* * *

В такой-то момент новый император Карл-Пятый и явился в Гравелин с визитом к английскому королю. Этот Карл был страшный хитрец. Он прибыл в совершенно неприметной повозке, с выражением покорности на лице, точно проситель.

Его поведение очень понравилось Генриху VIII. Оно позволило королю забыть унижение, которое он испытал на равнине под Ардром, и за это он был благодарен Карлу Пятому.

Через три дня между двумя монархами был заключен союз.

Узнав об этом, Франциск I был поначалу раздражен. Но политические хлопоты отошли на задний слан, как только он оказался в комнате, где все было наилучшим образом устроено для любви и где Франсуаза обычно поджидала его около четырех часов пополудни.

Это было для них чем-то вроде полдника.

Но если Франциск I и м-м де Шатобриан философски пренебрегли провалом встречи в шатровом лагере, то Луиза Савойская отнеслась к этому не столь беспечно. Прекрасно зная, что устроенная сыном выставка роскоши совершенно опустошила государственную казну и что Франция фактически разорила себя без всякой пользы, она воспылала ненавистью к фаворитке, которую считала ответственной за безумные расходы.

Давно она уже подумывала, как бы оторвать сына от этой женщины, к которой ревновала как к сопернице. Теперь она решила, что пришло время действовать. Однако зная характер Франциска, Луиза Савойская понимала, что прямая атака на фаворитку не имеет смысла. И она предпочла действовать окольными путями; прежде всего подорвать репутацию Франсуазы в глазах короля, обвинив ее в том, что она стала любовницей адмирала де Бониве.

Это, впрочем, было чистой правдой. Какое-то время тому назад адмирал действительно добавил имя Франсуазы в список своих побед, наставив рога своему доброму другу королю. Эта крайне опасная связь ввергла его однажды в очень унизительную ситуацию, о которой, веселясь, рассказал Брантом.

Однажды ночью, когда м-м де Шатобриан принимала у себя в постели обходительного адмирала, в ее дверь постучал Франциск.

Перепугавшись, фаворитка крикнула:

— Прошу вас, подождите минуточку!

Она, конечно, не посмела произнести знаменитую фразу римских куртизанок: «Non si puo, la signora е accompagnata» <«Не входить, дама не одна». Сегодня на Пигаль говорят: «Она занята с клиентом…»>.

Дальше, по словам Брантома, происходило следующее:

«Надо было срочно придумать, куда надежно спрятать любовника. По счастью, дело происходило летом и в камине были сложены про запас сухие ветки и листья, как это принято во Франции. Франсуаза посоветовала адмиралу зарыться в этот валежник прямо в ночной рубашке.

После того как король совершил с дамой задуманное, ему захотелось освободить мочевой пузырь. Встав с постели, он из-за отсутствия удобств направился к камину, и так как желание его было велико, он обдал струей несчастного влюбленного.

Адмирала будто из ведра окатили, потому что король поливал его как из садовой лейки, попадая и в лицо, и в глаза, и в нос, и в рот, и всюду. Ну, может, только в глотку не попало ни капли.

Думаю, не стоит объяснять, в каком состоянии был достойный дворянин, который не смел шелохнуться. Каким же надо было обладать терпением и выдержкой! Иссякнув, король отошел от камина, раскланялся с дамой и вышел из комнаты. Дама заперла за ним дверь, позвала своего обожателя в постель, согрела собственным огнем, дала чистую белую рубашку. Конечно, не обошлось без смеха после того, как миновал страх. А бояться было чего: если бы только адмирал был обнаружен, и ему и ей грозила бы большая опасность».

Разумеется, слухи, распускаемые Луизой Савойской, доходили до ушей короля. Уверенный, что это клевета, он решил публично показать, что его не проведешь. Однажды вечером он сказал, улыбаясь, своим придворным:

— Неужто французский двор не таков, как я о нем думал? Все, кажется, про себя удивляются тому, что мой друг адмирал де Бониве оказывает так много внимания м-м де Шатобриан. Надеюсь, меня ввели в заблуждение, потому что еще удивительнее было бы не видеть у ног этой дамы весь двор.

Нет хуже слепца, чем тот, кто не желает видеть… Мадам Ангулемская не стала настаивать. Тем более что вскоре у нее появился новый повод для волнений, и на некоторое время она отвлеклась от м-м. де Шатобриан. 6 января 1521 года, в праздник Крещения, Франциск I обедал у матери в Роморантене, когда ему сообщили, что графу Сен-Полю, у которого в доме собрались гости, достался кусок крещенского пирога с запеченным в него бобом, и, как говорят в таких случаях, граф стал «бобовым королем». Король сделал вид, что возмущен:

— О, у меня еще один коронованный соперник! — воскликнул он. — Пойдем, скинем его с трона.

И не закончив обеда, Франциск вместе с компанией друзей отправился на штурм дома, где жил «бобовый король».

Снег падал крупными хлопьями. Тут же начали лепить снежки и швырять их в окна Сен-Поля. В ответ на это молодой граф и его гости забросали врагов яблоками, грушами и яйцами. Шумное и веселое сражение длилось довольно долго. Внезапно темноту ночи разорвала вспышка огня, и Франциск I с криком рухнул на снег. Один из гостей Сен-Поля, захмелевший больше других, использовал в качестве снаряда выхваченное из камина горящее полено и попал в голову короля Франции.

Доставленный в дом к матери, Франциск в течение нескольких дней был «на грани смерти, и слух о его кончине уже начал ползти по Европе».

И все-таки он выжил. Но Луиза страшно перепугалась за сына, и был момент, когда ей казалось, что все кончено.

Это странное происшествие, однако положило начало новой моде, сделавшейся впоследствии типичной для XVI века: мужчины стали очень коротко стричься и носить бороду. Дело в том, что по настоянию врачей Франциску пришлось срезать свои длинные кудри и к тому же «отпустить бороду, чтобы скрыть обезобразившие лицо многочисленные следы ожогов».

Все придворные тут же начали ему подражать. Теперь повсюду можно было встретить только бритоголовых и бородатых. Увлечение достигло такой степени, что язвительный Клеман Маро не упустил случая в своих эпиграммах и пасквилях поиздеватиься над бородачами. И вот уже наступил момент, когда удаление волос стало признаком элегантности. Женщины, желавшие понравиться мужчинам, сбривали себе волосы на лобке. Проделывалось это в парильнях, где всем заправляла какая-нибудь солидная матрона. Каждая придворная дама регулярно являлась к своей «цирюльнице» и после «бритья» удалялась весьма довольная.

* * *

После того как угроза жизни Франциска I миновала, Луизе Савойской снова пришлось терпеть посещения м-м де Шатобриан, которая часто навещала в Роморантене выздоравливающего короля. И снова в ней начала закипать злоба, и она искала повода, чтобы раз и навсегда избавиться от фаворитки. Желая нанести сокрушительный удар, она решила подорвать доверие к м-м де Шатобриан, сделав из нее косвенную виновницу какого-нибудь поражения.

Напомним, что Франциск I, чтобы понравиться своей любовнице, назначил ее старшего брата, месье де Лотрека, губернатором Миланского герцогства.

По замыслу Луизы Савойской, Франция должна была во что бы то ни стало лишиться Милана, в результате чего «гнев короля обрушится на месье де Лотрека и одновременно на его распрекрасную Франсуазу». План был очень простой. Поскольку миланский губернатор командовал войском, состоявшим из швейцарских наемников, и ему деньги, чтобы выплачивать им жалованье, она решила поставить его перед непреодолимыми финансовыми трудностями.

И вот в 1521 году месье де Лотрек затребовал из казны срочно четыреста тысяч экю, «без которых, — говорил он, — невозможно продолжать защищать герцогство» <Соваль. Галантные похождения французских королей, 1738 г.>.

Этого-то случая и ждала Луиза Савойская.

Король немедленно отдал приказ своему суперинтенданту по финансам Жаку де Бону, сеньору де Самблансе, отправить деньги маршалу де Лотреку. В тот же миг Луиза явилась к казначею и «от имени короля» потребовала у него четыреста тысяч, экю, мотивируя это тем, что необходимо погасить срочные долги. Почтительный Санблансе, поклонившись, выдал ей требуемую сумму.

«Само собой, разумеется, — сообщает Соваль, — случилось именно то, что и предполагала мадам Ангулемская. Войска, стоявшие в Милане, взбунтовались, не получив жалованье».

Потеряв герцогство, несчастный маршал де Лотрек явился в Лион, где тогда находился Франциск I, сильно раздраженный, как нетрудно догадаться, потому что из Италии до него уже доходили слухи о происшедшем.

Король принял де Лотрека очень сурово, чем окончательно расстроил его.

— Отчего, сир, вы смотрите на меня так сердито?

— У меня для этого есть очень серьезный повод, — сказал король сухо, — ведь вы не смогли сохранить принадлежавшее мне герцогство Миланское.

Что было дальше, рассказывает Мартзн дю Белле, наместник Франциска I <Мартэн дю Белле. Мемуары, кн. II, 1522 г.>: «Сеньор де Лотрек ответил государю, что герцогство потерял не он, а Его Величество, потому что сколько раз он предупреждал, что если ему не пришлют денег, то никаким приказом не удержать в повиновении жандармерию, которая за полтора года службы не получила ни денье».

— Я послал вам четыреста тысяч экю, — возразил король.

— Никогда я не получал подобной суммы, — ответил де Лотрек.

Тогда пригласили Санблансе, который признал, что получил приказ отправить четыреста тысяч экю маршалу, «но когда указанная сумма была готова к отправке, мадам регентша, мать Его Величества, забрала поименованные четыреста тысяч, и он может это немедленно доказать».

«Разгневанный тем, что по ее вине лишился сказанного герцогства, король решительным шагом направился в комнату упомянутой дамы; никогда бы он не подумал, что она может забрать деньги, предназначенные на поддержание его армии. Она не призналась в содеянном, и был вызван сеньор Санблансе, который настаивал на том, что говорит правду; тогда она сказала, эти деньги — часть ее доходов, которые она давно отдала на хранение сеньору Санблансе, а он утверждал обратное. Для разрешения этого спора были назначены специальные комиссары.. «