Ги Бретон - От Анны де Боже до Мари Туше

Тогда-то и была придумана поговорка, быстро обошедшая весь Париж: «Милан создал Мейана, а Шатобриан разрушил и потерял Милан».

Но м-м де Шатобриан защищала своего брата с таким усердием, что король прислушался к ее доводам и вернул свое расположение Лотреку. Так что Луиза Савойская напрасно добилась потери Миланского герцогства.

В бешенстве от постигшей ее неудачи, она сумела выкрасть у суперинтенданта расписки, которые давала ему, и в результате Санблансе попал на скамью подсудимых.

Процесс длился три года. В 1524 году Луиза Савойская, не сумевшая взвалить вину за потерю Миланского герцогства на м-м де Шатобриан, отыгралась на несчастном казначее, которого отправила на виселицу в Монфокон по обвинению во взяточничестве и растратах.

Санблансе, которому шел семьдесят второй год, был доставлен к месту казни верхом на муле. До последнего мгновения он сохранял достоинство и самообладание.

<На деньги, нажитые за время своего губернаторства в Милане, Мейан де Шомон построил себе роскошный замок де Мейан в Бурбонне.>

Неприязнь, которую Луиза Савойская питала к м-м де Шатобриан, вызывала лишь снисходительную улыбку у людей, приближенных ко двору.

— М-м Ангулемская не терпит фаворитку короля, — говорили они, — вовсе не за то, что она проводит жизнь в вечном празднике и что по ее милости королевская казна тает. Все дело в том, что герцогиню мучит ревность при виде женщины, которая нашла себе красивого любовника.

Действительно, матушку короля давно уже одолевало желание найти себе поклонника. Это желание без конца терзало ее и толкало на всякого рода неосторожные шалости с любым, кто попадался под руку. На каждого нового человека при дворе она смотрела именно под таким углом зрения.

По словам одного благочестивого историка, «такое поведение привело к тому, что в ее постели гостями бывали самые разные господа» <Ф. Тома. Луиза Савойская и двор. Франциска I, 1892 г.>.

Именно поэтому в окружении короля, нимало не стесняясь, давали ей самые оскорбительные прозвища, что, конечно, достойно сожаления, когда речь идет о даме столь высокого положения.

Находились такие, кто винил родителей Луизы Савойской за ее склонность к дуэтам без музыки. По их мнению, именно родители приучили ее ходить на очень низких каблуках, «и в результате, при каждой встрече с мужчинами она чувствовала себя неустойчиво и легко опрокидывалась навзничь…»

Короче, никто не принимал мать короля всерьез.

А между тем среди любовников Луизы был один, которому она отдавала предпочтение и за которого желала бы выйти замуж.

Этого человека звали Карл де Монпансье, герцог Бурбонский. Младше Луизы на двенадцать лет, он был красив как молодой бог. Она познакомилась с ним в 1506 году, во время обручения ее сына с Клод Французской. Карлу тогда было всего шестнадцать. Одетый в белые доспехи юноша произвел на нее столь сильное впечатление, что она сразу же влюбилась в него.

К концу праздничного застолья она успела намекнуть молодому человеку, что ее сын, законный наследник короны, очень скоро станет королем Франции и что тогда она обязательно вспомнит своих друзей.

— Франциск меня обожает, — говорила она, — и всегда делает то, что я захочу, а, между прочим, известно немало случаев, когда в должности коннетаблей были очень молодые люди…

Карл, которого никто не мог бы назвать глупцом, прекрасно понял, чего от него ждали, и хотя был женат на одной из самых богатых наследниц в королевстве, Сюзанне де Бурбон, дочери Анны де Боже, все же через несколько дней согласился стать любовником Луизы.

Впрочем, все оказалось гораздо приятнее, чем можно было предположить: двадцативосьмилетняя м-м Ангулемская продемонстрировала вполне достойные прелести.

Вскоре весь двор уже знал об амурных делах Карла и Луизы. При взгляде на молодого человека у нее так заметно начинали трепетать ноздри, что даже самые простодушные понимали причину этого.

Однако сам Карл вел себя гораздо осторожнее, не позволяя заметить слишком многого, и потому при дворе об этом говорили лишь намеками, потупив взор.

— Что вы думаете о монсеньоре де Бурбоне? — спрашивал кто-нибудь.

— Полагаю, что мадам Ангулемская позволила ему вдоволь полакомиться, — отвечали обычно на это, опустив глаза.

<XVI век перенял у средневековья эту здоровую манеру выражать себя, что и избавило его от появления комплексов.>

* * *

В 1515 году Франциск взошел на престол, и Луиза вспомнила о своих обещаниях.

Первым властным жестом нового короля было вручение меча коннетабля Карлу Бурбонскому…

Последний, впрочем, счел это вполне естественной компенсацией за то, что в течение девяти лет обманывал свою жену с одной лишь мадам Ангулемской.

Тем не менее он счел необходимым выказать признательность за оказанную ему честь и какое-то время продолжал растрачивать в спальне Луизы Савойской драгоценные силы, которые следовало поберечь для исполнения новой должности.

Луиза, впадая в заблуждение, считала, что им движет подлинная любовь. Опьяненная счастьем, она строила планы на будущее, мечтала о новом замужестве и убеждала себя в том, что жена Карла, существо хрупкое и болезненное, на радость ей умрет молодой. И она ждала, воображая тот счастливый момент, когда ее возлюбленный войдет к ней в комнату и с пылающим взором объявит:

— Я — вдовец!

В ожидании этого счастливого дня она осыпала молодого коннетабля милостями и лаской. Она подарила ему кольцо, померанцевое дерево и меч с рукояткой, усыпанной драгоценными камнями. На этом мече Карл приказал выгравировать два девиза, смысл которых имеет весьма отдаленное отношение к искусству владения оружием: «Penetrabit» (он войдет) и «Навеки… но…» Обе фразы суммируют отношение коннетабля к герцогине Ангулемской, и вряд ли стоит искать в них иного смысла.

<Мишле не так прямолинеен. Он пишет: «Болезненная, но все еще красивая, страстная, жестокая и чувственная, она вдруг отказалась от многочисленных ухаживаний; она полюбила».>

Эти маленькие любовные радости длились до 28 апреля 1521 года. Именно в этот день скончалась Сюзанна Бурбонская к вящей радости Луизы Савойской, которая возблагодарила небо за исполнение ее самых сокровенных желаний.

Не теряя ни минуты, она устремилась к любовнику и поинтересовалась, когда он предполагает на ней жениться.

Карл скорчил мину и отговорился неотложными делами: похоронами жены, обязанностями коннетабля и тому подобное, и, стало быть, там будет видно.

Но Луиза возвращалась к этому и раз, и два, и десять раз, напоминая Карлу о его обещании жениться и о кольце, которое она ему подарила в знак их союза.

В конце концов выведенный из себя Карл заявил матери короля совершенно спокойным тоном, что он не желает на ней жениться.

С Луизой случился обморок.

* * *

Придя в себя, она направилась прямо к королю и предупредила, что ему следует опасаться герцога Бурбонского, который, как ей кажется, очень непостоянен в своих чувствах. Проявив слабость, Франциск I прислушался к словам матери и пообещал впредь держать коннетабля на некотором отдалении от себя.

Но мадам Ангулемской, чья любовная неудача сильно ударила в голову, этого показалось мало. Задыхаясь от ярости, она готова была пойти на что угодно, лишь бы уничтожить того, кто так жестоко обманул ее:

Впервые возможность отомстить представилась ей в сентябре 1521 года в военном лагере под Мезьером и в октябре в Валансьене: там Карла Бурбонского, не дав никаких объяснений, лишили почестей, положенных коннетаблю Франции по рангу.

Одна из его прерогатив, командование передовым отрядом, была отдана шурину короля, герцогу Алансонскому.

«Коннетабль, — сообщает Варийа, — был взбешен тем, что его лишили одной из самых эффектных ролей и воспринял это так, как если бы у него отняли меч. Только бесконтрольностью первой вспышки злобы можно объяснить вырвавшиеся из его уст слова, задевшие честь графини Ангулемской. Слова эти слышали многие, и об этом ей тут же было доложено. Луиза, не устававшая твердить, что, несмотря на свое вдовство с семнадцати лет, проводит жизнь в строгом воздержании, посетовала, что тот, кого она любила больше всех, обвиняет ее в немыслимом пороке, тогда как она не может защищаться теми методами, которые ей подсказывают разум и чувство мести» <Варииа. История Франциска I, 1685 г.>.

По словам Дре дю Радье: «Женщина, без удовольствия воспоминающая о сделанных некогда уступках, должна думать о них с отчаянием…» <Дре дю Радье. Исторические мемуары французских королев, 1808 г.>

С этого момента Луиза Савойская повела против коннетабля столь яростную борьбу, что привела в изумление все королевские дворы Европы. Многие пытались найти разумные объяснения такой ненависти, но, пожалуй, не было человека, которого все эти рассуждения могли бы обмануть. Суть дела выразил король Англии, воскликнувший однажды: «Да, у короля Франциска и герцога Бурбонского неважные отношения, и причина этого скорее всего в том, что герцог не пожелал жениться на мадам регентше, которая очень его любит».

Однако война не на жизнь, а на смерть, объявленная покинутой любовницей бывшему возлюбленному, оказалась гибельной, потому что привела Францию к падению Павии, а короля Франциска I в мадридскую тюрьму.

* * *

В конце 1521 года Луиза Савойская, не перестававшая терзаться своими несбывшимися надеждами, почувствовала новый прилив ненависти и искала такой способ мести, который раздавил бы Бурбона раз и навсегда. Помогло ей в этих поисках хорошее знание натуры ее любовника. Она знала, что молодой честолюбец имел пристрастие к деньгам, замкам, поместьям, и, значит, местью будет отнять у него все, чем он владеет, затеяв с этой целью бесчестный судебный процесс, но соблюдая видимость законности.