А дальше всё пошло само собой. Мы с Викой мирно беседовали о том о сём. Она рассказала мне о своём счастливом детстве, поделилась планами по поводу поступления на следующий год на экономический факультет. Заочно. Днём будет работать, а вечерами — учиться. Уже откладывает деньги на первый семестр. Я тоже поделился личным. Учиться мне поздно, но работу получше подыскать бы не помешало.

Неловкие паузы между словами, перестрелка смущённых взглядов, словно ветер обдаёт лицо своим тёплым дыханием, ярое желание коснуться руки, как будто это целый мир, который если не удержать сейчас, тот он попросту рухнет навзничь, улыбаться нелепо, но искренне, почти над всем сказанным, хотя бы и глазами, срывать с кончика языка последнее слово, перебивать наспех и тут же замолкать, извиняться, а затем подолгу молчать, перебирать всё сказанное в голове, словно клавиши обоих тонов фортепьяно, ища тем самым фальшивые ноты в мелодии, а за тем прощаться, словно больше никогда не увидишь. От того, видимо, такой животный страх холодным отпечатком на сердце, что всё это в дальнейшем окажется не более, чем досадной оказией.


Человек, жаждущий сердечного покоя, всячески бежит от него.

Когда вышли из кафе, то дождь уже прекратился, правда стало ещё холоднее. Я вызвался проводить Вику до дома.

Шли медленно, рассеяно ища темы для беседы. Переключались то на одно, то на другое, затем возвращались к прошлому, терялись при этом, прогоняя неловкость тёплой улыбкой. Хотели, но не могли вдруг наговориться. Расстояние, что нас отделяло совсем недавно, сократилось до протянутой руки. Вот так, за разговорами, мы остановились у Викиного подъезда.

- Здесь я живу — просто сказала она.

- Хороший дом — ответил я.

- На чай приглашать не буду, ты уж извини. Уже поздно.

- Да я и не просился. Точнее, я был бы не против, но не настаиваю. В общем...

- Пока — остановила меня Вика. - Спасибо за вечер.

- Тебе спасибо. А что насчёт завтра?

Но Вика ничего не ответила, а только улыбнулась. Секунда, и она скрылась за дверью подъезда, оставив меня в лёгком недоумении. Неужели свидание прошло настолько плохо, что девушка поспешила от меня сбежать?

И снова тишина родных стен. Снова я дома.

Знакомо, когда буквально часами стоишь у окна и смотришь на падающий снег? Чай в чашке давно остыл, как и запас хорошего настроения, который неизменно к вечеру оказывается исчерпан по аналогии с батарейкой. Утром иначе. Утром всё кажется простым и понятным, люди доброжелательнее, находишь радость в каких-то мелочах. К концу дня становится слишком много всего, что просто необходимо с кем-нибудь разделить — мысли, чувства, слова, сама жизнь. Иначе можно просто сойти с ума. Утром это желание покажется не более, чем человеческой слабостью, достойной только разве снисходительной улыбки. Но именно сейчас, пока снежинки в маленьком круге света покосившегося от времени фонаря, искрясь, словно пузыри в бокале шампанского, в своём медленном танце рушат мир до основания, как никогда, нуждаешься в ком-то рядом. Отчего так? Отчего всегда так?

Я долго перебирал в голове события вечера. Да, я жутко волновался, говорил всякие глупости невпопад, но вроде бы в целом всё прошло неплохо. Или я так думаю? А что гадать? Телефон Вики у меня есть. Завтра позвоню. А что собственно тянуть? Зайду в социальную сеть, напишу, ещё раз поблагодарю за приятный вечер.

Включаю ноутбук. Жду, пока загрузится система. Захожу на свою страничку. В глаза сразу бросается новое сообщение от Вики. Сердце вдруг забилось учащённо. Скорее открываю смс и и буквально взахлёб прочитываю. А там... И вдруг все прежние отношения пронеслись перед глазами, заставили невольно зажмуриться.

Эти вечные метания, эти признания, которые сказаны нарочито громко, как будто только чтобы заглушить внутренний вой, эти, уже ставшие в тягость встречи, в которых всё меньше личного, но всё больше сарказма сжатых перифраз, эти долгие, бесконечные гудки ожидания у телефонной трубки, когда кажется, что вот он момент, чтобы произнести всё, что наболело, чтобы уже хоть в чём-нибудь определиться, не идти в слепую и напрасно, но как только на том конце раздаётся голос, словно чей-то приговор, невольно замолкаешь, окончательно, лишь шумное дыхание, сопение, кашель, и больше ничего, пока связь не оборвётся, эти стихи, которые были написаны в любовном бреду, но искренне, честно, так, как уже ничего не происходит в жизни, эти дни, полные невыносимой тоски, когда хочется сорваться и бежать, хотя бы от себя, от всего, что носит прошлое, эти сжатые до бела пальцы, которые ещё помнят твои прикосновения, но уже не помнят их тепла, эти напрасные оправдания, которые ничего не изменят, потому как это признание в недоверии, а значит в отсутствии понимания того, кого любишь, и, значит, в отсутствии самой любви, эти бесконечные поиски смысла в лабиринте человеческих судеб, где всякие надежды и мечты находятся где-то на периферии, до которых предательски мало расстояния протянутой навстречу руки. Это всё, чем сейчас наполнена жизнь, всякий её смысл, который я, увы, не понимаю, а потому мои терзания кажутся мне бесконечными, впрочем, как и всякое светлое чувство к тебе.

Вика благодарила меня за встречу, но пока просила меня не настаивать на новой. Ей нужно собраться с мыслями, всё обдумать. Для неё простое на первый взгляд свидание — очень серьёзная вещь. Регулярные встречи всё-таки к чему-то да обязывают. Возможно то, что она так быстро и легко согласилась встретиться со мной — было ошибкой. Она, разумеется, ни в чём мня не винит. Ты очень хороший парень. Дело сугубо во мне самой. Извини.

И всё. И понимай как хочешь. Женщины...

Вязкой кофейной гущей с вкраплениями кристалликов сахара — звёзд, накрыла ночь. То извечное состояние лёгкой влюблённости, когда сам с собою не в ладу. Когда весь мир замирает на одной долгой ноте. Когда неизменно чего-то или кого-то не хватает рядом. Когда бой настенных часов становится в унисон со стуком собственного сердца. А рассвета ждёшь как спасения от некоего наваждения. А он всё не приходит, не приходит, не приходит...

Кто я, если не твоя тень? Почему так страшусь всех хмурых дней, боясь что ты из-за непогоды не выйдешь на вечерний променад? Почему мне так легко говорить обо всём на свете, но когда речь заходит о тебе — я превращаюсь в само молчание? Будто все мои слова о тебе, будь они даже одними комплиментами, неизменно вызовут у тебя один только немой упрёк, который от того сильнее, что остаётся невысказанным. Почему я даже не пытаюсь сравнивать тебя с кем бы то ни было, как будто в одном этом сравнении сосредоточены все мои сомнения, главным из которых является сомнение в собственных чувствах? Всё же и так очевидно! Но может быть не для тебя одной? Ты также, как и я, полна сомнений. Будто мы стоим на палубе корабля во время сильной качки, стоим близко друг к другу, но всё же не держимся за руки, потому как боимся в случае чего потянуть за собой на дно. Единственное наше отличие в том, что я больше боюсь за тебя, а ты, что совсем неудивительно для меня, за саму себя. И оттого во мне крепнет день ото дня уверенность, что я всего лишь твоя тень. Я ненавижу себя, презираю как никогда в жизни до этого, но вместе с тем это неотъемлемая, я бы даже сказал определяющая часть моего счастья. Может ли быть такое?

Уснуть мне удалось только под утро.

Глава 16

XVII

К любви можно провести много аналогий. Например: червь и яблоко. Червь прогрызает сладкий плод, а затем, вдоволь насытившись, уползает, или же, что бывает чаще, считает яблоко, пока оно ещё в самом соку и не иссохло, своим домом, в котором неизменно тянет укрыться от напастей жестокого мира. И вот всю свою яркую событиями жизнь червь переползает от одного яблока к другому, всегда неспешно, но с той страстью, что присуща голодным. И всякий раз, после того как происходит насыщение, а вместе с этим и пресыщение, взамен спелого, чарующего своим сладким ароматом плода, остаётся одна лишь гниль. И что самое смешное, оба при этом (яблоко и червь) чувствуют себя обманутыми. Человек обманывается в своём представлении о природе любви, а любовь, в свою очередь, обманывается во всём, потому как слепо думает, что на ней всё и завязано. Некоторые из червей, надо полагать умнейшие в своём роде, и вовсе отказываются от яблок, вследствие своего пагубного воздействия на их тонкий душевный мир. Но и тогда, подверженные замещением, потому как природа не терпит никакой пустоты, внутреннему фагоцитозу, вредят себе не меньше.

Ветреное, дождливое утро. Кутаюсь в махровое одеяло – вставать никакой охоты. Правая рука ищет пульт от телевизора, в то время как левая — телефон. Паритет. Чуть приподнимаю с подушки голову-- лёгкая тупая боль в области затылка. Надеюсь, что не давление. Нужно меньше пить кофе. Кое-как встаю.

На кухне пахнет сквозняком. Несколько капель дождя блестят на линолеуме, на полу. Еле слышно, на самую малость, играет радио, которое я забыл выключить вчера. Ставлю чайник на плиту. Зажигаю конфорку. Именно в этой последовательности. Через секунду, словно гром, телефонный звонок, который отдаётся жуткой, пульсирующей болью в затылке. Всё-таки давление. Придётся отказаться сегодня от кофе. На дисплее экрана незнакомый номер.

- Алло.

В ответ тишина. Слышно только чьё-то шумное дыхание.

- Алло! Кто говорит?

Понимаю, что сказал несуразицу, но это молчание отчего-то вывело из себя.

- Идиот!

Любовь в режиме ожидания. Одни бесконечные гудки, которые обрываются лишь собственным голосом.

Сажусь ждать, пока закипит чайник. Дождь всё не утихает, бьётся в окно. Через час должен быть на работе. Времени вагон.

Непринятие всегда ожидаемого ответа, а после лишь вязкая тишина, через которую очень трудно пробираться, потому как всё тело становится непослушным. Верный ракурс здесь — со стороны. Чувство парения, которое ещё долго не проходит, меняется только высота — со звёздной вышины до области сердца. Отсюда и боль.