Почти сразу же уснул, хотя, как мне показалось, долго боролся со сном. Когда проснулся, то за окном расшитым бархатом стелилась ночь.

Ночь — это звёзды в охапку, что-то из той жизни, которую мы заслуживаем, глоток сквозняка, который отрезвляет от излишней взрослости, напускная шелуха, оставленная в мусорной корзине, в которой ей самое место, примирение с самим собой, всё то, что так тщетно пытаемся забыть и то что важно, очень важно, помнить, чашка, наполненная чем-то горячим, в которой судорожно пытаешься спрятать озябшие пальцы, всё то, что остаётся несказанным и что разрывает тишину своим криком, терпеливое ожидание рассвета или прежнего себя, всякая мысль, разбитая на мириады осколков, каждый из которых острее любого ножа, боязнь ворваться в плохой сон, который так тяжело оставить при себе, но ещё тяжелее объяснить всё так, чтобы тебя правильно поняли, включать на кухне свет, а потом выключать, снова включать и снова оставаться в добровольном мраке, и так до автоматизма, до чёртиков, долго бороться со сном, как с какой-нибудь слабостью, находить во всём одну только глупость, и, как следствие, необходимость к переменам, чувства, в которых всё завязано на безразличии. Ночь вся пропитана пусть и фальшивой, но магией.

А ещё нестерпимо хочется гулять именно ночью. Просто ходить по улицам, пугать своей тенью прохожих, любоваться звёздами, всякого рода огнями, наблюдать за людьми, пытаться прочесть в их глазах что-то из их жизни, что-то сокровенное и важное, накладывать воспоминания на мечты, слой за слоем, чтобы потом давиться этим слоённым пирогом перед сном, перед самым рассветом. И много чашек кофе, чтобы отмерять только ими прошедшие часы.

Вам знакома откровенность наедине с собой? Наверное это одно из самых глупых занятий — вот так вот, всё равно что голым, стоять перед зеркалом, которое всё в трещинах и пытаться разглядеть в нём своё отражение, отбросив всякую неприглядность. Это уже не тот симпатичный профиль, красующийся в соцсети, благодаря удачному кадру, когда на людях пытаешься выглядеть подобающим образом. От него же отворачиваешься в спешке, как от неприятного знакомого. Его легко не замечать в суете дня, в повседневных проблемах, которыми так привычно оправдывать собственную слабость. Но вот приходит тот час, всегда не к месту, единственно, чтобы спросить за все те глупости, что были сделаны, за всё то зло, что была причинено другим, пусть и по незнанию, на эмоциях, от боли, которую иначе нельзя было выплеснуть, за то, кто ты сейчас есть и кем бы мог быть, кем-то из далёкой мечты, так приятно пахнущей имбирными пряниками, из детства, за всё то, за что не вымолить прощения, кроме как у себя самого. А себя простить, без преувеличения, тяжело. И чем ты взрослее, тем тяжелее это сделать.

Смог ли я? Смогу ли когда-нибудь?

Глава 12

XII

Не люблю подолгу валяться в постели. И, наверное, никогда не любил. Разве только зимой, когда тяжесть одеяла слишком огромна для ещё слабых после сна мышц. Летом же просыпаешься почти мгновенно. Только отпрянул ото сна, как дела невидимой, но твёрдой рукой подхватывают тебя и уже не отпускают, пока не выжмут все соки. И каждый раз с явной охотой поддаёшься этому, как чему-то обязательному, но явно полезному, а потому спасительному.

Пока завтракал, вспомнился вдруг эпизод из прошлого — наш первый танец. Ты тогда выглядела настоящей принцессой. Не помню где мы тогда танцевали, вроде бы на дне рождения у твоей подруги, но хорошо помню тебя, этот озорной блеск в глазах, воздушное белое платье, почти что свадебное, как мне тогда казалось, твой горячий шёпот, что-то самое обыденное, музыка, слишком громкая, звон бокалов с шампанским. Всё это так ярко запечатленно в моей памяти, словно я сейчас разглядываю твои фотографии, которые лежат передо мной на столе. Мне стало вдруг страшно от мысли, что я когда-нибудь забуду это всё, или даже перестану помнить в той мере, в какой реальность почти неотличима от того, что уже когда то было. Что мне тогда останется, если не выбросить воспоминания из головы, хотя бы за ненадобностью?

Каким же прекрасным был этот первый танец... Танец, в котором волнение перебивает все чувства, а само умение вести партнёра компенсируется искренним старанием, кружит голову похлеще любого шампанского.

Я ехал в трамвае, сегодня почти полным народу, хотя бы потому, что был выходной день, смотрел в окно, уже предчувствуя для себя очередную бессонную ночь.

Не спать всю ночь — очень близко по ощущениям к влюблённости. В обоих случаях нон стоп в наушниках играет музыка, тянет поговорить, неважно даже о чём, вновь и вновь снимаешь с себя посредственность, становишься взрослее, тем, в кого невозможно не влюбиться, испытываешь некое чувство свободы, схожее с ощущением полёта, когда борешься со сном, сквозняк из форточки точь-в-точь аромат духов, от которого почти что пьянеешь, хочется кричать, не держать в себе всё то, что не в силах объяснить простыми словами, то самое, благодаря чему рождаются настоящие чувства и эмоции. Как много теряют те, кто предпочитают сон всему этому.

Не сказать, что борьба со сном даётся мне так уж легко. Просто когда ложишься поудобнее и закрываешь глаза, то в голове тут же рождаются тысячи разных мыслей, как будто только и ждут того момента, когда ты захочешь поспать, не давая тебе погрузиться в желанное забытье. Волей-неволей открываешь глаза, таращишься в потолок, на кажущиеся знакомыми окружающие тебя предметы, которые ночью будто покрываются налётом таинственности. Словно вся жизнь пробегает перед глазами, ты выхватываешь что-то, какое-то очень яркое воспоминания и присовокупляешь его уже с тем, что ещё никогда с тобой не было. Из этой сумятицы рождаются порой очень странные вещи. Но вся магия в том, что ты в них веришь, будто это само собой разумеющееся, будто это уже происходило с тобой, просто ты об этом забыл. И забыл потому, что слишком привязался к реальности, опираясь на неё, словно хромой на свою клюку.

На очередной остановке зашла парочка влюблённых. Она села к окну, он — рядом. О чём-то щебечут себе. Ещё в сущности дети. И всё же неприятно ловить себя на том, что я им завидую. У них всё взаимно. Вряд ли они любят сильнее, чем я тебя тогда. Но почему же я остался ни с чем?

Меня пугает одно, и это странно. От любви я искал то, что не нашёл даже от самой жизни — справедливости. Любить ведь должны именно за отношение к себе. Это ведь правильно. Но видно это большое заблуждение — мерить чувства критериями разума. И разве, в сущности, не худшие из нас больше нуждаются в любви? Ведь всё зло, вся эта жестокость разве не от одного её недостатка. Получается как бы, что хорошему человеку довольно и тех внутренних запасов, какими он располагает, а потому ему ни к чему кто-то рядом, другой человек. Понимаю, звучит бредово, но просто отказываешься принять это высокое чувство за некую лотерею, в которой одним везёт, а другим — нет. От хороших, как правило, не уходят. Но разве любовь подчиняется хоть каким-то правилам? Вы сами хоть в это верите?

Любовь — это прежде всего забота. Человек влюбляется не в отношение (оставьте этот красивый миф романтикам), ни сколько ищет привязанности к себе или понимания, но именно такого человека, кому можно сварить вкусный кофе, того, с кем можно разделить радости вечерней прогулки или пожелать доброго утра, о ком можно просто заботиться. А хороший это человек или плохой — всего лишь условность.

Опять же, трудно принимать всё то, что терпеливо взращиваешь в себе, в чём растёшь,чем гордишься и чем добиваешься самоуважения за некую условность. Бессмыслица какая-то выходит.

Я продолжал пялиться в окно. Солнце, большое жёлтое блюдо, по краям словно красный ободок, скрылось ненадолго за тучкой, а потом снова явило себя миру.

Почему-то в последнее время на память приходят только наши с тобой многочисленные ссоры. Кажется и дня не было, что бы мы с тобой не повздорили, как правило, из-за какой-нибудь ерунды. Но всякий раз у меня не было злого умысла обидеть тебя. Скорее даже наоборот. Понимала ли ты это тогда? Понимаешь ли теперь, тогда, когда мне это совсем ни к чему?

Ругаем не затем, что хотим обидеть и задеть за живое, а потому что переживаем. Потому что не всегда можем быть рядом, оградить, уберечь, подсказать. Ругаем, потому что любим. И понимание этого очень важно.

Влюблённые вышли. Мне выходить на следующей. Почти конечная. Ещё одна тучка показалась с левого края неба.

Разве так можно жить, свернувшись клубком, оградившись незримой стеной, придумывая себе тот удобный мир, который не имеет с реальностью ничего общего? Можно. Однозначно можно. У меня выходит.

Я делаю музыку громче, но это не помогает. Я пытаюсь вникнуть в смысл обращённых ко мне слов, но только сильнее запутываюсь. Среди всего шума этого мира я не в силах разобрать хоть что-нибудь. А мне бы сейчас просто услышать твой голос.

Моя остановка. Выхожу. Залитая приветливым солнцем улица. Птичий гомон со всех сторон. В зелёной листве играет чуть сердитый ветер, слегка прохладный. Ищу что-то в окнах близ лежащих домов, даже не знаю что. Вглядываюсь пристально то в одно, то в другое. Вот там чья-то фигура, видимо на кухне, занимается готовкой. А там, похоже из спальни, доносится тяжёлый бас музыкального центра, и чьё-то счастливое лицо. Как в сущности много может дать нам всего лишь один человек. И как нам всегда этого мало.

С людьми нужно поддерживать состояние лёгкого голода. Голод лечит. Пресыщение — никогда.

Я двинулся в сторону магазина. Надо было купить кой чего по мелочи. Для меня в последнее время именно поход в магазин стал чем-то вроде развлечения, но никак не необходимости. Там я среди людей, как впрочем и на улице, в общественном транспорте, на работе. Потому меня так и тянет туда — к людям. И в тоже время я страшусь их, бегу, как от какой-нибудь чумы, страшусь привязанности, всей этой неловкости первых встреч, навязчивости, подражания, признаний, всегда необдуманных, последующего равнодушия, тишины в ответ, улыбки, за которой прячется одно только презрение. Вот сколько всего я боюсь. Последний трус и тот храбрее меня.