Видя, что она не поняла смысла этих слов, он пояснил:

— Это анаграмма вашего имени, которую я только что придумал.

* * *

Но, видно, этих бурных ночей и этих проявлений нежности было недостаточно пылкой Мари, и потому она продолжала свои отношения с первым любовником, Монлюком.

Нашлись, однако, добрые души и сообщили об этом королю. Он страшно расстроился и попытался выяснить, как велика степень его невезения. Однажды вечером ему сообщили, что изменница прячет в кошельке, висящем на поясе, любовное письмо от Монлюка. И тут же в голове у короля появилась хитроумная мысль, как заполучить это письмо.

Выйдя из покоев в притворно-веселом настроении, он заявил, что вот прямо сейчас устраивает обед, на который приглашает несколько хорошеньких дам. В числе приглашенных была, разумеется, и Мари.

После чего приказал Лашамбру, капитану войска египтян, привести к нему дюжину самых ловких в своем ремесле воров-карманников с тем, чтобы они незаметно срезали с пояса всех дам, сидящих за столом, их кошельки и доставили их все до одного к нему в спальню.

<Известно, что Карл IX испытывал особое удовольствие при виде крови. Он с наслаждением убивал животных, душил птиц. Болезненный и желчный, он славился своей безграничной жестокостью.>

«Когда стол был накрыт, король посадил м-ль Туше рядом с собой, чтобы она не попыталась перепрятать письмо, которое ему так хотелось получить. Карманники с блеском выполнили порученное им дело, и Лашамбр, как ему и было приказано, отнес добычу в спальню короля.

Принцу Карлу было нетрудно отличить кошелек любовницы от всех других кошельков. Он поспешно открыл его и нашел там письмо, о котором ему говорили. На другой день он показал его своей неверной подруге, которая попыталась уверить короля в том, что письмо адресовано не ей, потому что в нем не было подписи. К сожалению, она не могла не признать остальных своих вещиц, лежавших в кошельке вместе с письмом, и в конце концов призналась в своем обмане, плача и прося прощения» 1.

— В письме не было ничего важного, и король пообещал обо всем забыть, если Мари даст слово окончательно порвать с Монлюком. Обрадовавшись тому, что так легко отделалась, красавица поклялась никогда больше не встречаться с этим человеком и свое слово сдержала.

Как ни странно, после этого инцидента Карл воспылал еще большей страстью к своей любовнице. Всячески стараясь ей понравиться, он решил заняться политикой, стать ярким деятелем, управлять государством, короче, стать подлинным королем, несмотря на враждебное отношение Екатерины Медичи, желавшей править безраздельно.

Польщенная тем, что любовник повел себя как настоящий мужчина, Мари поддержала его и тут же стала заметно влиять на него, особенно в том, что касалось религии. Поскольку сама она была гугеноткой, ей казалось, что дружеское сближение Карла IX и протестантских вождей может в конце концов привести к примирению, а значит, и к общему миру.

По ее совету он оказал хороший прием Колиньи, с которым Екатерина в то время вела переговоры.

Но старый адмирал был большим хитрецом. Ему удалось соблазнить Карла и вовлечь в свою игру.

Юноша слабый, постоянно жаждавший нравиться Мари, король дал обвести себя вокруг пальца адмиралу Колиньи, который в обмен на приветливые улыбки и пустые обещания добился редкостных милостей. В самый разгар преследований протестантов и предания их пыткам адмирал вошел в состав частного совета короля, получил в дар сто пятьдесят тысяч ливров, а также аббатство с доходом в двадцать тысяч ливров.

Его власть при дворе вскоре стала такой огромной, что Екатерина Медичи забеспокоилась. Она прекрасно знала, что именно Мари Туше Колиньи обязан своим положением. Следовательно, необходимо было немедленно устранить орлеанку.

С этой целью было решено женить Карла на дочери австрийского императора Елизавете.

Спустя несколько недель, в то время, как Мари рыдала в Амбуазе, австрийская принцесса прибыла во Францию в сопровождении своего воспитателя и огромной свиты немецких сеньоров. Король должен был встретить ее в Мезьере; но от нетерпения поскорее увидеть, как выглядит его невеста, он вырядился так, чтобы его нельзя было узнать, и тайно отправился в Седан, и, смешавшись с толпой, приветствовал ее криками, а заодно и рассмотрел хорошенько.

Оказалось, что принцесса чудо как хороша. Успокоившись на этот счет, он вскочил на коня и вернулся в Мезьер на официальное представление.

Бракосочетание состоялось на следующий день, 26 ноября 1570 года, в церкви Нотр-Дам-де-Мезьер и завершилось пышным празднеством, пришедшимся по вкусу не только гостям, но и простому люду.

Елизавета как-то сразу влюбилась в своего супруга. Она то и дело норовила затащить его в уголок за камином, чтобы всласть нацеловаться, нисколько не обращая внимания на насмешливые улыбки двух братьев короля, которых такая демонстративная нежность сильно забавляла.

Что касается Карла, то он хотя и радовался появлению этой обаятельной блондинки с изящным станом, но не настолько, чтобы забыть о пышных прелестях Мари Туше. И при первой же возможности он помчался в Орлеан, куда ей пришлось возвратиться.

Увидев его, Мари поняла, что отныне у нее не будет соперниц. Но все же попросила показать портрет Елизаветы.

Король показал миниатюру, которую носил при себе. Складки на лбу у Мари мгновенно разгладились:

— Немка меня не пугает, — сказала она.

И она оказалась права в своем оптимизме, потому что Карл никогда больше с ней и не расстался.

Так что вопреки тому, на что рассчитывала королева-мать, Мари сохранила все свое влияние на короля, а Колиньи продолжал пользоваться милостями, как какой-нибудь принц крови.

Надменный, претенциозный, исполненный презрения, он раздавал направо и налево приказы, изгонял со двора не понравившихся ему католиков, выражал недовольство подаваемой ему едой, короче был несносным тираном.

К началу лета 1572 года он превратился в настоящего мэра дворца. Все ему подчинялись, и он уже возомнил себя равным королеве-матери. Уверенный в своей власти, он решил втянуть Карла в войну с Испанией.

Теперь уже Екатерина Медичи испугалась не на шутку. Напасть на ярого католика Филиппа II значит рисковать увидеть большинство французов отнюдь не на стороне власти, что неизбежно приведет к гражданской войне и, следовательно, к новому ослаблению Франция на долгие годы.

Королева вызвала Карла и пригрозила, что уедет во Флоренцию, если он будет следовать советам Колиньи. Король, подумав о Мари, ответил, что сам знает, что ему делать.

Этого было достаточно, чтобы королева-мать решила немедленно уничтожить адмирала.

* * *

Через несколько дней глава протестантов снова возобновил разговор о войне, и притом в гораздо более наглом тоне:

— Начинайте войну с испанцами, сир, иначе мы будем вынуждены заставить вас это сделать. Мы больше не в силах сдерживать наших людей.

Услышав об этой угрозе, Екатерина поняла, что нельзя больше терять ни минуты. Она призвала к себе некоего Моревера и с одобрения Генриха де Гиза и герцога Анжуйского, брата короля, поручила ему убить Колиньи.

22 августа убийца, притаившись в углу портала, выстрелил в адмирала из аркебузы, но только ранил его.

Эта неудача спровоцировала настоящее побоище. Колиньн, сумевший опознать в убийце Моревера, поднял на ноги всех протестантов Парижа. Многочисленные делегации явились в Лувр и потребовали от короля найти человека, напавшего на Колиньи. По городу прокатились массовые собрания возмущенных протестантов. Во всем винили Гизов. Толпы протестантов прохаживались перед их особняком, размахивая шпагами и выкрикивая:

«Смерть им!»

Екатерине Медичи вдруг стало страшно, что найдут Моревера, страшно, что арестуют Гизов, которые могут заговорить, страшно, что ее могут выдать.

В ужасе от всего этого, она отправилась к королю (который не знал об опасности, нависшей над матерью) и объявила ему, что страна находится на пороге кальвинистского мятежа.

— Необходимо действовать! — сказала она.

Но Карл, целиком подчинившийся адмиралу, сухо ответил, что все, что сейчас следует сделать, это справиться о состоянии раненого.

Тогда Екатерина призналась ему, что замешана в этом покушении.

Король оцепенел от неожиданности и растерянно посмотрел на мать; йотом, впав в нервную истерику, сказал, что пусть делает, что хочет.

— Адмирал — предатель, — сказала она, — он готовит заговор против вас. Десять тысяч вооруженных гугенотов съехались в Париж. Я полагаю, надо набраться мужества и ради спасения вашего королевства казнить вождей этого движения.

При этих словах он впал в страшную ярость, что с ним периодически случалось. С пеной на губах он принялся швырять мебель, богохульствовать и кричать:

— Пусть их всех поубивают! Пусть их всех поубивают!

Эта сцена происходила 23 августа вечером, а на следующий день был праздник Святого Варфоломея…

Вот так случилось, что добрые советы молодой гугенотки Мари Туше, как это ни парадоксально, обернулись резней…

* * *

В то время как королева-мать вырывала у сына приказ на избиение протестантов, Генрих де Гиз с группой солдат направлялся на улицу Бетизи, где жил адмирал.

Было около полуночи, и Колиньи, все еще страдавший от полученной раны, лежа в постели, беседовал с друзьями.

Неожиданно из темноты послышались крики и выстрелы из аркебузы. Это герцог де Гиз, желая проникнуть в дом, расправлялся со стражей.

— Что происходит? — спросил Колиньи у Мерлэна, протестантского министра.

Тот взглянул в окно и, задрожав, сообщил, что войска окружили дом и убивают слуг.

— Я давно уже приготовился к смерти, — сказал Колиньи. — Попытайтесь, если сможете, спасти себя. Меня вы уже не спасете. Свою душу я поручаю милосердию Божьему.

Потом он попросил помочь ему встать с постели, накинул на себя халат, попрощался с друзьями, которые выскользнули через окно, и стал ждать.