К тому времени как Себастьяну исполнилось десять, мать успела трижды выйти замуж и трижды развестись. Удивительно, но в каждый новый брак она вступала с самыми радужными надеждами. Снова и снова искренне верила в вечную крепость уз. Однако всякий раз новый муж не задерживался дольше, чем на год. А приятели – бой-френды – иссякали и того быстрее. После очередного разочарования Кэрол укладывала сына спать и долго-долго рыдала в подушку, пока не засыпала в изнеможении. А он лежал без сна и через тонкую стену слушал бесконечные жалобные всхлипы. А потом и сам начинал плакать. Слезы матери ранили, расстраивали и пугали его, заставляя чувствовать себя слабым и беспомощным.

Ко времени окончания Себастьяном школы они раз шесть сменили местожительства. Мать называла себя «консультантом по красоте», что на деле означало стрижку и укладку волос. Профессия позволяла без труда найти работу везде, куда бы они ни приезжали, и всякий раз сулила «новый старт». Ну а для Себастьяна эти переезды означали лишь новую школу, новых соседей и необходимость заводить новых, приятелей.

Тем летом, когда ему исполнилось шестнадцать, они приземлились в небольшом домике в Северной Такоме. Почему-то – может быть, наконец повзрослев или просто утомившись от бесконечных переездов – мать решила остаться здесь, на Одиннадцатой улице, навсегда. Да и от мужчин, наверное, она уже успела устать. Почти полностью прекратила знакомства и свидания, а всю освободившуюся энергию направила на благие цели: с горячим энтузиазмом принялась переоборудовать самую большую в доме комнату в парикмахерский салон своего имени – «Зал Кэрол». Установила два кресла с зеркалами, раковины, фены для укладки волос. В роли постоянной сотрудницы выступила Мирна, лучшая подруга Кэрол. Она без конца стригла, красила и занималась трудоемкими перманентными завивками.

В «Зале Кэрол» крутые кудряшки и сверхпрочные прически никогда не выходили из моды, а потому в доме неизменно витали резкие пары щелочи и перекиси водорода. Исключение составляло лишь воскресенье, когда салон не работал. В этот день мама всегда готовила настоящий большой завтрак. На несколько часов привычные химические запахи сменялись ароматами блинчиков с черничным джемом.

В этом же году Себастьян устроился на работу мойщиком посуды в ресторане. Довольно скоро последовало значительное повышение по службе – до положения ночного менеджера. Зарплата позволила купить пикап «датсун». Бледно-оранжевый, с помятым задним крылом. Работа не только принесла деньги, но на всю жизнь научила Себастьяна ценить тяжелый труд и показала, каким образом можно достичь желаемого. Вскоре появилась и первая настоящая подружка. Моника Диас была на целых два года старше. На два очень мудрых года. В тесном общении с темноволосой длинноногой красавицей ему удалось понять разницу между хорошим сексом, классным сексом и сексом, способным изменить образ мыслей.

Себастьян взял пиво и вышел из кухни. В полной тишине шаги казались особенно гулкими. Когда в старших классах пришло время выбирать конкретное направление учебы, из всех специализаций ему досталась лишь журналистика. Просто потому, что пришел он слишком поздно и свободных мест в других специальных классах не осталось. В течение трех последующих лет школьная газета исправно печатала его обзоры местной музыкальной жизни. В выпускном классе он уже стал ее главным редактором, однако быстро понял, что планирование выпуска, распределение заказов, а потом и нудное исправление полученных материалов – работа не для него. Другая сторона журналистики – репортерская деятельность – привлекала его больше.

Себастьян поднес банку с пивом ко рту, а свободной рукой взял со стола телевизионный пульт и начал переключать каналы. Но внезапно сердце его сжалось, и интерес к телевизору мгновенно пропал. Как, каким именно образом он собирается упаковать жизнь матери в ящики и коробки?

Возникшая в голове мысль словно материализовалась, переселилась в грудь и теперь не давала дышать. Следовало быть честным с самим собой и признать правду: необходимость привести в порядок дом, в котором он вырос, и стала основной причиной его появления в Бойсе. Равно как и поводом для неизменной бессонницы.

Вон подошел к книжной полке и взял первый попавшийся альбом с фотографиями. Открыл. На пол тут же посыпались вырезки из газет и журналов – статьи, фотографии, С первой страницы на него смотрела фотография Леонарда. Молодой, красивый, полный сил, он держал на руках ребенка в ползунках. Снимок пожелтел и выглядел потертым. Скорее всего, фотографировала мама. Малышу на вид примерно полгода, а это означало, что они, пока еще все втроем, жили в Хоумдейле, небольшом городке к востоку от Бойсе, и отец работал в молочном магазине.

Себастьян помнил, что, как и все дети разведенных родителей, часто спрашивал маму, почему папа живет отдельно.

– Потому что твой папа – лентяй, – отвечала Кэрол.

В то время Себастьян, конечно, не понимал, каким образом связаны между собой отцовская лень и жизнь без отца. Но позднее ему стало ясно, что Леонард вовсе не был ленивым. Нет, Вону-старшему всего-навсего не хватало честолюбия. Родители были абсолютно разными людьми, и лишь беременность Кэрол заставила их пожениться. А на самом деле Лео и Кэрол не стоило бы даже держаться за руки, не говоря уж о том, чтобы заниматься чем-то, что могло привести к появлению ребенка.

Себастьян листал альбом, заполненный любительскими снимками и школьными фотографиями. Вот он в детстве: стоит на берегу и торжественно, хотя и с явным трудом, держит рыбу размером с самого себя. Грудь гордо выпячена, а счастливая улыбка демонстрируй отсутствие переднего зуба.

Он опустился на одно колено и принялся собирать рассыпавшиеся вырезки. Рука на мгновение замерла – ведь это же его старые статьи! Вот та, которую он написал на смерть Карлоса Кастанеды. А вот вырезки из журнала «Тайм» о сердечном клапане Джарвиса и об убийстве Джеймса Берда. Встреча с собственными работами поразила Себастьяна. Он и не знал, что старик внимательно следил за карьерой сына, с которым давным-давно не встречался. Себастьян аккуратно собрал вырезки, положил их в альбом и встал.

Втиснуть альбом в узкую прогалину оказалось трудно – хорошо известно, что если с набитой книжной полки что-то снять, то вернуть на место уже непросто. В этот момент его внимание привлекла бронзовая подставка для книг – на камине среди деревянных уток красовалась коллекция из восьми книг одного автора. На бумажных обложках значилось Алиса Грей. Себастьян вытащил две крайние книги. Переплет первой был лилового цвета, а картинка изображала даму и кавалера в старинных одеждах. Красное платье героини безнадежно сползло с плеч, и грудь едва не вываливалась. Герой стоял без рубашки, но зато в черных панталонах в обтяжку и в высоких черных сапогах. Выпуклые золотые буквы названия гласили: «Объятия пирата-дьявола». Вторая книга называлась «В плену у пирата». На обложке был изображен статный мужчина на носу парусника. Ветер своенравно раздувал широкую белую рубашку. У героя не было ни абордажной сабли, ни деревянной ноги, ни повязки на глазу. Зато рядом развевался «Веселый Роджер», а к груди накрепко прилипла женщина – спиной к пирату, лицом к читателю. Одну книгу Себастьян поставил на место, а вторую открыл. Быстро пролистал до самого конца и усмехнулся. С небольшой черно-белой рекламной фотографии на него смотрела Клер.

– Ночь полна сюрпризов, – пробормотал Вон и обратился к биографической справке.

«Алиса Грей окончила университет штата Айдахо в Бойсе и Беннингтонский колледж», – читал он. Далее перечислялись достижения писательницы, в том числе и неведомая премия под названием «РИТА», присуждаемая Американской ассоциацией авторов сентиментальных романов. В заключение читатели могли узнать, что «Алиса обожает садоводство и ждет собственного героя, способного захватить ее воображение».

– Желаю удачи! – буркнул Себастьян.

Лишь самый отчаянный сердцеед мог надеяться на успех тесного общения с Клер. Что бы там ни говорил Леонард о милой и хорошей девочке, на самом деле с ней запросто можно было надорваться. Мудро поступит тот представитель мужского племени, кто предпочтет держать все части, собственного тела как можно дальше от безжалостной хищницы.

«Как ты думаешь, откуда я беру те откровенные сцены, которые описываю в своих книгах?» – спросила мисс Уингейт, когда, наконец, решила прекратить бойкот.

Одним словом, мегера с мягкими изгибами в нужных местах и потрясающим ртом, от одного лишь взгляда на который рождались мечты об оральном сексе. А Себастьян считал подобное время препровождение делом постыдным и крайне бесполезным.

Он вернулся к началу книги, где был небольшой вступительный отрывок, и сел, откинувшись на спинку кожаного отцовского кресла. Потянул за шнурок торшера и начал читать.

«– Зачем вы здесь, сэр?

– Тебе известно, зачем я пришел, Джулия. За поцелуем, – невозмутимо ответил пират. – Поцелуй меня. Позволь ощутить сладость твоих губ».

– Святой Боже! – не сдержался Себастьян и перевернул страницу.

Глава первая. Она-то непременно победит бессонницу и поможет уснуть.

Глава 6

Подняв руку, Клер негромко постучала в красную дверь садового домика и сквозь темные стекла солнечных очков взглянула на золотые наручные часы. Стрелки покрывали начало третьего. Солнце безжалостно палило под козырек крыльца и обжигало голые плечи. Столбик термометра наверняка перевалил за тридцать пять градусов.

Утром она уже успела написать пять страниц, с полчаса потопталась на «бегущей дорожке» в спальне и составила список приглашенных на день рождения Леонарда. В последние дни организация праздника отнимала у нее уйму времени, но зато успешно избавляла от возможности задуматься о ходе собственной жизни. Данное обстоятельство радовало, хотя Клер ни за что не призналась бы в этом матери. Сейчас ей предстояло согласовать список с хозяином торжества, после чего следовало забрать вещи из химчистки и купить праздничные украшения. Затем надо будет приготовить обед и помыть посуду. Дела закончатся не раньше шести-семи вечера. И тогда можно, будет еще немного пописать. Каждая мысль о Лонни безжалостно откалывала от сердца Клер еще один маленький кусочек. Поэтому приходилось использовать всевозможные отвлекающие маневры, лишь бы не думать. Если в течение нескольких месяцев не оставлять себе ни секунды на размышления, то раны на разбитом сердце, возможно, успеют затянуться, а боль потеряет остроту.