— Не впускайте ее! — быстро произнес он, но было поздно: дама входила в палату.

Мадам Брио улыбнулась и погладила Джулио по плечу.

— Не волнуйтесь. Она просто поговорит с вами.

Она вышла, а за ней потянулись больные: когда к кому-либо приходили посетители, а тем более женщины, все, кто мог ходить, покидали палату. Таково было негласное правило, заведенное мадам Брио. Сейчас Джулио был готов умолять и ее, и других остаться, но слова застряли у него в горле.

— О такой удаче я не смела даже мечтать.

Джулио посмотрел на темно-коричневый подол ее юбки, потом сделал усилие и поднял взгляд на лицо. Лишенное пудры и румян, обрамленное гладко причесанными волосами, оно казалось постаревшим. Но в ее взгляде сверкала злоба.

Джулио содрогнулся. После всего, что обрушилось на него, подобно урагану, он должен был пережить еще и это.

— Что тебе нужно, Амалия?

— Ничего. Просто хочу взглянуть, что с тобой стало после того, как ты разрушил мою жизнь.

Джулио решил по возможности предупредить удар.

— Муж выгнал тебя из дому?

— Не выгнал. Он не такой человек. Однако я для него умерла. Он не смотрит на меня, не разговаривает со мной. Он и сам будто мертвый. Его ничто не интересует.

— А Аурелия? Ты выдала ее замуж?

— Нет, она со мной. Не могла же я остаться совсем одна! Салон пришлось закрыть. Я занялась благотворительностью. — Амалия сжала руки и покачала головой. — Я любила тебя, Джулио, а ты меня предал! Попытался отнять у меня Аурелию, растоптал гордость Жиральда! Почему, за что?! Зато теперь, — она склонилась над ним, — я рада видеть, во что ты превратился. Увидев твое имя в списках раненых, я подробно расспросила доктора, что с тобой стало!

— Ты пришла за этим?

— Не только. Мне интересно узнать, куда ты денешься, когда тебя выпишут из госпиталя? Насколько я понимаю, это время не за горами!

— Поеду на Корсику, к родителям, — ответил Джулио, чтобы что-то сказать. На самом деле он не думал об этом. Его мысли давно не простирались за пределы больничной палаты.

Амалия выпрямилась с безжалостной улыбкой на поблекших губах.

— К родителям? Часто ли ты вспоминал о них за эти годы? Послал ли им хотя бы одно письмо? Что ты станешь делать на Корсике? Кормиться милостью своих братьев, у которых есть и руки, и ноги? Знаешь, что самое скверное, Джулио: никто и никогда не захочет спать с таким обрубком! Дай-ка взглянуть!

Ее хищные пальцы вцепились в одеяло, намереваясь сдернуть его, но в этот миг чья-то твердая рука взяла Амалию за локоть и с силой потянула назад.

— Как вы смеете! Немедленно уходите отсюда!

Та повернулась и встретилась глазами с женщиной, чей взгляд был бесстрашным и суровым, как у воительницы.

— Орнелла Санто?!

— Орнелла Гальяни, сударыня. А теперь покиньте палату, пока я не позвала персонал и не рассказала о том, что видела и слышала!

Амалия издала нервный смешок.

— Гальяни? Я не ослышалась? Это шутка?

— Нет. Я жена старшего брата Джулио. И я не позволю вам издеваться над ним.

Джулио пребывал в состоянии какого-то странного отупения. Все вдруг сделалось далеким и безразличным. Он вспоминал себя, стоящего на пристани Тулона, юного, дерзкого, здорового, беспечного. Полагавшего, что впереди его ждут годы искрометного счастья, великих свершений, головокружительного успеха. Теперь Джулио понимал: будет ли он лежать в постели, изнывая от одиночества и скуки и лениво следя за полетом мух, или ковылять на костылях среди спешащих и бегущих людей, его дорога подошла к концу.

Амалия ушла. Орнелла что-то говорила, но он не слушал. Потом вдруг промолвил:

— Я забыл сказать, что видел твоего брата. Это было лет шесть назад.

Орнелла уставилась не него.

— Андреа! Где он?! Что с ним?!

— Он был среди каторжников, которых вели по тулонской пристани.

Орнелла опустила голову. Она не знала, было ли это проявлением благодарности со стороны Джулио или он стремился причинить ей боль.

— Теперь я знаю, где его искать.

— Тебе не кажется, что ты опоздала? Почему ты не делала этого раньше? Почему вычеркнула его из жизни? Можешь не отвечать — я и так знаю. Мне непонятно другое: зачем ты сюда пришла?! — сначала он говорил вкрадчиво, тихо, но последнюю фразу почти прокричал.

Когда он заговорил об Андреа, Орнелла мгновенно замкнулась в себе, словно захлопнула какую-то дверь, и Джулио понял, что не сможет вытащить наружу ни ее страх, ни ее совесть.

— Я пришла, чтобы забрать тебя из госпиталя.

Джулио криво усмехнулся.

— Куда?

— К себе, в свою квартиру. Ты поживешь у меня до приезда Дино.

— Я не хочу видеть Дино, я его ненавижу. И тебя тоже. Убирайся!

Темные глаза Орнеллы сузились. Она сжала губы. Джулио забыл, что она тоже может быть безжалостной.

— Мне нужно несколько дней, чтобы обустроить свое жилье, а потом я приду за тобой, — ее тон не допускал возражений, и в нем не было ни капли сочувствия.

— Убирайся! — повторил Джулио, закрывая глаза.

Когда Орнелла ушла, в его душе пробудились упрямство и злость — силы, способные свернуть даже горы. Джулио с отвращением посмотрел на мундир, который висел на стуле. Он попросил мадам Брио купить ему обычную одежду. Она принесла ее на следующий день и не взяла денег.

— Это одежда моего старшего сына Алена. Она почти новая. Думаю, вам будет впору.

Когда Джулио глянул вниз, по его лицу пробежала тень. Возле кровати стоял только один сапог.

— Мне безразлично, какими станут мой муж и мои мальчики, лишь бы они вернулись домой живыми! — сказала мадам Брио, проследив за его взглядом.

— То есть вы хотите сказать, что они были счастливы купить жизнь такой ценой?

— Нет, я про другое: поезжайте к матери, она будет рада, что вы вернулись, окружит заботой и любовью!

Джулио задумался. Мать — да, но есть еще и отец, который привык оценивать людей и вещи с точки зрения их пользы. Леон всегда говорил: «Подрастут дети — станут работать на земле, появятся внуки — тоже будут помогать». На что ему сын, который не может ни пахать, ни пасти скот, ни управляться с парусом, ни даже что-либо мастерить?!

Разумеется, в такой ситуации Леон не возражал бы против его возвращения, но Джулио скорее умер бы, чем принял снисходительность отца, отца, который выгнал его из дому!

— На Корсике не принято, чтобы взрослые дети сидели на шее у родителей.

— А вы и не будете. Вы еще многое сможете, Джулио. У вас появятся свои дети. Поверьте, найдется немало славных девушек…

— У которых не все в порядке с головой?

Мадам Брио замерла: по лицу Джулио скользнула тень улыбки, он говорил обычным, спокойным, даже слегка небрежным тоном. Она понадеялась, что он наконец оправился от удара и понемногу обретает силы жить дальше.

— Простите меня. Я в самом деле говорила то, что думаю.

Джулио знал, что должен сделать. Орнелла сказала, что придет через несколько дней, значит, в его распоряжении не так много времени. Прежде он только лежал и до недавнего времени даже не мог повернуться на бок без посторонней помощи, а теперь ему предстояло научиться ходить.

Первые шаги дались с трудом; головокружение и слабость накатывали волнами, ему то и дело приходилось останавливаться и пережидать приступы, опираясь на стену. Джулио понял, что отныне должен взвешивать каждое движение, высматривать любую щербину в полу и выбоину на дороге. Он тренировался, сколько мог, а после возвращался в постель с затуманенными от усилия глазами, тяжелым дыханием и покрытым испариной лбом. Костыли были удобными, просто он обессилел.

Силы начали стремительно прибывать, едва у него появилась цель. Джулио удивился, поняв, что за несколько дней совершил то, чего прежде не сделал бы и за месяц. Через два дня он спустился по лестнице во двор, а на пятый решил, что сможет покинуть госпиталь.

Джулио злорадно усмехался при мысли о том, какой сюрприз устроит Орнелле и Дино. Им и в голову не может прийти, что лежачий больной за считанные дни поднялся с постели и сумел ускользнуть от ненавистной опеки!

Мадам Брио советовала ему повременить, тем более, доктора не возражали, чтобы он побыл в госпитале, пока окончательно не окрепнет, но Джулио упрямился: он не хотел ждать.

Он обрадовался, отыскав в своих вещах старый кинжал, с которым, как всякий корсиканец, никогда не расставался. Джулио положил его на ладонь и взвесил, прикидывая, сможет ли им владеть. Мадам Брио сказала, что отныне ему положена пенсия; по просьбе Джулио она получила причитавшиеся ему деньги, и он решил, что этой суммы вполне хватит на поездку в Тулон, а после — на Корсику.

— Только будьте осторожны: в Париже и на дорогах полно грабителей и мошенников! — сказала мадам Брио.

Перед тем как уйти из госпиталя, Джулио попросил женщину подстричь ему волосы, тщательно вымылся и побрился: ему не хотелось выглядеть бродягой. Что одежда болталась на исхудавшем теле, как на вешалке, а одну из штанин пришлось обрезать до колена, не мешало Джулио ощущать, что он — это он, как и бороться в одиночку. К его удивлению, другие больные, с большинством которых он успел поругаться, сердечно простились с ним и искренне пожелали ему удачи.

Когда Джулио вышел за ворота, его ошеломил свет, запахи и звуки. По улицам катились экипажи, людские потоки беспрерывно текли в противоположные стороны, образуя водовороты на перекрестках и площадях. К счастью, Джулио не замечал ни косых, ни откровенных взглядов: все давно привыкли к тому, что война без конца собирает с людей свою кровавую дань и калечит жизни.

Джулио мог бы взять экипаж, но он не имел понятия, как забраться в него самостоятельно, а пользоваться чужой помощью ему не хотелось, потому он шел и шел, время от времени останавливаясь и отдыхая на скамейках или просто прислонившись к стене дома. Целью Джулио было бюро дилижансов, которые доставляли путешественников в другие города и провинции.