Хантер бессильно уронил голову на грудь. Несколько секунд он невидящим взглядом смотрел в пол, а затем пересек кабинет, подошел к двери и открыл ее.

— Гаррис! — отрывисто позвал он. Детектив сидел в кресле в приемной прокурора. При звуке его голоса он встал и направился к открывшейся двери. — Она готова отправляться, — резко сообщил Хантер, как бы выталкивая из себя каждое слово.

Кари перешагнула через порог. Гаррис поднял вверх два пальца, и по обе стороны от Кари моментально возникли двое полицейских в форме. Прежде чем ее вывели из приемной и повели к выходу из здания, возле которого была припаркована полицейская машина, она с открытым вызовом посмотрела на Хантера.

— Ну вот и все, — удовлетворенно проговорил Гаррис. — Пара часов в холодной — и она запоет как миленькая. Готов держать пари. — Он зевнул. — Эта бабенка — лакомый кусочек, не правда ли?

Хантер развернулся, вошел в свой кабинет и грохнул дверью. Ему стоило больших усилий удержаться и не врезать кулаком в жирное брюхо Гарриса.


К тому времени, как после всех положенных формальностей Кари пересекла порог тюрьмы, весть о ее аресте уже облетела все журналистское сообщество. Когда ее вели в камеру, тюремный коридор был заполнен журналистами и фотографами. На нее обрушилась лавина вопросов, она то и дело моргала от ослепительных вспышек фотоаппаратов и переносных софитов. Она вспомнила тот скандал, который разразился вокруг имени ее покойного мужа, однако на сей раз Кари чувствовала, что отношение журналистской братии было не враждебным, а, наоборот, сочувственным.

— Кари! — раздался вдруг знакомый голос.

Она оглянулась и увидела Марка Гонсалеса. На плече его как всегда была видеокамера, но смотрел он не в видоискатель, а прямо на нее. На лице его читалось крайнее возбуждение.

— Что происходит, Марк? — попыталась она перекричать царивший в коридоре гвалт. Женщина-полицейский настойчиво тянула ее вперед, но Кари упиралась, стараясь не потерять из виду знакомого оператора.

— Ты — героиня! Любой журналист в городе всей душой на твоей стороне. Пинки собирается устроить грандиозную бучу. После этого карьера Макки не будет стоить и ломаного гроша.

— Но…

— Пройдемте, миссис Стюарт, — проговорила полицейская дама, волоча за собой Кари сквозь толпу. Ошарашенная всеми событиями сегодняшнего утра, сбитая с толку тем, что услышала от Марка, она даже не сообразила, что ее тащат в тюремную камеру.

— Когда я узнала, что вас должны привезти сюда, я позвонила своему мужу, — сказала матрона. — Не могу поверить, что вижу вас, и — где! В тюрьме.

По телу Кари побежали мурашки. Она обхватила себя руками.

— Да, жаль, что нам довелось встретиться при таких печальных обстоятельствах. — Она слабо улыбнулась своей сопровождающей.

Матрона с осуждением покачала головой:

— Как же так можно! Запереть в камере такую женщину, как вы, в то время как преступники разгуливают на свободе.

— Вы не виноваты, — ответила Кари.

Что же это она делает! Успокаивает собственных тюремщиков? Кари почувствовала, что вот-вот расхохочется. «Неужели у меня начинается истерика?» — подумала она и подавила готовый было вырваться нервный смех. Все многочисленные камеры, которые они проходили одну за другой, были пусты.

— Нет, не в этом ряду. От окружного прокурора поступило указание устроить вас вот здесь.

— Понимаю, — откликнулась Кари. На самом деле она не понимала ровным счетом ничего.

Сопровождающая широко распахнула дверь одной из камер.

— Здесь даже окно есть, — дружелюбным тоном заметила она. — Если вам что-нибудь понадобится, зовите меня.

— Большое спасибо, — ответила Кари и в ту же секунду поняла, как нелепо это прозвучало в данной ситуации.

Полицейская матрона закрыла дверь камеры, и Кари вздрогнула, когда раздалось металлическое громыхание. Лязганье запираемого замка было самым страшным звуком, который ей когда-либо доводилось слышать. Этот звук пронизал ее насквозь. Ну как тут не сойти с ума!

— Не могли бы вы дать мне свой автограф, когда вас будут освобождать? — спросила полицейская дама, задержавшись по ту сторону решетки.

— Разумеется, — стуча зубами, ответила Кари.

— И напишите что-нибудь для Гесса. Это сразит его наповал.

— Хорошо.

— Я буду на посту. Зовите в случае чего.

Ее негромкие шаги замерли в глубине коридора, и Кари осталась в одиночестве. В камере были койка, табурет, умывальник и стенной шкаф. В камере было чисто, и выглядела она недавно отремонтированной. Однако Кари было одиноко. И холодно.

Вся дрожа, она легла на койку и натянула на себя простыню. Что бы подумал об этом ее отец? А Томас? Он был бы в ужасе. Перевернувшись на бок, Кари подтянула ноги к груди и заплакала.


— Ты знаешь, как я отношусь к этой девочке. — Сидя за столом, застеленным клеенкой, Пинки с несчастным видом крутил в руке стакан со скотчем. Бонни, стоя у плиты, была занята тем, что жарила бифштексы.

— Она уже давно не девочка. Она — женщина, Пинки. Она страдает за то, во что верит, и сама приняла это решение. Ты ничего не смог бы сделать для нее даже в том случае, если бы Кари разрешила тебе это, а она не разрешит.

— Я знаю, знаю, — неуверенно пробормотал он и сделал глоток. — И почему только она так упряма!

— Потому что чувствует свою правоту.

— Да и я это чувствую. И руководство тоже целиком на ее стороне. Сегодня я первым делом поставил в известность о случившемся адвоката нашей телекомпании. Он мог бы вытащить ее из тюрьмы за несколько часов, так нет же! — Пинки грохнул донышком стакана об стол. — Эта упрямая дура использовала единственный положенный ей по закону телефонный звонок, чтобы позвонить мне и потребовать от меня ничего не предпринимать до завтрашнего дня.

— Она объяснила тебе, почему?

— Несла всякую белиберду, но я полагаю, дело тут в другом: она, видимо, хочет показать своему информатору, на какие жертвы готова пойти, чтобы защитить его.

— Это заслуживает уважения.

— Черта лысого это заслуживает, а не уважения! — заорал Пинки. — Ей придется провести в камере целую ночь! А этот Макки? Как он мог так поступить по отношению к ней!

— Это его работа. — Бонни с обреченным видом погасила огонь под сковородкой. Пинки сейчас в таком состоянии, что еще долго не сможет притронуться к еде. — Я полагаю, что Макки сейчас гораздо хуже, чем тебе.

Она подошла к стулу, на котором сидел Пинки, взяла его голову в свои ладони и положила себе на грудь.

— Хуже, чем мне, никому быть не может, — пробормотал он. — Даже виски не помогает.

Он отодвинул стакан в сторону и еще крепче прижался лицом к матерински теплой груди Бонни, обняв ее за талию.

Женщина погладила его по голове.

— Не волнуйся за Кари, у нее все будет в порядке. Макки не допустит, чтобы с ней что-нибудь случилось. Он любит ее.

— Ты так думаешь?

— Я это знаю.

Пинки поворочал головой, поудобнее пристраивая ее между грудей Бонни.

— Я рад, что сегодня вечером ты со мной, Бонни. Ты мне очень нужна.

Пользуясь тем, что Пинки не видит ее лица, женщина закрыла глаза и прикусила нижнюю губу, чтобы сдержать рвавшийся наружу крик радости. Интересно, подумалось ей, почувствовал ли Пинки, как сильнее забилось ее сердце от нахлынувшего счастья.

— Если бы ты женился на мне, я была бы с тобой каждый вечер. И каждый день. Я была бы твоей постоянно. Лучше меня тебе не найти, Пинки.

Тот потерся губами о ее грудь и почувствовал сквозь ткань, как напрягся от этих прикосновений ее сосок.

— А я хорош для тебя?

Она снова взяла ладонями его лицо и подняла к себе.

— Ты очень хорош для меня.

Пинки усадил женщину к себе на колени.

— Ну, что ж, коли мы так чертовски хороши друг для друга, почему бы тебе не заняться моим перевоспитанием и не сделать из меня порядочного человека?

Она расхохоталась, но он утихомирил ее глубоким поцелуем.


В камере раздался громкий звонок, и, распрямившись подобно пружине, Кари села, свесив ноги с койки. Все ее мышцы затекли. Она никак не могла согреться от того, что несколько часов пролежала в страшном напряжении, почти не шевелясь, свернувшись под тонким одеялом и пытаясь отогнать от себя страх, навеваемый этим жутким местом.

В коридоре послышались чьи-то шаги, и на нее обрушилась новая волна страха. С пугающей неумолимостью они приближались к ее камере.

Наконец на полу появилась длинная тень, отбрасываемая чьей-то фигурой. Она остановилась прямо напротив камеры. Сердце так громко бухало в груди молодой женщины, что она едва расслышала звяканье ключей. Незваный гость повернул голову в сторону стола дежурной, и на его лицо упал свет.

— Хантер! — задыхаясь, воскликнула Кари.

ГЛАВА 13

Он перешагнул через порог камеры. Одно мгновение — и она оказалась в его объятиях. Он крепко прижимал Кари к себе, повторяя ее имя, словно заклятие, и целуя ее в шею.

— Ну, как ты?

— Не отпускай, согрей меня, — будто обезумев, шептала она.

— Конечно, моя маленькая, конечно.

Они отчаянно обнимали друг друга — без слов, без движений. Кари вжималась в тело любимого так, словно хотела слиться с ним, стать частью его самого. Он был сильным и теплым — ее защита, страховка ее жизни в этом кошмаре. Проходила минута за минутой, а они не шевелились.

Наконец мрак вокруг нее стал потихоньку рассеиваться. Невидимая удавка, сжимавшая ее горло, исчезла, и Кари снова смогла нормально дышать.

Отпустив его, она сделала шаг назад.

— Что ты здесь делаешь?

— Говоря официальным языком, я пришел сюда, чтобы провести допрос заключенного. Неофициально я здесь для того, чтобы успокоить тебя и сказать, что я очень тебя люблю. — Он нежно поцеловал ее в губы. — Ты что-нибудь ела?

— Недавно сержант Гопкинс приносила мне ужин, но я отказалась. Мне не хотелось есть.