Андреа отшатнулся.

— Нет!

В его лице промелькнуло что-то страшное. Заметив это, Винсенте невольно отступил.

— Не пугайся. Я не настаиваю. Возможно, десять лет каторги и впрямь способны убить в человеке все естественные желания.

Андреа опомнился, только когда хозяин ушел. Ему показалось, что он сходит с ума. Он не мог объяснить ни Винсенте, ни кому-то другому, что значит семь лет хранить в душе память о поцелуе (которого, возможно, и не было), поцелуе женщины, которая все равно никогда не смогла бы ему принадлежать. Что он ни за что на свете не променял бы этот поцелуй на «любовь» продажной женщины.

Он не видел Бьянку в течение нескольких дней, между тем в дом опять потекли гости: случалось, вечера заканчивались за полночь.

Однажды Андреа долго не мог уснуть; не потому, что наверху было шумно, а потому, что начал понимать: он не сможет долго оставаться в этом доме. Все, что здесь происходило, пробуждало в нем слишком много воспоминаний и вопросов. Он не мог запереть свою душу на ключ и выбросить этот ключ в невидимый океан.

Ближе к полуночи Андреа услыхал отчаянные женские крики. Он вскочил и вышел наружу. Темное небо напоминало крышку гроба; нигде не было ни души, и только из слабо освещенной гостиной второго этажа доносились жалобные стоны несчастного истязаемого существа.

Андреа бросился к дверям и быстро поднялся по лестнице. Он никогда не был в господских покоях, но безошибочным чутьем отыскал дорогу.

Гостиная была просторной и светлой — кремовые обои, такие же панели, золотистый паркет, изящная мебель, серебряные канделябры. Пахло деревом, духами, вином и… человеческим страхом.

Полураздетая Бьянка забилась в угол. В руках Винсенте была плетка.

Андреа бесшумно прошел на середину комнаты. От его высокой стройной фигуры веяло спокойствием и решимостью.

Бьянка рванулась вперед, каким-то чудом сумела проскользнуть мимо Винсенте и бросилась к Андреа.

— Спаси меня!

— Как у вас хватает совести бить женщину? — тихо спросил он и увидел, каким может быть лицо хозяина.

— Что ты здесь делаешь? Убирайся отсюда! — воскликнул тот и попытался поймать Бьянку за руку. — Теперь я вижу, что ты не зря предлагала себя ему! Хотел бы я знать, что ты в нем нашла!

Хозяин замахнулся на жену, однако Андреа с легкостью вырвал плеть у него из рук. Винсенте побагровел; оба поняли, кто из них сильнее. Однако на стороне хозяина была еще и другая сила.

— Хочешь вновь очутиться на каторге? Я сделаю так, что ты никогда не выйдешь на свободу!

Удар попал в цель: Андреа вздрогнул и отступил. Заметив это, Бьянка отчаянно закричала:

— Не уходи Не отдавай меня ему!

Винсенте сделал шаг вперед.

— Я сказал — убирайся! Мы сами разберемся. Закон на моей стороне.

Его голос звучал уверенно, по-хозяйски. Андреа медлил; казалось, он был готов отступить, и тогда произошло то, чего не ждал никто из троих: Бьянка схватила тяжелый подсвечник и обрушила его на голову мужа.

Винсенте рухнул на пол, по которому тут же начала растекаться кровь.

Бьянка не закричала. Она стояла молча, тяжело дыша, и продолжала сжимать в руках свое орудие. Сейчас она была красива какой-то дерзкой, дьявольской красотой.

Андреа склонился над раненым.

— Он еще дышит. Надо что-то делать. Позови Фелису.

Кухарка прибежала так быстро, как только могла. Пожилая корсиканка не удивилась.

— Это должно было случиться, — сказала она, и Бьянка отозвалась:

— Я не жалею!

Она еще не поняла, что происходит. Однако Андреа уже все знал. Ему стало нечем дышать, он чувствовал, видел, как рвутся тонкие, неокрепшие нити, связывающие его с будущим, которое ему не суждено испытать, потому что он был обязан вернуться в прошлое.

— Это я его ударил, — сказал он. — Фелиса, надеюсь, вам будет нетрудно подтвердить это утром, когда придет полиция?

Бьянка застыла. Глаза Фелисы были прикованы к лицу Андреа.

— Нет, — промолвила кухарка после паузы, которая показалась длиннее жизни, — это не выход. Бегите, бегите оба. Он еще жив; я позову врача. Постараюсь что-нибудь придумать. Вас не станут искать раньше завтрашнего дня, к тому времени вы успеете уехать из Тулона. Не берите много денег и ценные вещи, чтобы это не выглядело как ограбление.

Во взоре Бьянки вспыхнула надежда.

— Поедем на Корсику! — горячо проговорила она. — Я расскажу отцу правду; надеюсь, он захочет и сумеет меня защитить. А ты сможешь укрыться в маки.

Многие мужчины скрывались в маки годами, даже десятилетиями, играя с жандармами в кошки-мышки, но ни один из них не умирал своей смертью. Если он вернется на остров, ему придется остаться там навсегда.

Андреа вспомнил слова Кувалды: «Иногда стоит идти туда, где тебя никто не ожидает встретить, делать то, на что ты не можешь решиться, произносить слова, которые не идут с языка».

Отправиться по адресу, который дал ему Клод Бонне? С Бьянкой?!

После нескольких секунд размышлений Андреа принял решение, от которого не собирался отступать, ибо то был один из тех моментов, о которых говорят: «Время пришло».

— Нет, — сказал он, — не на Корсику. Мы поедем в Париж.

— В Париж?! — воскликнула Бьянка.

— Да. Ты говорила, там моя сестра. Возможно, твой брат тоже в Париже. К тому же я дал одному человеку слово съездить в столицу и кое-кого найти.

Она кивнула. Не обращая никакого внимания на мужа, который лежал посреди гостиной в луже крови, Бьянка сняла с себя украшения и швырнула на каминную полку, потом прошла в свою комнату, наскоро переоделась и причесалась, а также взяла кое-какие личные вещи. Андреа сбегал в конюшню за мешком, в котором хранились книги, желтый паспорт и деньги, которые он не успел потратить.

— Куда нам идти? — спросил он, вернувшись.

— На станцию дилижансов. Я знаю, где это, — сказала Бьянка.

Фелиса быстро перекрестила их, а потом занялась раненым.

Андреа и Бьянка вышли через заднюю калитку и поспешили по тропинке, которая вилась между живыми изгородями, сопровождаемые только луной, чей круглый диск медленно плыл по небу. Андреа вглядывался в мрачные провалы теней и в узоры озаренной призрачным светом листвы.

Бьянка взяла его за руку, и он не мог понять, кто кого ведет. Оба были удивительно спокойны, не испытывали ни лихорадочной горячки, ни холодного страха.

— Прости за то, что я наговорила тебе в конюшне. На самом деле я… совсем не такая.

— Не оправдывайся. Я все понимаю.

— А я — нет. Ты готов был спасти меня еще раз, спасти ценой самого важного — своей свободы.

— Главное — не потерять ее теперь.

Огромная почтовая карета, последняя из отправлявшихся в этот день, ждала на станции. Бьянка спросила у кондуктора цену и кивнула Андреа. Они забрались внутрь, куда, кроме них, набилось около пятнадцати человек.

Их места оказались возле дверей. Бьянка облегченно прислонилась к спинке вытертого сиденья, и ее ноги утонули в грязной соломе. В дилижансе было так тесно, что им с Андреа приходилось прижиматься друг к другу всем телом. Бьянка не отпускала его руки, и он ощущал легкое смущение. Ему было приятно осознавать, что на него полагаются, что ему доверяют.

Полночи дилижанс полз по ухабам и рытвинам проселочной дороги, пока наконец не выбрался туда, где можно было ехать более-менее быстро. К сожалению, ни Андреа, ни Бьянка не знали о проверке документов на заставах и не только на них. В те времена Франция кишела бродягами и бандитами, потому правительство учредило специальные конные отряды жандармов, которые пытались следить за порядком.

Первый раз дилижанс остановили неподалеку от Лангони. Было еще темно, и жандармы осветили внутренность кареты факелами. Как правило, они ленились проверять документы у всех пассажиров и делали это выборочно. Андреа сидел возле входа, и жандарм указал на него.

Андреа пронизал страх. А еще — тревога за спутницу. Его наверняка тут же арестуют, хотя бы за то, что он появился в неположенном месте, и едва ли Бьянка сумеет добраться до Парижа одна, если учесть то, что надо ехать через всю Францию!

Андреа пытался нашарить документ, который переложил за пазуху. Тем временем Бьянка закрыла глаза и опустила голову на грудь своего попутчика, притворившись крепко спящей. Взгляд жандарма скользнул по красивому лицу молодой женщины, и он небрежно махнул рукой, давая понять, что не намерен ее тревожить. Проверил паспорта у двух других пассажиров и захлопнул дверцу кареты.

Через минуту дилижанс тронулся с места. Андреа сидел ни жив ни мертв, когда Бьянка обвила его шею руками и нашла губами его губы. Он вздрогнул, а потом будто окунулся в бездонный колодец. Невыразимая сладость и какая-то темная сила взяли в плен его душу и тело. Андреа изумился, поняв, что тоже целует Бьянку, более того — сжимает в объятиях, ощущая руками ее плоть до последней косточки.

Это был не призрачный, легкий, как прикосновение крыльев бабочки, поцелуй Аннеты Моро, а настоящий, горячий поцелуй женщины, которая претерпела много разочарований и страхов и все-таки сохранила все, что присуще живому человеку. Этот неожиданный поцелуй был печатью, скреплявшей невидимый договор, отчаянной благодарностью и дерзким обещанием чего-то большего, того, о чем он не смел и мечтать.

Когда они прибыли в украшенный геральдическими лилиями и перекрашенный в белый цвет Париж, разгорался великолепный летний день. Вдоль Сены прогуливались молодые люди с массивными тростями в руках и сигарами во рту, девушки щеголяли в шляпках, украшенных цветами. По реке проплывала странная штука, которая гудела и пускала дым, — это был недавно изобретенный пароход.

Андреа и Бьянкой овладело неестественное оживление, порожденное скорее волнением, чем радостью. Им чудилось, что они очутились в иной, лучшей жизни.