— Сам тебя попробую.

И велел одному из своих братков отвести ее в специальную комнату при сауне, где они развлекались.

Через час пришел. Спросил:

— Веников у тебя нет?

Нинка уже знала, что «веники» — это венерические заболевания. Их не было у нее, она буквально вчера обследовалась.

— Смотри, убью! — погрозил База.

Нинка рассматривала его, мощного, и соображала. Конечно, он знал покорных. Он знал играющих в невинность: дешевый трюк. Он знал тех, которые до мыла на теле старались ему угодить страстью. Надо показать ему то, чего он еще не знал.

Нинка встала и неожиданно толкнула Базу обеими руками. Тот упал на постель.

— Шевельнешься — убью! — сказала Нинка, легким смехом показывая, что она шутит.

Удивленный База лежал бревном, а Нинка раздела его, резкими движениями срывая одежду и переворочивая его, как огромного ребенка. Так она и дальше вела себя. База, привыкший властвовать, был слегка ошарашен. Он привык, конечно, и к тому, чтобы его ублажали, но подобострастно, льстиво, стараясь угадать желания. Эта же девчонка, похоже, заботится не о нем, а о себе, о насыщении своей неуемной страсти, и когда он пытается ускорить дело, она с простодушной бесцеремонностью покрикивает на него, тычет кулачком в бок, отвлекая этой легкой болью и продлевая тем самым игру, и не она, похоже, служит для него орудием удовлетворения, а он, его тело, из которого она старается выжать как можно больше. Заинтригованный, База перестал сопротивляться и начал только наблюдать, что она еще придумает и вытворит. А Нинка вытворяла долго и мучительно и довела его до того, что он даже зарычал, не в силах больше терпеть и, желая перехватить инициативу, обхватил ее, чтобы перевернуть, но она вдруг вцепилась маленькими, но сильными и жесткими пальцами ему в горло, стала душить — всерьез! База даже перепугался, лицо побагровело, он хотел одним ударом сшибить ее с себя, но именно в тот момент, когда уже голова стала кружиться от недостатка воздуха, она несколькими движениями прикончила его жажду. Базе показалось, что он теряет сознание и вместе с сознанием из его тела выходит такой разряд энергии, будто сквозь него пропустили ток.

Он спускался к своим гостям на ватных ногах. Никогда База не чувствовал такой полноты опустошенности. Хотелось пить, жрать, жить! — как новому. Раньше он лишь после хорошей бани такое ощущал.

И Нинка стала его законной женщиной. Он запретил ей работать, снял однокомнатную отдельную квартирку и приезжал раза два в неделю — не мимоходом, не наспех, как ко всем предыдущим женщинам — чтобы избавиться от того, что мешает его кипучей деятельности (он ведь официально коммерсантом был), а специально выкроив для визита свободное время. И даже свой мобильный телефон отключал на эти часы, чего с ним раньше никогда не случалось.

Остальное время Нинка скучала.

Глава 2

Нинка добилась своей цели: у нее появился покровитель. Теперь ей не страшен Симыч, даже если он, вернувшись из тюрьмы, отыщет ее.

Но ей почему-то казалось раньше, что покровительство будет связано с любовью. А тут — никакой любви. То есть База ее по-своему любит, но у них любить означает — считать своей. А она его не любит совсем. Ей надоело уже играть роль маленькой хищницы. Ей хочется друзей и подруг.

Единственное утешение — книги. Как и сестра, она любит читать. Все подряд. И какого-нибудь даже Льва Толстого, и те книжки в ярких обложках, что на лотках продаются: дешевые (по содержанию, а не по цене) детективные и любовные романы. Ей хотелось прочесть что-нибудь про свою жизнь или про хоть похожую, но никого не интересовала ее жизнь или похожая. А из тех, что не про нашу жизнь, ей больше всего нравилась книжка американской писательницы Кристины Стифф «Отравленные любовью». Там девушка полюбила молодого человека, а он погиб в автомобильной катастрофе. И она всю жизнь ищет такого же, как он. Чтобы и внешностью был похож, и все остальное. А другой молодой человек, наоборот, потерял невесту во время путешествия по горам. И тоже ищет похожую на нее. И вот герой и героиня встречаются. И так получается, что они рассказывают друг другу свои истории. И удивляются совпадению. Но он не похож на ее жениха, а она не похожа на его невесту. Тем не менее любовь возникает. Потому что на самом деле они искали не похожих людей, а такое же чувство, которое у них было.

Нинка раз десять эту книжку прочла, жалея, что она не любила в своей жизни кого-то, кто бы погиб. Он бы погиб, а она бы теперь искала похожего.

Но нет, никого она не ищет…

Сидеть дома и читать или смотреть телевизор — сойдешь с ума. Изредка она навещала девушек в общежитии. Или заходила к Кате на работу; ее окончательно вышибли из техникума, и она теперь сидит в круглосуточном коммерческом ларьке. Все это, само собой, тайком и только тогда, когда Нинка точно знает, что Базы нет в городе. Хорошо хоть, что ему часто приходится разъезжать.

И вот однажды ранней осенью, поздним вечером, мучаясь скукой и бессонницей, она пришла к Кате: поговорить, покурить, бутылочку пива выпить.

Покупателей было мало.

Вдруг появился человек в костюме, интеллигентного вида. Нинка подумала, что уже сто лет не общалась с такими людьми. А ведь она не дура, ей есть о чем поговорить. И есть ведь другой мир, где разговоры не только о деньгах и машинах, как в кругу Базы! Стихи читают… Песни под гитару поют… Музыку слушают классическую. Она, конечно, тошниловка, но кто знает, послушать побольше, может, и понравится.

Интеллигент ее разочаровал: он, оказывается, портвейна пришел купить.

— Такой представительный мужчина, а такую гадость покупаете! — сказала Нинка, слегка намекая голосом, что она тоже девушка интеллигентная, и слыша с разочарованием, как голос ее звучит с привычной кокетливой такой провинциальной протяжечкой, которая ей самой противна.

— Это не гадость! — возразил ей интеллигент с полным уважением (любой из круга Базы послал бы ее на три веселых буквы!). — Конечно, обычно я пью мартини или виски, но сегодня я вспоминаю свою юность и решил пить то, что пил в юности.

Нинка мужчин хорошо знает. Она ни на секунду не поверила, что интеллигент действительно мартини или виски на досуге пьет — на какие шиши? — но решила подыграть, заодно кое-что узнав:

— И с кем вы ее вспоминаете?

— Один! Юность — вещь неделимая. Воспоминания о ней — тоже.

И повернулся было, но вдруг опять заглянул в окошко ларька и сказал Нинке весьма деликатно:

— Впрочем, можем вспомнить вместе и вашу юность тем вином, каким вы пожелаете. Я близко живу, дом двадцать три.

— А чего ее вспоминать, она не прошла еще! — засмеялась Нинка.

— Тогда мы ее отпразднуем!

— Между прочим, — сказала неожиданно Катя, — у нее в самом деле именины сегодня. Вера, Надежда, Любовь на тридцатое сентября приходится.

Нинка глянула на нее с удивлением. Во-первых, именины Веры не тридцатого сентября, это она по своей сестре знает. Во-вторых, что за конспирация? Нет, то есть они часто представлялись другими именами, это и игра, и соображения безопасности — в том мире, где они с Катей живут. Но он-то из другого мира! Поэтому, когда интеллигент спросил: «А вы кто, Вера, Надежда или Любовь?» — Нинка решила не химичить по пустякам:

— Я Нина вообще-то.

Поймала остерегающий взгляд Кати, решила сделать и ей приятное:

— Но меня Верой крестили. Крестить-то крестили, а отец заупрямился, Ниной назвал. Ничего, мне нравится.

— Мне тоже. Итак?

— Вы про мартини говорили? Годится!

Катя все с тем же остерегающим лицом убрала портвейн и поставила две бутылки мартини.

Пока интеллигент рылся в карманах, Катя сквозь зубы проговорила:

— Тебе это зачем? База узнает — убьет!

— Он не узнает. А узнает — я тебя убью.

— Почему это?

— Потому что больше сказать некому. Поняла?

Катя посмотрела на Нинку и вспомнила, что она убила человека. И увидела не лицо подруги, а чужое жестокое лицо чужой жестокой женщины.

— Что ж! — сказала она громко. — Составь человеку компанию! А я, может, потом загляну. Сейчас нельзя, хозяева проверяют, собаки. И покупатели идут еще.

А Нинке глазами говорила: это я для того, чтобы он безобразничать не начал, чтобы боялся: вдруг я приду.

Нинка усмехнулась:

— Ладно уж!

Ей было смешно: она отвыкла бояться.

В квартире интеллигента, назвавшегося Ильей, Нинка увидела то, что ожидала увидеть: ветхая мебель, старый телевизор и много полок с книгами. Она рассматривала корешки, хотела завести разговор о книгах, но Илья уже разлил по стаканам вино:

— За тебя, Вера, Надежда, Любовь!

— Годится! — сказала Нинка, выплюнула на ладонь жвачку, которую до этого жевала, прилепила ее к краю стола и, чокнувшись с интеллигентом, выпила. Она видела, что он принимает ее за простушечку, и почему-то пока не хотела разрушать это его представление о себе, даже нарочно показывала себя еще проще.

— А второй на брудершафт! — торопился Илья.

— Годится, — согласилась Нинка.

Илья подошел к ней с полными стаканами, вручил ей, они переплели руки, выпили, Илья поставил стаканы и потянулся к Нинке губами. За всей его смелостью и бравадой чувствовалось какое-то внутреннее напряжение. Нинка видела, что на самом деле не такой уж он ухарь. Во всем поведении было какое-то нетерпеливое одиночество, уставшее само от себя и готовое наполниться чем угодно. Не очень приятно, конечно, быть в роли наполнителя, но Нинке почему-то стало жаль его. Он хочет почувствовать себя победителем — ладно, жалко, что ли? К тому же она устала от своей роли маленькой вампирши, ей хотелось, чтобы ее ласкали, чтобы вот именно так взяли на руки, как он сейчас, поцеловав, взял ее… И она позволила отнести себя на постель, помогла ему раздеть себя, помогла ему раздеться. Он стал ее целовать — грудь, живот, ноги, а Нинка, именно этого ждавшая и хотевшая, вдруг почувствовала жадность и нетерпение.