первого раба, ни тогда, когда на твоем счету их оказалось больше двух десятков. Вероятно, они вообще ничего не узнали бы, если бы тебе не пришлось прийти на помощь Декеру. — Беркли ласково поцеловала Грея. — По-моему, ты не понимаешь, что такое месть. Что-бы жертва почувствовала себя жертвой, она должна знать, кто и за что ей мстит. То, что ты, в конце концов, рассказал семье о своей деятельности, — результат случайности, а не умысла.

— Не пора ли воздвигнуть мне памятник? — осведомился Грей.

Беркли рассмеялась:

— Утешайся тем, что в тебе гармонично сочетаются простота и утонченность, мудрость и безрассудство, загадочность и открытость. Тебе придется смириться со своими противоречиями или до конца жизни бороться с самим собой.

Грей схватил Беркли за руку:

— Уж лучше я буду до конца жизни бороться с тобой!

Беркли видела, что Грей хочет рассмешить ее, но почему-то ей не было весело.

— Ты хотел отомстить родственникам, но не желал им смерти. Не забывай об этом, когда будешь думать о прошлом. А Гаррет стремился убить тебя.

— За то, что я опозорил семью.

— Нет. Ему было мало того, что семья отвергла тебя. Гаррет считал, будто ты осквернил все то, что ему предстояло унаследовать. «Бью-Риваж». Элис. Фамильное украшение, которым так дорожила его мать и которое по праву принадлежало тебе. Своими действиями ты помог Гаррету получить все, что он хотел, но сильно снизил ценность его приобретений. — Беркли внимательно посмотрела на мужа. — Я долго думала, Грей, и теперь не сомневаюсь: Гаррет знал, что я — его молочная сестра. Андерсон сказал, что мне и невдомек, какую важную роль я сыграла в этой истории. Похоже, это были единственные правдивые слова, которые я услышала от него в тот день. Мы обвиняем во всем Андерсона, порой забывая о том, что и Гаррет приложил к нашим бедам руку. Вероятно, он опасался, что я потребую чего-нибудь у него — или у отца, который и знать меня не хотел. Гаррет не догадывался о том, что я довольствуюсь тем, что имею. Таким людям, как он, всегда чего-то не хватает, и они не в силах понять таких, как я. Гаррет хотел получить все.

Грей нежно поцеловал жену:

— Ты — чудо.

Только теперь на губах Беркли появилась улыбка.

— Да, — просто сказала она. — Я такая.

Грей рассмеялся низким грудным смехом. Прежде чем Беркли догадалась, что он собирается делать и что способен это сделать, Грей поднял больную ногу и положил ее поверх ног жены.

— Что ты задумал?

— Тебе больно? Я сделал тебе больно?

Беркли чувствовала тяжесть деревянных планок, забинтованных плотным слоем ткани, но они не вызывали у нее неприятных ощущений.

— Нет, но…

— Потому что мне совсем не больно, — продолжал Грей, — и я очень хочу заняться любовью со своей женой.

Беркли нахмурилась. За недели, миновавшие со дня рождения Реи, пока понемногу выздоравливал Грей, они бывали близки. Однако их возможности были несколько ограничены.

— Пожалуй, я…

— Нет. Давай по-настоящему, — сказал Грей. — Я хочу почувствовать тебя всю. Я хочу войти в тебя.

— Я тоже хочу… — прошептала она.

Грей поцеловал ее, и Беркли обняла руками его плечи. Теплая кожа мужа чуть пахла мылом. Лицо было чисто выбрито. Беркли улыбнулась, почувствовав на языке вкус мяты.

Ну конечно, братья помогли ему. Пока Беркли спала в гостиной, они беседовали, пили и смеялись. Может быть, еще раз всплакнули. Братья рассказывали друг другу о своем прошлом, делились тайнами и мечтами. И Грей, вероятно, упомянул о своем желании заняться любовью с женой.

Декер и Колин помыли, причесали и побрили Грея, угостили мятными лепешками.

Грей почувствовал, как губы жены растягиваются в улыбке.

— Что такое?

— Хм-м… Потом расскажу. Ложись на спину.

Грей завороженно, со всевозрастающим возбуждением, следил за грациозными движениями жены. Она оседлала его и подалась вперед. Ее ладони легли ему на грудь и медленно спустились к животу. Грей лежал, затаив дыхание, и вздохнул лишь в тот момент, когда Беркли сняла ночную рубашку. Затем она положила руки Грея на бедра и впустила его в себя.

Потом они задремали. Проснувшись, Грей увидел, что в комнату проникли бледные лучи солнца. Они упали на пару серег, лежавших на столике у кровати. Золотые капельки блеснули, и на одной из них обозначилась изящная гравировка.

Из гардеробной донесся чуть слышный шорох — это Рея пыталась выбраться из пеленок. Как правило, за этим звуком следовал пронзительный крик, которым девочка возвещала о том, что хочет есть.

Однако ничто не нарушало благословенную тишину. Грей надеялся, что Рея вновь заснула. Посмотрев на жену, он вспомнил, что девочка спит в такой же позе, как и ее мать. Беркли лежала, чуть склонив голову набок, подсунув под себя одну руку, откинув другую к середине кровати и повернув ладонью вверх. Пальцы Беркли были чуть согнуты, словно она держала в руке какой-то невидимый предмет.

Грей положил руку жены себе на ладонь и осторожно сомкнул ее пальцы. В тот же миг в его груди что-то сжалось. Чуть заметная улыбка на губах Грея стала шире. Не нужно было обладать особым даром, чтобы понять: его сердце в ее руках.