Лежавший на громадном кровати, Людовик XII бредил. К угрызениям совести по поводу Жанны прибавились другие страдания, граничившие с суеверием.

— Я должен скоро умереть, — говорил он. — Так надо. У гроба моей дорогой Анны я обещаю, что прежде чем начнется новый год, я приду к ней, и мы будем вместе.

Наконец 1 января, ровно в десять часов вечера, когда от бешеных порывов ветра хлопали ставни на окнах, король испустил дух.

И в тот же миг, несмотря на бурю, два всадника покинули Турнель. Один из них, растворившись в ночи, направился в Роморантен, чтобы сообщить Луизе Савойской, что ее сын стал королем, другой — в Отель Валуа, где Франциск веселился с друзьями.

Едва переведя дух, гонец, склонившись, произнес:

— Король умер! Да здравствует король!

— Да здравствует король! Да здравствует король Франциск I!

Вскочив на коня, новый король устремился в Турнель. Он был бледен. Теперь, когда он достиг желанной цели, радость его была не полной, потому что, несмотря на возгласы друзей, он пока еще был только законным наследником. Королем он сможет стать не раньше чем через шесть недель, и то, если за это время королева Мария не объявит, что ждет ребенка…

Франциск достаточно хорошо знал молодую королеву, знал, что она вполне способна в то время как все оплакивают ее супруга, найти какого-нибудь услужливого стражника, который не далее как в соседней комнате сделает ей дофина.

* * *

На рассвете следующего дня Мария была препровождена в Клюни, где и оставлена под присмотром охраны. Именно там она должна была, согласно обычаю, провести первые сорок дней траура, потому что считалось, что любая беременность, объявленная в первые шесть недель после смерти короля, может быть приписана усопшему.

Опасаясь такого оборота дел, Луиза Савойская и Франциск приказали мадам д'Омон и мадам де Невер наблюдать за королевой Марией день и ночь. Окна и ставни отеля Клюни были наглухо закрыты, и несчастная пленница, чей бурный темперамент так всех пугал, пребывала в полной изоляции от мира, в одной из комнат, освещенных свечами. Ей казалось, что она сходит с ума.

Тем временем Франциск, который не мог вступить на престол раньше, чем убедится в отсутствии беременности у королевы, а вместе с ним вся Франция и все царствующие дома Европы томились в ожидании. Рождение дофина могло изменить множество событий, перевернуть столько планов, что при одной только мысли об этом Людовик Сфорца, Генрих VIII Английский, Максимилиан Австрийский не в состоянии были усидеть на месте и без конца заказывали мессы, тогда как Луиза Савойская двадцать четыре часа в сутки проводила в часовне, бормоча заупокойные молитвы. Короче, небо, к которому со всех сторон возносились молитвы, не в состоянии было решить, кому оказать милость.

И вот однажды утром несчастная графиня Ангулемская в который уже раз подумала,, что мечте ее рушится: было объявлено, что королева Мария беременна.: Но кто мог ввергнуть ее в это состояние? Саффолк? Франциск? Один из множества окружавших ее молодых людей? Слуга? Разумеется, никто.

Очень скоро выяснилось, что молодая вдова от отчаяния, что больше не будет королевой Франции, выдумала все это в надежде на регентство. Вот что рассказывает Брантом об этой пикантной истории: «Королева, пишет он, после смерти короля без конца распускала слух о том, что беременна; и хотя на самом деле этого не было, говорили, что она, что-то подкладывала под платье, все полнела и полнела чтобы когда придет срок, взять ребенка у какой-нибудь женщины, родившей в это же время. Но Луиза Савойская, которой никак нельзя было отказать в сообразительности, прекрасно знала, как делаются дети, и видела, что для нее и для сына все может кончиться плохо. Поэтому она приказала врачам и повитухам осмотреть королеву, и они обнаружили у нее под платьем свертки из белья и занавесок. Так ее разоблачили и она не стала королевой-матерью».

Вот тогда Франциск, вопреки правилам явился в Клюни и спросил у Марии, может ли он приступить к церемонии коронации.

На этот раз для молодой женщины партия была окончательно проиграна. Опустив голову, она сказала:

— Сир, я не знаю иного короля, кроме вас. Через несколько дней, 25 января, Франциск прибыл в Реймс.

Когда в феврале он совершил торжественный въезд в Париж, сороковины Марии закончились. После обычных для такого случая церемоний он навестил молодую вдову и сделал ей невероятное предложение:

— Эту корону, Мадам, которую вы только что потеряли, я снова предлагаю вам.

Случилось то, чего так боялся Людовик XII накануне своей смерти. Франциск готов был расстаться с Клод (которая, кстати, ждала ребенка), чтобы жениться на той, которая могла бы войти в Историю под именем Галантной королевы.

Но Мария любила Саффолка. Наматывая себе на талию тряпки, она рассчитывала стать регентшей, но обязательно в компании со своим любовником. И когда она пыталась завлечь Франциска в свою постель, то делала это только потому, что хилый Людовик XII не мог утолить жар ее желаний.

«Очень уставшая», как она спустя несколько дней писала своему брату Генри, Мария отказалась стать женой Франциска I.

— Я надеюсь, сир, вы не рассердитесь, если я выйду замуж по влечению сердца.

Через месяц Мария тайно обвенчалась с Саффолком. По этому случаю король, явив редкое изящество души, преподнес молодоженам в приданое шестьдесят тысяч экю и собственное наследственное владение Сентонж.

Став герцогиней Саффолк, Мария, которая предпочла французскому трону любовь и о которой Франциск с нежностью говорил, что «она в большей степени безрассудное существо, нежели королева», вернулась в Англию, где и умерла в 1534 году в возрасте тридцати шести лет…

МАДАМ ШАТОБРИАН — ПОДЛИННЫЙ АВТОР ЗНАМЕНИТОГО ШАТРОВОГО ЛАГЕРЯ

Любовь к роскоши часто толкает женщин на экстравагантные поступки.

Жак Датэн

4 сентября 1505 года в церкви Сен-Жан-дю-Дуа, неподалеку от Морле, где служили мессу, чувствовалась какая-то странная атмосфера. Стоявшие вокруг королевы Анны Бретонской знатные бароны и пожилые сеньоры, забыв о службе, не могли оторвать взгляда от маленькой девочки лет одиннадцати, поразившей всех своей красотой.

Впрочем, взволнованы были не только пожилые. Рядом с девочкой стоял рослый девятнадцатилетний юноша атлетического сложения, и было видно, что он также смущен ее присутствием. Раз десять, а может, двадцать во время мессы бросал он полные любви взоры на этого, в сущности, ребенка, обладавшего поистине притягательной силой, мало соответствующей этому святому месту.

Вот что рассказывает об этом историк тех лет: «Хотя она только еще начинала выходить из детства и ей шел всего двенадцатый год, красота девочки была столь законченной, что пленяла сердца. Она была хорошо сложена, а на прекрасном лице можно было заметить выражение гордости и мягкости одновременно. Густые черные волосы оттеняли белизну кожи. Помимо внешних данных, у девочки был тонкий ум и начинавший уже проявляться здравый смысл, сделавший ее со временем самой редкой и самой красивой женщиной века».

К концу мессы, когда бароны чересчур распалились от близости этого чуда, королева встала, взяла за руки девочку и молодого человека и направилась с ними к алтарю.

— Отец мой, — сказала она, — я прошу вас благословить обручение моей кузины и фрейлины Франсуазы де Фуа и мессира Жана де Лаваля, сеньора де Шатобриана.

Священник прочел молитву, вложил правую руку Франсуазы в правую руку Жана и осенил их крестом.

Сразу же зазвонили колокола и все присутствовавшие покинули церковь. Под завистливыми взглядами всех этих немолодых людей Жан де Лаваль, сияя от счастья, взял под руку свою маленькую невесту.

Союз этот не был продиктован никакими политическими мотивами. Сеньор Шатобриан просто сильно влюбился в эту девочку, которой в возрасте, когда еще играют в куклы, предстояло стать его женой. Влюбленность его была такова, что от женитьбы он ждал не столько плотских утех, сколько самых невинных радостей.

Через несколько дней после обручения Жан де Лаваль покинул двор и вместе с Франсуазой поселился в родовом поместье в Шатобриане.

Как ни странно, их откровенное незаконное сожительство, длившееся три года (ведь свадьба была сыграна только в 1509 году), не шокировало никого, даже такую явную ревнительницу добродетели, как Анна Бретонская. И когда в 1507 году в возрасте двенадцати лет Франсуаза родила дочку, королева завалила ее подарками, а духовенство горячо поздравляло.

Десять лет Жан и Франсуаза жили спокойно и счастливо. Устраивали балы в замке и празднества на открытом воздухе, которые заканчивались иногда благополучно, а иногда и скверно, в зависимости от характера приглашенных, на что и намекает Брантом, когда пишет: «То был настоящий двор любви, и гости упивались любовью, разбредаясь по самым укромным уголкам леса».

* * *

Само собой разумеется, Франсуаза была царицей этих галантных увеселений. Когда ей исполнилось двадцать, грудь ее восхитительным образом округлилась, привлекая внимание ценителей, а неподражаемая походка возбуждала в каждом, кто за ней наблюдал, целый вихрь мыслей, из которых даже самые терпимые могли бы вогнать в краску любого ландскнехта.

Понятно, что подобные достоинства невозможно было скрывать до бесконечности в Бретани. Однажды кто-то рассказал о мадам де Шатобриан Франциску I. Король сразу насторожился и пожелал немедленно увидеть это чудо.

Дело в том, что в тот момент король-рыцарь только что одержал победу в битве при Мариньяно и теперь мечтал лишь об одном — развлечься.

— Королевский двор без красивой женщины все равно что год без весны и весна без роз.

Мысль безусловно поэтическая и к тому же вполне объяснявшая существование во дворце какого-то подобия гарема, состоявшего из нескольких хорошеньких девиц, которых Франциск I называя «мои маленькие разбойницы».