Елена Белкина - От любви до ненависти

Ольга не выдержала.

Она не хотела почему-то звонить, ей хотелось встретиться с ним случайно, а если не случайно, то без предварительных договоренностей.

И вот в один из вечеров Ольга пошла к дому Ильи. Вечер, как и весь день, был теплым: может, последнее тепло перед наступлением окончательных предзимних холодов.

Ходила взад и вперед.

Он подъехал на мотоцикле. Остановился, не снимая шлема, повернул голову. Ничего не сказал, заехал во двор, поставил мотоцикл в гараж, вернулся.

— Привет. Что-нибудь случилось?

— Почему?

— Не знаю. Мне показалось. Опять поссорилась с мужем и стало скучно?

— Если тебе так хочется считать… Я с ним и не мирилась.

— Я так и думал. Зачем же он приходил?

— А он такой. Как собака на сене. Узнал, что у меня кто-то появился, и тут же занервничал.

— А у тебя кто-то появился?

— Зачем ты так?

— Извини.

— В гости не пригласишь?

— С удовольствием.

Илья познакомил ее со своей матерью. Милая женщина и совсем еще не старая. Дала указания Илье относительно ужина, где что взять, и сказала, что пойдет к соседке смотреть телесериал.

— Сериал глупый, и соседка, надо сказать, тоже глуповата. Но, знаете, уютно, — сказала она Ольге. — Сидишь и помаленечку глупеешь. И чувствуешь себя старушечкой, как и положено. А то все жду маразма, жду, а он никак не приходит. А маразм очень облегчает жизнь, я по соседке вижу.

Она ушла, а Ольга неожиданно подумала, что она, пожалуй, смогла бы жить с этой женщиной в одной квартире, в одном доме. Нет, в самом деле, бывают редкие люди: ничего особенного не скажет, просто пообщаешься с человеком пять минут и ясно понимаешь: с ним жить можно!

— Я впервые ужинаю в твоем доме, — сказала Ольга.

— Угу, — ответил Илья.

— Ты мрачный. На работе что-нибудь?

— На работе всегда что-нибудь.

— Не ожидал, что я вот так приду?

— Не знаю. Я об этом не думал.

— Послушай. Ты сейчас будешь смеяться.

— Это я люблю. Ну, посмеши.

— В общем… Как бы тебе это сказать… Смешно то, что я скажу твоими словами, потому что очень точно. Я без тебя не могу, я скучаю, я тобой заболела.

— Смешно. Очень.

— Ты мне не веришь?

— Как тебе не верить? Ты врать не умеешь. И тебе врать нельзя. Я всегда врал женщинам. Или привирал. А ты особенная, тебе врать нельзя. Очень напрягает! — сокрушенно покачал головой Илья.

— А разве есть необходимость врать? Ты болеешь мной, я тобой, давай лечить друг друга?

— Собой я болею. Своими фантазиями. Хочешь правду? Правда вот какая: я выдумал все. Так хорошо выдумал, что и сам не заметил, что выдумал. Мы говорим: любовь!..

— Кто говорит?

— Не перебивай!

— Не кричи на меня.

— Извини. Мы говорим: любовь. А чего оно такое? Мы наугад говорим. Тоска — любовь, радость — любовь, постельное удовольствие — тоже любовь. А может, если конкретно о нас, ты не знаешь, что это, а я — забыл. И вообще, нет такого общего для всех чувства. Да и не в этом дело! Я после нашего последнего разговора чуть с ума не сошел, а потом прошло всего-навсего дня три, я стал думать. И знаешь, чего я стал бояться?

— Чего?

— Что ты придешь! И ты пришла. Все правильно, чего боишься, то и случается.

— Не понимаю.

— Что тут понимать! Тебе показалось, что ты в меня влюбилась, так? Только отвечай прямо, пожалуйста.

— Да. Но не показалось. Люблю, вот и все.

— Ну, это еще неизвестно. Но есть вероятность, не отрицаю, вижу: если не сейчас, то потом, возможно, будет у тебя действительно ко мне пылкая любовь. А ты ведь такой человек, что… В общем, когда я об этом подумал, то понял, что я перед лицом твоей любви окажусь несостоятелен. Уже несостоятелен. Ты нравишься мне, очень нравишься мне, но так, как ты, я не смогу. Я кончился. Душа истощилась, грубо говоря. И если мы по глупости будем наш роман продолжать, ты очень скоро это поймешь. А я заранее понимаю.

— Что значит — заранее? То есть сейчас я тебе нужна, но ты предвидишь, что потом стану не нужна?

— Умная женщина! — похвалил Илья.

— Ладно, пусть так! — сказала Ольга. — Пусть будет, что будет. Но сейчас-то нужна!

— Я не хочу, чтобы тебе было плохо.

— А может, позволишь мне решать, это ведь меня касается?

— Меня тоже! — сказал Илья с таким раздражением, что ее это удивило.

— Постой. Ты понимаешь, что это сумасшествие? По твоим словам получается, что мы с тобой друг друга любим, уж извини за это слово, но другого не придумали еще, и именно поэтому не можем быть вместе? В любом виде, в любой форме?

— Именно поэтому. Потому что до добра это не доведет. Был месяц и была одна ночь, и больше ничего не нужно. Знаешь, я всегда был уверен, что взаимной любви не бывает. А если бывает, то крайне редко. Нет, вообще-то я мечтал: вдруг повезет, вдруг встречу женщину, полюблю ее и она меня полюбит. И мы поженимся, и проживем вместо сто лет, и умрем в один день. И вот я понимаю теперь, что нет ничего хуже взаимной любви. Это вечная боль, вечная боязнь, что другой тебя любит меньше, да еще ревность к тому же.

Ольга слушала и молчала. Насколько мы похожи! — думала она. Ведь то, о чем он говорит, это и мои мысли, просто я боялась даже приблизиться к ним. Сейчас, в данный момент, мы оба уверены в своей любви, не зная при этом — он прав! — что такое любовь. Тогда в чем же мы уверены?

— Послушай! — сказал вдруг Илья.

— Да?

— А может, ты просто мои уроки используешь, а? Может, ты просто тренируешься? Может, ты просто пошучиваешь надо мной, издеваешься слегка? — с надеждой спросил Илья. — Никакой влюбленности у тебя нет, а? Это было бы славно: я, грубо говоря, люблю, а ты нет, но позволяешь себя любить, а потом посылаешь к черту. А?

— А может, наоборот, ты пошучиваешь и слегка издеваешься? — спросила Ольга, и в голосе ее тоже была надежда.

Они посмотрели друг на друга и рассмеялись.

— Знаешь, чего мне больше всего жаль? — сказала Ольга. — Я никогда не прокачусь на твоем мотоцикле.

— Почему же? Нет проблем!

Илья дал ей свою старую теплую куртку, перчатки, пошел выводить мотоцикл.

…Через час они были в начале той самой дороги, ведущей в никуда.

Она села за руль, он сзади.

Она не спрашивала его, можно ли ехать быстрее, она сама все прибавляла и прибавляла скорость. Он ничем не дал понять, что это ему не нравится. И вот впереди показался глухой лес: конец дороги. Но она не снижала скорости. Еще немного — и они взлетят, а потом врежутся в деревья. Она ждала, что его рука сейчас ухватится за ручку тормоза. Но Илья обнимал ее (осторожно, чтобы не мешать ей) и был неподвижен.

Ольга затормозила за несколько метров до конца дороги, но мотоцикл все-таки вылетел с нее на землю, подпрыгивая по кочкам, врезался в кусты, его развернуло вбок, их выбросило, но они упали довольно мягко: Илья спиной на кустарник, а Ольга — на него. Они скатились с этого кустарника на траву и вместо того, чтобы ощупать и осмотреть себя, все ли в порядке, стали целоваться — до боли в губах, с каким-то отчаянием. Срывая друг с друга одежду, они мешали друг другу, путались руками.

— Господи, как я люблю тебя! — прозвучали безнадежные слова.

Потом он отвез ее в город, у ее подъезда они кивнули друг другу, и он уехал.

Илью пригласили главным редактором в самую крупную и влиятельную областную газету. Он согласился. Сам почти не пишет, выбрав хоть и тоже хлопотную, но не столь разбросанную жизнь администратора. Он к тому же устал от вечной писанины.

Вечера он проводит дома. Раз или два в неделю его навещает брюнеточка Нина, она же Вера, она же Надежда, она же Любовь. Для Нины, приехавшей из глухомани и не имеющей постоянного жилья, это возможность провести спокойный вечер, хорошо покушать, немного выпить и отоспаться на широкой чистой постели. Так думает Илья о ней, но так ли на самом деле, ему еще предстоит узнать. Илье нравится ее непосредственность и наивная горячность, идущая от благодарности и натуры. Она немножко привязана к Илье, хоть о любви речи нет, и его это вполне устраивает.

А за Ольгой вскоре начал ухаживать сорокапятилетний нефте-бензиновый магнат местного масштаба: деловой, но приличный, деликатный человек. У него семья и дети, которых он любит, в Ольге же он нашел свой идеал женщины, о чем прямо ей говорит. Не скрывая при этом, что семью никогда не бросит. Ольге эта прямота нравится, к тому же он и как мужчина неплох, к тому же, когда он появился, Георгий перестал напоминать ей о своем существовании. Она теперь не работает в универмаге, сидит дома, готовится к поступлению в университет, а раза два в неделю принимает своего ухажера (любовником она не называет его даже в мыслях). Жизнь вошла в ровную спокойную колею, кому-то она показалась бы скучноватой, но Ольгу вполне устраивает.

И только иногда…

Нинке было шестнадцать, когда после десятидневного запоя повесился в курятнике ее отец. Его жалели, он был добрый человек, а Нинкину мать осуждали: Ангелина, работая в гостинице «Центральная» (она же и единственная) поселка городского типа (ПГТ) Рудный, почти открыто крутила амуры с командированными. Поэтому все решили, что отец повесился от ревности.

Нинка же и отца жалела, и мать не осуждала. Она уважала ее за смелость и открытость характера и за презрение к людям, которые ничего другого не стоят. Через месяц на матери подженился, как говорили в Рудном, приезжий и загостившийся Славик, мужчина совсем еще молодой, чуть за тридцать, неизвестно чем занимающийся. Ангелина так в него влюбилась, что даже перестала на работе амуры крутить, пыль с него сдувала, кормила и поила дармоеда. Славик же, снисходительно принимая это обожание, откровенно поглядывал на младшую сестру Нинки, четырнадцатилетнюю Веру. Вере хоть и четырнадцать, но она высокого роста, с пышными русыми волосами, голубыми глазами, местная молодежь мужского пола облизывалась на нее, но она была такой застенчивой и скромной, будто не у Ангелины родилась и не в Рудном жила. Школа и дом, да книжки читать, больше она ничего не хотела.