— Я прекрасно знаю, почему их нет, — кричал он, — вы сами просите, чтобы вам помогали избавиться от беременности.

Жаме действительно обвинял несчастную в том, что она ест зеленые яблоки и пьет уксус, чтоб не забеременеть.

Бесконечный поток клеветы, оскорблений, подозрений довел в конце концов Маргариту до состояния глубокой неврастении.

В августе 1444 года она простудилась и слегла в постель. Всем, кто навещал ее, Маргарита говорила, что безумно рада, что заболела, и единственное, о чем она мечтает, это поскорее умереть. При виде подобного отчаяния одна фрейлина со слезами на глазах пыталась внушить ей, что негоже в двадцать лет поддаваться таким мрачным мыслям. Но Маргарита прервала ее:

— Мне очень тяжело выносить ничем не заслуженную клевету. Я могу поклясться спасением души, что не совершала того, в чем меня обвиняют, и даже не помышляла об этом.

А несколько дней спустя ее охватил новый приступ отчаяния:

— Жаме! Жаме! Вы добились своего: если я умру, то только по вашей вине, только из-за тех лживых обвинений, которые вы на меня возводите.

И, ударяя себя кулачком в грудь, с жаром добавила:

— Клянусь Богом и собственной душой, клянусь крещением, принятым мною в купели, что ничего, дурного своему господину я не сделала.

14 августа юную дофину охватила страшная слабость, 15 у нее началась агония, а 16, прошептав «надоела эта жизнь, не говорите мне больше о ней», она испустила дух.

— Наша супруга скончалась вследствие «злоупотребления поэзией», — сказал Людовик, двусмысленно улыбаясь.

После этого он вышел из комнаты, не выказав ни малейшего огорчения, и тут же отправился в путешествие, чтобы не присутствовать на похоронах, поскольку терпеть не мог ни празднеств, ни прочих церемоний.

* * *

Долгое время Людовика и Карла VII разделяла вражда. В 1445 году, после жесточайшей ссоры, дофин покинул двор, поклявшись возвратиться лишь после смерти отца.

Бедной Маргарите не повезло и после смерти. Историки упрекали ее в легкомыслии, говоря, что любовь к поэзии толкала ее на экстравагантные поступки. Легенда утверждает, что однажды, увидев задремавшего на садовой скамейке старого поэта Алена Шартье, она якобы подошла и поцеловала его в губы. Увидев недоумение на лицах свидетелей сцены, она пояснила:

— Я поцеловала не мужчину, а драгоценные уста, с которых слетало так много острот и целомудренных слов.

Этот анекдот, повторяемый многими историками и авторами учебников, чистая выдумка хотя бы потому, что А. Шартье умер в 1434 году, когда Маргарите Шотландской не было и трех лет.

Ждать этого пришлось долгих шестнадцать лет, и чтобы как-то справиться со своим нетерпением, он время от времени подыскивал себе какое-нибудь занятие: то участвовал в очередном заговоре, то где-нибудь сражался. В один из таких моментов, когда делать было совершенно нечего, он неожиданно снова женился.

И вот 22 июля 1461 года, когда Людовик находился у своего дяди, в провинции Эно, ему сообщили, что король «отошел в мир иной».

Не дожидаясь, пока новая супруга, Шарлотта Савойская, будет готова сопровождать его, он немедленно отправился в Реймс, где намечалось провести коронацию. Бедной женщине пришлось одолжить у графини де Шароле лошадей и повозки, чтобы выехать вслед за мужем…

После коронации, в окружении четырнадцати тысяч всадников, Людовик XI въехал в Париж, где по этому случаю были устроены грандиозные празднества. Обычно для каждой из символических церемоний, посвященных вступлению нового короля во владение своей столицей, парижане всегда придумывали что-нибудь новое, неожиданное. На этот раз над воротами Сен-Дени, через которые Людовик XI вступал в город, был сооружен корабль, как две капли воды похожий на кораблик, изображенный в гербе Парижа. А когда король со свитой проезжал под аркой, два маленьких ангела спустились с корабля, точно два паучка на ниточках, и возложили на голову монарха корону.

И все же воображение зевак было поражено не столько этим, сколько тем, что они увидели у фонтана Понсо. Из него вместо воды били струи вина. Вокруг фонтана три хорошенькие и совершенно обнаженные девушки изображали улыбающихся сирен, без малейшего смущения демонстрируя свои прелести. Как сообщает нам историк Жан де Труа, зрелище было «весьма привлекательным, тем более что юные создания при этом исполняли своими ангельскими голосами коротенькие мотеты и пасторальные песенки…».

Надо полагать, все это и вправду выглядело премило.

Возможно, именно это возбудило аппетит нового короля, поскольку в тот же вечер, когда на улицах толпы горожан пели и отплясывали, Людовик XI тайно покинул свою резиденцию в Отель де Турнель и в сопровождении некоего Гийома Биша, известного своими скверными наклонностями, стал обходить злачные места в самых сомнительных кварталах города, где и провел половину ночи…

* * *

В Париже Людовик XI пробыл недолго. Завершив коронационные торжества возложением рук на нескольких золотушных больных, он отбыл в милую его сердцу провинцию Турень.

— Где мы будем жить? — спросила его Шарлотта, когда они отправились в путь.

— Вы в Амбуазе, а я в замке Плесси-ле-Тур, — кратко ответил король.

Для молодой королевы это было полной неожиданностью. В некотором замешательстве она спросила:

— Но когда же я вас увижу?

Ответ прозвучал грубо:

— Только тогда, когда у меня появится желание.

Помолчал и добавил:

— Вам следует знать, что король не может допустить, чтобы присутствие женщины его расслабляло.

— Даже если этой женщиной окажется его дочь?

Людовик бросил смягчившийся взгляд на колыбель, которая находилась в карете и где спала пятимесячная Анна Французская, но ответил не сразу.

— Позже я прикажу привезти ее в Плесси. Я хочу, чтобы любая наследница французской короны была способна превратиться в настоящую королеву. Я очень опасаюсь того воспитания, которое вы можете ей дать.

Тут Шарлотта разрыдалась и проплакала все пять дней, что они были в дороге, не осушая слез даже ночью. Этот потоп, не оставивший сухого места в супружеской постели, сильнейшим образом раздражил Людовика XI. Историк тех лет сообщает, что «расплата за это проникла столь глубоко в плоть королевы, что всю ночь во сне она издавала жалобные стоны, а из сомкнутых глаз, не переставая, текли слезы». Вот почему, вздохнув с облегчением, король покинул наконец Амбуаз, а в нем жену и дочь.

* * *

Отныне жизнь молодой королевы превратилась в череду печальных дней.

Король, как рассказывает Брантом, «держал ее в замке Амбуаз, как обычную придворную даму» занимающую ничтожное положение, одетую чуть ли не как простолюдинку, оставив ей возможность в окружении малого двора лишь возносить молитвы, совершать прогулки и развлекаться, как сумеет».

Мы уже говорили, что историки обманывают нас, рассказывая о Людовике XI как о человеке мрачном и желчном. На самом деле он любил посмеяться, и ничто не могло доставить ему большего удовольствия, чем какая-нибудь легкомысленная история, а тот, кому удавалось рассказать наиболее пикантный анекдот из жизни профессиональных жриц любви, удостаивался его самого большого расположения. Король и сам не прочь был порассказать кое-что, так как проявлял большой интерес к такого рода историям, старался узнать их побольше, чтобы потом при всех поведать об этом другим».

Не думаю, чтобы нашего монарха увлекали просто веселые, игривые истории. Ведь чаще всего он жаждал перейти от слов к делу. Специально назначенные «ловцы» регулярно выискивали на улицах девиц легкого поведения и доставляли их к королевскому двору, чтобы они отведали ласк короля Франции. Но никогда ни капли чувства не примешивалось к этим альковным баталиям, в которых Людовик, грубый практик, видел лишь средство для «снятия напряжения».

Брантом сообщает, что Людовик «менял женщин как рубашки». Судя по всему, у короля действительно было немалое число любовниц на один день, или, если угодно, на одну ночь.

Во время путешествий или походов, когда рядом не было знакомых красавиц, он обходился чем придется и иногда соглашался на случайные встречи. Именно так получилось в Пикардии, где он сражался с герцогом Бургундским: в деревеньке под названием Жигой к его ногам бросилась с мольбами плачущая женщина:

— Ваши солдаты убили моего мужа, — рыдала она.

«Король, — рассказывает нам Соваль, — взглянул на вдову, и лицо ее показалось ему прекрасным. Он поднял женщину и велел ей явиться к королевскому двору, заверив, что прикажет расправиться с виновными, как только его войско остановится где-нибудь подольше» <Соваль. Галантные похождения французских королей.>.

Однако через несколько дней с герцогом Бургундским было заключено перемирие, и король возвратился в Париж, прихватив с собой жигонскую красавицу, которую вскоре все стали звать Жигон и засыпали таким количеством подарков, «что она забыла о понесенной утрате». Красавица не осталась неблагодарной и «сумела выразить королю свою признательность, хотя для этого и пришлось пожертвовать честью» <Жигон родила Людовику XI дочь, которая в восемнадцать лет вышла замуж за принца Бурбонского…>.

Впрочем, эта очаровательная особа недолго оставалась при дворе. Страсть, которую она внушала королю, явилась, по прихоти случая, причиной ее замены. Дело в том, что, желая однажды засвидетельствовать ей свою любовь, король встретил ту, которая стала его новой любовницей.

А получилось так. Однажды Людовик XI заказал ювелиру по имени Пасфилон ожерелье из драгоценных камней для своей обожаемой Жигон. Когда изделие было готово, жена ювелира принесла его во дворец. Король наткнулся на нее случайно, в одном из дворцовых коридоров, и нашел ее столь прекрасной, «что любовь к м-м Жигон не смогла защитить его сердце от нового искушения». Тем не менее, сообщает Соваль, «король не захотел выказать свои чувства в присутствии любовницы и приказал Ландлуа, своему казначею, прислать к нему ювелиршу в следующий раз, когда она придет получить плату за ожерелье, объяснив это желанием самому поторговаться о цене, что было вполне в его правилах: он отличался большой скупостью и всегда входил во все дела до мельчайших деталей, чтобы не дать чиновникам поживиться за свой счет.