«Жена ювелира явилась в кабинет к королю, и так как он не славился особой учтивостью, то, не тратя лишних слов, прямо заявил, что если она согласна ответить на его чувства, то за год у него заработает гораздо больше, чем за всю свою жизнь в лавке мужа. Дамочка, любя деньги и зная, каких богатств добилась м-м Жигон, дала себя легко уговорить, и сделка была заключена» <Она также родила от короля дочь, которая впоследствии стала женой Антуана де Бюэля, графа де Сансера.>.

Король был сильно увлечен этой женщиной, о которой историки дружно говорили, что она довольно долго считалась «самой знаменитой на улицах Лиона, известных своей дурной славой». Надо думать, пристрастие короля к женщинам подобного сорта на этот раз было удовлетворено.

Но, как ни странно, м-м Пасфилон, вопреки своему происхождению, была особой достаточно тонкой, и грубые выходки короля ее очень шокировали. И Соваль сообщает, что когда она немного освоилась, то попыталась найти дополнительный смысл в своих любовных удовольствиях. Ей захотелось сделать своего любовника более чистоплотным, к чему у него не было ни малейшей склонности». Однажды, когда король в очередной раз явился к ней с визитом в простецкой одежде и грязном белье, она сказала:

— Когда я отдала свое сердце королю Франции, мне казалось, меня ждет учтивое обхождение и все те удовольствия, которые может предложить один из самых великолепных дворов Европы; а между тем каждый раз, отдаваясь порывам нежной страсти, я страдаю оттого, что приходится вдыхать сальный дух там, где должны благоухать мускус и амбра; по правде говоря, если бы слуга, работающий у меня в лавке, предстал передо мной в том виде, в каком являетесь вы, я бы немедленно прогнала его с глаз долой. Что должны думать иностранные министры, видя, в каком неряшестве вы содержите королевское достоинство столь высокого ранга? Во время вашей встречи с королем Кастильским каких только насмешек не позволяли себе испанцы по поводу вашей выцветшей от старости шляпы и этого безвкусного изображения Девы Марии там, где должен сиять редкий алмаз?

Король был настолько ошеломлен этой речью, что не нашел в себе сил прервать ее, а так как он отличался большой скрытностью, «то не подал виду, что очень огорчен»; зато подумал, что стоит завести более снисходительную любовницу.

И все же он запомнил урок и стал больше следить за собой.

Кроме Жигон и Пасфилон, у Людовика XI было множество других «милых подруг». Имена некоторых из них дошли до нас: Гожетт Дюран, Катрин де Саламнит, Югетт дю Жаклин из Дижона, жена месье Жана Лебона из Манта, Фелис Роньяр, мужу которой король подарил поместье, а также Катрин Восель, та самая, что упомянута Франсуа Вийоном в его «Большом Завещании».

Все эти дамы, как мы уже говорили, были лишь мимолетными увлечениями. С ними королю было приятно провести время после обильной трапезы. Но ни одна из них не стала официальной любовницей и тем более фавориткой.

Надо сказать, что Людовик XI, немало претерпевший в свое время от присутствия Агнессы Сорель при его отце, слишком опасался женщин и их влияния на политику, чтобы позволить одной из них «утвердиться» при дворе. Боязнь, которую он питал к женщинам и к их власти, хорошо передает следующий анекдот, поведанный Брантомом: «Однажды он пригласил короля Англии (Эдуарда IV) приехать в Париж, обещая ему изысканное угощение, и был пойман на слове. Людовик тут же пожалел об этом и постарался найти убедительный предлог, чтобы отменить приглашение. „Ну уж нет, — сказал он себе, — незачем ему сюда ехать, а то найдет здесь какую-нибудь привлекательную и кокетливую штучку, заведет с ней интрижку, и тогда ему захочется остаться подольше, приезжать почаще, да только мне это совсем ни к чему…“

Именно в результате такого хода мыслей он отстранил от себя Маргариту де Сассенаж, которую, казалось, любил и от которой имел двух дочерей, Жанну и Мари, выданных со временем замуж, одну за адмирала Франции, бастарда Людовика Бурбонского, другую за Эмара де Пуатье, сеньора де Сен-Валье.

<Жанна впоследствии была легитимирована, и Карл VIII назвал ее даже своей сестрой.>

Маргарита де Сассенаж соблазнила Людовика своими прекрасными ножками.

Однажды утром она явилась туда, где проезжал королевский кортеж. Притворившись, что потеряла подвязку, она приподняла подол платья и стала прилаживать вместо подвязки ленту. Совершенно случайно обнажившееся при этом бедро позволило наблюдать столь безупречную линию изгиба, что Людовик пришел в смятение и выразил вполне естественное желание увидеть чуть больше.

Два часа спустя срочно затребованная во дворец красавица стала любовницей монарха.

Их связь длилась два года. Впервые в своей жизни Людовик выглядел влюбленным. Увы! Однажды астролог, которого он держал во дворце, предсказал смерть прекрасной Маргариты.

Через неделю после этого молодая женщина была сражена какой-то неведомой болезнью. Потрясенный Людовик приказал без промедления выбросить астролога из окна. Когда обреченного вели на казнь, король обратился к нему:

— Скажи-ка мне, ловкач и всезнайка, без колебаний предрекающий судьбы других, ведома ли тебе собственная судьба и сколько времени осталось тебе жить?

Астролог, угадавший намерение короля, ответил:

— Сир, я умру на три дня раньше вас!

Перепуганный Людовик XI тут же отдал приказ, чтобы прорицатель ни в чем не знал нужды.

* * *

О том, что король любит удовольствия и женщин, народ узнал очень скоро. И поскольку речь не шла о фаворитках, способных разорить казну, всех эта склонность забавляла, всем хотелось знать имя новой пассии короля.

Одна из них, бог знает почему, оказалась объектом бесконечных насмешек. Звали ее Перетта. Во всем королевстве про нее сочинялись сатирические песенки. Но парижане и тут всех обошли: они научили сорок и прочих говорящих птиц, которых тогда модно было держать дома, произносить ее имя да еще в сопровождении нескольких не очень лестных для его королевского высочества слов.

Кончилось тем, что Людовик XI, которому, разумеется, обо всем докладывали, приказал собрать всех этих птиц, доставить к нему во дворец, записать, откуда принесли каждую и что она умеет говорить.

Те парижане, что научили своих птичек произносить непристойности в адрес Перетты, были схвачены и брошены в тюрьму.

* * *

Мужчины, окружавшие Людовика XI, проявляли, как и он, повышенный интерес к дамам. Одним из таких любителей дамского общества был королевский брадобрей, знаменитый Оливье ле Дэн, по прозвищу Дьявол.

Пристрастие к любовным шалостям привело его, однако, к тому, что он совершил преступление, потрясшее весь Париж.

Некий дворянин был препровожден в тюрьму, едва успев жениться на очаровательной молодой особе. «Ле Дэн, к которому эта особа обратилась с просьбой посодействовать освобождению мужа, как рассказывает историк Дре дю Радье, воспылал к ней любовью и потребовал в награду за освобождение пленника знаков ее высшего расположения.

Красавица, разумеется, отказалась и даже сумела сообщить об этом мужу. Жертва произвола, все свободное время предававшийся воспоминаниям о сладостных ночах, проведенных с молодой женой, подумал, что лучше поделиться хлебом, чем совсем умереть с голоду, тем более что в данном случае с появлением сотрапезника у него не убудет» <Дре дю Радье. Исторические и критические мемуары и анекдоты о королевах и регентах Франции, 1808 г.>.

И потому он сообщил жене, что не возражает, если ей придется оказать милости тому, кто этого требует. Супруга подчинилась без пререканий, потому что была женщиной чистосердечной, а тех, у кого чистые помыслы, трудно судить за поступки.

Дав согласие, она немедленно потребовала:

— Идите же скорее за моим мужем!

Однако, хорошенько поразмыслив, Ле Дэн сообразил, что освобождение узника может не понравиться королю, и испугался.

— Я сейчас же пошлю своего слугу, — заверил он даму.

Слуга, которому Ле Дэн сказал несколько слов на ухо, отправился в тюрьму, где ждал несчастный дворянин, и задушил его…

Слух об этом преступлении очень скоро распространился по Парижу. Но вдова, зная о расположении короля к ее «дружку», сочла за лучшее не заявлять протеста. Лишь через пятнадцать лет после смерти Людовика XI она затеяла процесс против брадобрея. В результате Ле Дэн, как, впрочем, и его слуга, был повешен <Народ отнесся с одобрением к этой казни и даже распевал по этому поводу куплеты.>.

Многие пытаются противопоставить образу Людовика XI, погрязшего в разврате, образ короля, мучимого богобоязнью, чуть ли не суеверного, и столь набожного, что иначе, чем коленопреклоненным, увешанным бесчисленными образками святых и возносящим молитвы, его и представить невозможно.

На самом деле оба этих образа не являются взаимоисключающими. Тот же Дре дю Радье сообщает, что «распущенность Людовика XI нисколько не мешала ему проявлять набожность, которой он предавался с тем большей охотой, что это вовсе не мешало пользоваться всеми радостями жизни».

И добавляет: «Он то требовал, чтобы в указанное место доставили приглянувшихся ему женщин, то давал всевозможные зароки и совершал паломничество в святые места»…

АННА ДЕ БОЖЕ — «САМАЯ РАЗУМНАЯ ЖЕНЩИНА ВО ФРАНЦИИ»

…и я не знаю никого, кто бы превосходил ее умом!

Людовик XI

Шалости короля забавляли не только простой люд. Князья из царственных домов развлекались этим не меньше. Карл Орлеанский, например, сидя у себя в Блуа и пописывая баллады, очень любил послушать очередные сплетни из Плесси-ле-Тур.

Как-то вечером, когда один из собеседников выразил сочувствие Шарлотте, по-прежнему томившейся в Амбуазе, другой в ответ на это произнес фразу, которую потом повторил Ф. де Коммин:

— Королева, конечно, не из тех, кто может доставить удовольствие, но женщина она добрая.