Но отчего у нее эта странная непереносимость, что случилось с ней в предыдущей жизни?

Это простая бытовая история.

Ее родители были идеальной парой. Ольга не помнит, чтобы они за всю жизнь хоть раз всерьез поссорились. Может, оттого, что отец, отставной военный, женился на матери, будучи уже взрослым серьезным человеком, много испытавшим и желавшим тихого семейного уюта. И мать сумела создать этот уют, чувствуя отца всегда старшим, мудрым, во всем полагаясь на него. Так они и сейчас живут, и Ольга по-хорошему (а как иначе?) завидует им, сокрушаясь, что у нее получилось все по-другому.

Правда, сначала казалось, что она повторит судьбу матери. Ольга еще училась в школе, когда однажды на школьный вечер пришел бывший выпускник Георгий Скобов, удачливый предприниматель тридцати лет. Он говорил с учителями — импозантный, высокий, в отлично сидящем костюме. Девчонки, одноклассницы Ольги, глаз с него, конечно, не сводили. А Георгий вдруг взял и пригласил Ольгу на танец. А потом предложил отвезти ее домой. Она почему-то почувствовала доверие к нему и согласилась.

Когда ехали в его «БМВ», он вежливо расспрашивал ее о школьных делах, о ее увлечениях и интересах. Немного рассказал о себе. С ним было интересно.

А потом были цветы, приглашения в театр, на концерты. Георгий имел хороший вкус, разбирался в книгах, музыке, сам прилично играл на гитаре. С его стороны было мягкое ухаживание, впервые он поцеловал ее только через полгода.

Ольга влюбилась.

Георгий познакомился с ее родителями и очень понравился им.

И когда она окончила школу и ей было почти восемнадцать (Ольга пошла в школу на год позже из-за болезни), Георгий явился делать ей предложение в присутствии родителей. Те чуть не прослезились от такого уважения к старинным обычаям. Ольга согласилась.

Позже она думала: как у него хватило смелости делать предложение, не спросив ее, любит ли она его. Неужели ее любовь была так заметна?

Но потом поняла: дело в его безграничной самоуверенности, он просто не мог представить, что ему могут отказать!

Началась семейная жизнь. И тут Георгий показал себя с другой стороны. Однажды, выпив лишнего (чего до свадьбы себе не позволял), он вдруг разоткровенничался. Он сказал, что первая жена у него оказалась мелкой потаскушкой. Да и большинство прочих женщин не отличались строгими правилами. Но он по натуре человек семейный, как же найти жену, чтобы не ошибиться? И Георгий придумал: ее надо чуть ли не «с горшка снять» (так он выразился), то есть присмотреть еще в школе хрустально-невинную скромную девочку, приручить к себе, проконтролировать, чтобы до свадьбы ее никто не испоганил.

— Я ведь все справочки о тебе навел, — сказал Георгий.

Он выполнил свой план: нашел Ольгу, понял, что это то, что нужно. К моменту свадьбы достроил огромную пятикомнатную квартиру, в которой они и провели медовый месяц, и там, приручив до этого ее морально, приучал (и обучал) во всех других смыслах, с тем чтобы она стала не только женой, но и любовницей. Надо отдать ему должное, он сумел это сделать.

Его откровения несколько покоробили Ольгу, особенно это его выражение «снять с горшка» и признание, что он «справочки навел».

Но она подумала, что это всего лишь хвастовство хмельного самолюбивого мужчины.

Оказалось, не хвастовство. Считая себя благодетелем, обеспечившим юной жене комфортную беззаботную жизнь, Георгий стал диктовать условия. Ольга собиралась поступить в университет на факультет иностранных языков, он сказал, что это подождет, он мечтает о ребенке.


Однако время шло, а надежды его не сбывались. Георгий обвинял ее, хотя у него и в первом браке не было детей. Обиженная, она проконсультировалась у врача. Тот сказал, что у нее все в порядке, и предложил проверить мужа. Георгий нехотя согласился, но и у него не нашли аномалий. Врач объяснил, что такое бывает: или следствие каких-то скрытых отклонений, или своего рода несовместимость. В любом случае надежды терять не следует.

Георгий стал угрюмым и раздражительным. Он слишком зримо выстроил свою будущую жизнь: юная жена-любовница сидит дома и занимается детьми, а он работает, зная, что у него есть комфортная семейная гавань, где можно отдохнуть душой. Время от времени красавицу жену можно с гордостью вывести в люди: на презентацию, премьеру в театре, короче говоря — в местный бомонд. И вот вместо этого — пустая квартира, жена, приготовив обед или ужин, явно мается бездельем, часами читает, смотрит телевизор или видео. Изредка и почти тайно навещает подруг: он не любит, когда она уходит.

Изнывая, Ольга решила записаться на курсы интенсивного изучения немецкого языка (английский она и так знала неплохо).

Георгий устроил скандал и начал говорить нелепые вещи: что она хочет изучать языки, чтобы уехать за границу и стать там валютной проституткой. У него не было никакого основания так говорить, зная характер Ольги, и она была глубоко оскорблена.

Он все больше работал, все чаще не ночевал дома, ссылаясь на какие-то срочные поездки. Ольга чувствовала, как растет меж ними отчуждение.

Так они прожили около трех лет. И неизвестно, сколько длилось бы все это, если бы не летний эпизод, положивший всему конец. Большой компанией с друзьями Георгия, с женами и неизвестно кому принадлежащей девицей они отправились отдыхать на большой парусной яхте на остров. Ольга не любит вспоминать подробности. Главное, она своими глазами видела в каюте яхты (Георгий думал, что все на острове) мужа с этой самой девицей. Ее стошнило и нравственно, и буквально — физически.

Но, как ни странно, их бесперспективный брак длился еще несколько месяцев. Потом произошло то (о чем речь пойдет позже), после чего Ольга не могла оставаться с Георгием. В один вечер она собралась и ушла к родителям.

Он не мог поверить, что это всерьез.

Он выжидал.

Потом приходил просить прощения. Она слушала окаменев. Но когда Георгий попытался обнять ее, она испытала жуткий приступ отвращения, гадливости, который, как она потом поняла, распространился на всех мужчин.

Ольга стала жить с родителями. И обнаружила то, чего раньше никогда в себе не чувствовала: что родители раздражают ее своими привычками, советами и тем, что до сих пор считают ее девочкой. Родители, надо отдать им должное, в конце концов поняли ее, поняли, что она уже взрослая женщина и привыкла жить самостоятельно. Поэтому отец решился разменять трехкомнатную квартиру на две однокомнатные. «Нам с матерью и в одной не тесно, — весело говорил он. — А тебе надо жизнь устраивать. Кто же знал, что он такой подлец! Ничего, все еще впереди!»

Они готовы были помогать ей материально, с тем чтобы она поступила учиться, но экзамены она уже пропустила, до следующих почти год, поэтому Ольга решила поработать.


Прошла неделя.

Она стоит за прилавком. Она уже освоилась здесь, привыкла к постоянному шуму шагов и голосов. И даже ноги почти перестали болеть, а в первые дни ныли ужасно.

Перед прилавком — мужчина. Весьма колоритный: лет сорока, но одетый молодежно: в кожаную куртку-косуху со всякими заклепками, волосы длинные. Ольга смотрит на него и вспоминает, где она его видела. И вдруг вспомнила: в газете была его фотография, именно в этой куртке. А сам он — журналист, его статьи часто в этой газете появляются, она знает его фамилию и вообще с интересом следит за его материалами. То есть, получается, они давно уже знакомы!

И ей почему-то стало приятно, что у него хороший вкус, что он не обходится ширпотребом, а любит хорошие дорогие одеколоны (именно их сейчас он перебирает, взыскательно поднося к носу крышечки от пузырьков).


Илья Боголей считается в городе одним из лучших журналистов. Он работал в крупнейших газетах и наконец заимел свою или почти свою — местное приложение миллионнотиражной именитой центральной газеты. У него офис в виде трехкомнатной квартиры в жилом доме, несколько сотрудников-подчиненных, из которых лучшая помощница — Людмила. Она, собственно, и делает газету, она всем руководит, предоставляя возможность Илье быть, как он и привык за последние годы, свободным журналистом, регулярно выдавая аналитические обзоры, блестящие по стилю и по содержанию. Когда поспевает такой обзор, Людмила беспощадно выкидывает из номера остальные материалы, в самом обзоре никогда не убирая ни строчки.

Илья живет с мамой в двухкомнатной квартирке старого дома. Как во многих таких домах, здесь есть черный ход: деревянная лестница во двор. Во дворе среди прочего — сарайчик из досок, обитый жестью. В нем пылился старый мотоцикл умершего десять лет назад отца — «Паннония» с коляской. Отец ездил на нем на рыбалку: любил это дело. Два года назад в соседнем дворе появилась мастерская, на воротах по бокам крупно: «МОТО — МОТО». А при ней образовался и байк-клуб. Часто вечерами Илья наблюдал из окна, как вереницы кожаных лохматых байкеров выезжают на звероподобных, черных с никелевыми или хромированными блестящими деталями мотоциклах, выезжают не спеша, чуть пригазовывая, держась друг за другом, и вдруг общий вой и треск и газ: помчались.

Вскоре к Илье пришли оттуда: не продаст ли мотоцикл на запчасти? Откуда-то узнали про него. Он спросил: а нельзя ли из него сделать нечто похожее на настоящий мотоцикл? Само собой, без коляски. Он заплатит. Они ответили: надо все менять, останется только рама, которую, в сущности, тоже надо менять. «Меняйте», — сказал Илья. Через три месяца его с гордостью подвели к очаровательному монстру: широкий руль, в хром и никель оправленные приборы на муравьиной фаре-голове, огромный черный бензобак, низкое сиденье — стильное, треугольное, умопомрачительные переплетения трубочек, шлангов, каких-то коробочек и прочих хитростей там, где мотор.

Восхищению Ильи байкеры были рады не меньше, чем его деньгам. Он не влился в их ряды полноправно: времени для этого нет. Но волосы отпустил желтовато-седоватыми патлами, купил кожаную куртку-косуху — не всерьез, для игры — и повсюду ездил теперь только на мотоцикле, вызывая зависть своего выросшего восемнадцатилетнего сына, раздражение бывшей жены, тревогу матери, недоумение Людмилы и кривые ухмылки благопристойных обывателей. На удивление самому себе Илья довольно быстро овладел навыками виртуозной езды по пересеченной местности, обучился всяческим фокусам мото-вольтижировки, с азартом гонял на предельной скорости по ночному шоссе за городом. Но к байкерам примыкал изредка. Во-первых, не любил быть в массе. Во-вторых, первая же ночная проездка с ними — когда рычит, воет и несется справа, слева, сзади, спереди, и ты не имеешь права отстать, но зато имеешь право лавировать, вырываясь вперед, — распалила его слишком. Он ощутил упоение почти наркотическое — и решил остеречься этого, ибо и так уж в жизни довольно много претерпел из-за своих безудержностей.