Наконец Грей отстранился, взял платок, лежавший на столике у кровати, и протянул его Беркли. Она промокнула глаза. Грей забрал платок и бросил на столик. Ткань развернулась, прикрыв тонкую золотую цепочку, на которой висела серьга.

— Что случилось? — спросил он. — Я хочу тебе помочь.

Беркли печально улыбнулась:

— Видно, тебе на роду написано помогать людям.

— Только не говори никому. Я стану все отрицать.

На мгновение лицо Беркли утратило отчаянное выражение, и Грей посмотрел ей прямо в глаза:

— Возьми меня за руку, Беркли. Неужели все то, что ты якобы прочла по моей ладони — ложь? Неужели не веришь, что я тебя люблю?

— Тебе будет больно.

— Твое молчание причиняет мне еще большую боль. «Быть может, найдется способ открыть Грею лишь часть правды, умолчав об остальном», — подумала Беркли. Если Гаррет Денисон приехал в Сан-Франциско только за серьгой — что ж, он получит ее. Если Андерсон надеется, что она заплатит ему за молчание, Беркли даст ему деньги. Наверняка Гаррет и Андерсон уже вернулись в свои номера, раздосадованные тем, что ей удалось ускользнуть от них. Они понимают, что ждать ее скорого возвращения не приходится. Но это сулит лишь короткую отсрочку. Гаррет и Андерсон уже догадались, что ее просто загнать в угол и заставить держать рот на замке. Беркли не знала даже, под какими именами они живут в отеле.

Серьга и деньги. А вдруг требования Гаррета и Андерсона этим не ограничатся? Вспомнив, как Андерсон говорил о ее ребенке, Беркли с трудом сдержала дрожь.

— У нас будет ребенок, — прошептала она. Грей бросил взгляд на свою ладонь.

— Надеюсь. Ты говорила, целых четверо. С Натом — пятеро.

Беркли потянула его руку под одеяло и положила на свой чуть округлившийся живот.

— Ребенок.

Она с подозрением посмотрела на него:

— Ты не знал? Ты правда не догадывался?

«Что ответить? — думал Грей. — Сказать, что не ведал о ребенке, — значит выставить себя самым тупоголовым мужчиной в городе». С другой стороны, что-то мешало Грею признаться в своих подозрениях. В вопросе Беркли ему чудился намек; оставалось лишь надеяться, что он понял его правильно.

— Правда не знал, — ответил Грей. — Ребенок… — На сей раз в его голосе звучало скорее благоговение, чем изумление. — Об этом ты и не хотела мне говорить? — «Не лги мне, Беркли».

— Да… нет… — Она сжала его ладонь. — Все не так просто. Конечно, я собиралась сказать тебе, но только после того, как ты предложишь мне выйти за тебя замуж. Иначе я всю жизнь терзалась бы подозрением, что ты женился на мне только из-за ребенка. Ты мог бы возражать, но у меня навсегда остались бы сомнения. А я не хотела сомневаться в тебе. А потом… после свадьбы… я подумала — а правильно ли поступила, что вышла за тебя, умолчав о беременности. Вдруг ты стал бы меня презирать? Или решил, что Я согласилась вступить в брак только из-за ребенка?

— Это действительно так?

— Нет!

— Я верю тебе.

Беркли смотрела на него во все глаза.

— Правда? — И хотя это была лишь одна из ее тайн, она почувствовала себя так, словно сбросила с плеч весь груз тревог. Беркли взяла лицо Грея в свои ладони. — Твое доверие — честь для меня.

«Если только оно взаимно», — хотел было ответить он, но Беркли поцеловала его, и мысль осталась невысказанной.

— Ты рад, что у нас будет ребенок? — смущенно спросила она.

— Рад. — Грей легко поцеловал ее, скрывая терзающую его тревогу. — Признайся, неужели я один ничего не знал? Кто-нибудь должен был догадаться.

— Почему? Неужели так заметно?

«Гаррет догадался», — вдруг вспомнила Беркли.

— Только по косвенным признакам. Ты порой не выходишь к завтраку, либо встаешь из-за стола, не доев. Иногда целое утро проводишь в постели. И у тебя необычайно усталый вид.

— Очень любезно с твоей стороны умолчать о том, что я толстею.

— У тебя замечательный кругленький животик. — Грей сдвинул одеяло на несколько дюймов и внимательно пригляделся к ее груди. Тело Беркли порозовело, соски начали твердеть. Грей приподнял бровь. — Кажется, я тоже увеличиваюсь в размерах.

— Я чувствую, — отозвалась Беркли. Ее рука под одеялом ласково сомкнулась вокруг его плоти.


Андерсон оказался терпеливее, чем думала Беркли. Прошла целая неделя, прежде чем он вновь объявился в игорном зале «Феникса». Беркли прекрасно понимала, что, давая ей отсрочку, Андерсон преследует собственные цели. Он намеревался постоянно держать ее в напряжении и весьма преуспел в этом. Перед лицом опасности Беркли чувствовала себя совершенно беспомощной.

Целых семь дней все избегали ее, даже Пандора. Беркли не могла сосредоточиться, потеряла аппетит, с трудом поддерживала разговор. Весть о том, что она беременна, разносилась все шире, и ее вспыльчивость объясняли именно этим обстоятельством. Окружающие считали, что девятого месяца еще долго ждать.

Страхи Беркли усилились в тот миг, когда она решила, что потеряла серьгу. Пока Грей спал, девушка переворошила простыни и заглянула под кровать. Она искала серьгу в складках наспех сброшенной одежды и встряхивала туфли. Не меньше десятка раз Беркли подносила руку к шее, тщетно надеясь, что вообще не снимала украшение. Ей казалось, что она чувствует вес кулона, и всякий раз ее охватывало легкое недоумение, когда пальцы ловили пустоту.

Раздосадованная бесплодностью своих усилий, Беркли заплакала и схватилась за платок, брошенный Греем на прикроватный столик. Ее глаза застилала пелена, и она не сразу разглядела тот самый предмет, который так долго искала.

Беркли взяла серьгу в руки, полагая, что это принесет ей облегчение, но не тут-то было. Покинув спальню, она уединилась в гардеробной, склонилась над раковиной и извергла содержимое желудка. Беркли ругала себя за необъяснимую злость на Грея, который спал как ни в чем не бывало. Сейчас он не был нужен Беркли, но ее мучило болезненное желание видеть его рядом. В этот миг она отвергла бы любой знак внимания со стороны мужа, однако сердилась на него за то, что он не пришел ей на помощь.

Беркли понимала, что несправедлива к нему. Но ей и не хотелось быть справедливой. Ее терзала злость.

Еще не наступили сумерки, когда Беркли приехала в маленький ювелирный магазин на Кернистрит. Не обращая внимания на возражения хозяина, она потребовала, чтобы кулон сняли с цепочки и вновь превратили в серьгу с золотым крючком, прикрепленным к жемчужине. Беркли настаивала на том, что украшение не должно утратить прежнего изящества. Они немножко поспорили о цене, причем ювелир, конечно, не догадывался, что клиентка готова заплатить любые деньги. Расставаясь, оба они считали, что совершили недурную сделку.

Весь вечер Беркли мучили опасения, что Андерсон отыщет ее. Разумеется, теперь она могла с полным основанием утверждать, что серьги у нее нет, однако вряд ли эти слова убедили бы Андерсона. Она изобретала все новые отговорки, как оказалось, ненужные. Впоследствии Беркли поняла, что было бы куда полезнее поразмыслить о том, как оправдаться перед Греем. Его вопросы сыпались будто из рога изобилия.

— Сегодня ты выглядишь просто чудесно. — Грей остановился возле кресла Беркли, сидевшей у столика, за которым собрались ее почитатели. Скользнув взглядом по лицам мужчин, он заметил, что они счастливы попасть в плен ее чар. В эту неделю Грей убедился, что, несмотря на раздражительность и непредсказуемость Беркли, завсегдатаи «Феникса» ничего не замечают. Вспыльчивость она проявляла только с теми, кого любила.

Во всяком случае, он надеялся на это.

Грей прикоснулся губами к ее виску. Он почувствовал, как напряглась Беркли, но не подал виду. Грей хотел спросить, как она себя чувствует, но промолчал. Заметив, что Беркли не любит подобных вопросов, он решил не давать ей повода напомнить ему об этом.

— У меня есть кое-что для тебя, — сказал Грей. Беркли взглянула на мужа. Он, конечно, не знал, что она испытывает огромное облегчение всякий раз, когда хоть на секунду отрывалась от посторонних и смотрела только на него. В такие мгновения Беркли позволяла себе забыть об осмотрительности. Ей очень хотелось объяснить это Грею, но она не могла. Для гостей «Феникса» у нее были припасены изысканные манеры, любезные взгляды, улыбки, словно прилипшие к губам, — все насквозь фальшивое. Беркли сомневалась, что быстрые взгляды, которые она бросает на Грея, доставляют ему удовольствие. На его месте она уже давно потеряла бы терпение.

— Вот как? — Беркли сама чувствовала, как холоден ее голос. Она видела, что Грей тоже заметил это.

Он сунул руку во внутренний карман сюртука, вынул оттуда маленькую бархатную коробочку и протянул ее Беркли.

— Ну же, открой, — тихо сказал Грей. Преподносить такую вещь на глазах у посторонних было неуместно, но в их присутствии Беркли вряд ли отважилась бы отвергнуть его подарок.

Она чуть дрогнувшими пальцами подняла крышку. Огоньки керосиновых ламп заплясали на гранях бриллиантового колье. Беркли смотрела на украшение, не веря своим глазам.

Грей наклонился и осторожно извлек украшение из коробочки. Гости, сидевшие за столом, подались вперед, любуясь игрой бриллиантов и дамой, чью шею им предстояло украсить.

— О Господи! — благоговейно выдохнул кто-то. От внимания Грея не укрылось, как вздернулся подбородок Беркли. Она подставила шею, но в ее движениях чувствовался вызов. Беркли догадалась: муж дарит ей колье, поскольку заметил, что она перестала носить кулон. Она сказала, будто у колье слишком слабый замочек, но Грей понял, что она лжет. Она же, в свою очередь, знала, что он видит ее насквозь. Бриллиантовое колье было не только подарком, но прежде всего напоминанием о тех тайнах, которые хранила серьга, ранее висевшая на ее шее.

Пока Грей возился с замочком, Беркли провела пальцами по оправе. Поднявшись, она увидела в зеркале бара незнакомую женщину. Бледная, без кровинки в лице, отчужденно-элегантная, Беркли уже хотела обернуться и получше разглядеть ту, что отражалась в зеркале. И тут поняла, что видит себя.