Впрочем, Дуг был бы последним, кто удивился бы этому. В конце концов, половину своего детства он провел на этом пляже, и никто не мешал ему и Аквази купаться там. Хотя как раз для Аквази побережье было под запретом. Рабам разрешалось бывать там только под надзором и только для того, чтобы поймать пару рыбин для господского стола. За поход туда в одиночку полагалось очень суровое наказание — ведь было очень легко выплыть из бухты в море, дать отнести себя волнам подальше от Кингстона, а потом скрыться где-нибудь в джунглях. Конечно, за пределами бухты водились акулы, однако парни рисковали и большим, лишь бы сбежать из рабства. Не говоря уже о том, что в джунглях было достаточно упавших деревьев, чтобы за несколько часов смастерить себе плот. Аквази и Дуг тоже так делали. Молодой человек улыбнулся при воспоминании о хижинах, которые они строили из листьев и веток, и об их попытке сделать себе лодку-каноэ, выдолбив ствол дерева.

Дуг приказал молчать Амиго, который отреагировал на уход черной кобылы недовольным фырканьем, и снова направил коня к берегу. Но желание пронестись галопом по пляжу прошло. Молодому Фортнэму теперь захотелось поехать к дому. Может быть, ему действительно удастся догнать эту юную красотку и совершенно непринужденно поболтать с ней.

Амиго, казалось, прочитал его мысли. Маленький жеребец резво сорвался с места в рысь.

Этот рождественский день был для Аквази единственным свободным днем в году, и он использовал его так, как использовал каждую свободную минуту со дня своего наказания — он последовал за Норой Фортнэм. Аквази знал, что это ненормально, более того — желание обладать белой женщиной было просто опасно для жизни, однако он не мог обуздать себя. Все равно, как бы тяжко он ни работал, как бы ни уставал и как бы часто ни говорил себе, что она — одна из хозяев, она — тоже баккра, которых он ненавидел, потому что они сделали из него раба, — все равно она снилась ему каждую ночь, а днем он сходил с ума, если ему не удавалось увидеть ее. Утром Аквази бывал счастлив, когда встречал ее на короткое время при осмотре больных, а пару недель назад он даже решился поздороваться с ней. С ней всегда была Маану, и однажды Аквази все-таки отважился — добавил к обычному «привет, Маану!» «доброе утро, миссис!». Надсмотрщик наорал на него за это, однако миссис, казалось, этому обрадовалась. В любом случае она благосклонно произнесла: «Приветствую тебя, Аквази!», и тот погрузился в пучину счастья, сопровождавшего его весь этот жаркий день, который он провел за высадкой саженцев. Эта работа была тяжелее, чем рубка тростника, потому что приходилось трудиться до упаду под палящими лучами солнца, тогда как при сборе длинные стебли растений, по крайней мере, давали тень.

Маану и миссис с тех пор обе улыбались в ответ на приветствия Аквази, а раб наслаждался сладким звучанием голоса Норы. Миссис, казалось, не возражала, когда вечером он присоединялся к женщинам и предлагал свою помощь в уходе за больными. Иногда Аквази даже решался надеяться, что она ответит на его чувства. В конце концов, она вряд ли любила баккра. Было абсолютно невозможно себе представить, чтобы такое ангельское создание имело какие-то чувства к мужчине, который за четырнадцать лет до этого послал Аквази в ад.

В этот рождественский день боги приготовили особый подарок для молодого человека. При этом он боялся, что сегодня вообще может не увидеть Нору. Фортнэмы давали вечером прием, и, конечно, миссис наблюдала за его подготовкой. Поскольку полевые рабы были свободны от работы, — что касается домашних рабов, то их выходной временно отменили до дальнейших распоряжений, — Нора утром также не появилась в их селении. Поэтому Аквази побрел к кухне господского дома. Вдруг ему удастся хотя бы бросить взгляд на Нору, а если нет — то, может быть, ему достанется какое-нибудь лакомство с господского стола. Маану с удовольствием баловала Аквази, как только у нее появлялась возможность, и в этот раз она с улыбкой приложила палец к губам и вывела его из толкотни на кухне к ручью. Затем вытащила из складок своего платья кусок медового пирога.

— Вот, приятного тебе аппетита! — засмеялась она. — Он невероятно сладкий, у миссис был рецепт, а моя мама испекла этот пирог сегодня в первый раз. От него невозможно оторваться, если хоть раз попробуешь...

Для Аквази все, что здесь происходило, касалось Норы Фортнэм, а пирог он ел с особым наслаждением, поскольку она тоже, наверное, любила его.

— А где... где же сама миссис? — спросил он якобы ненароком.

Маану беззаботно ответила:

— Ах, она как раз взяла себе свободный час. Пока баккра проверяет запасы вина, пополняет запасы рома и выкладывает сигары — или что там еще является задачей благородного хозяина, принимающего гостей, — она хотела взять свою лошадь и покататься в одиночку, поскольку конюхи сегодня свободны. Она сама умеет седлать коня!

Вряд ли было что-то, чего не могла бы сделать обожаемая Маану хозяйка. Она давно отбросила свою первоначальную холодность по отношению к той.

— А куда она ездит верхом, так, в одиночку? — спросил Аквази, хотя уже представлял себе, каким будет ответ.

Он не мог сопровождать Нору на побережье — убежать из колонны рабочих было невозможно, — но знал, что она любила совершать туда конные прогулки. Причем главным для нее была, наверное, не сама прогулка, а пляж и море, иначе она больше никогда бы не ходила пешком, а только ездила бы верхом в сопровождении слуги. Теперь Нора, без сомнения, использовала удобный момент, чтобы посетить свое любимое место, пока не пришли гости. И у Аквази наконец-то появился шанс посмотреть, что она там делает!

Таким образом, молодой раб чуть ли не бегом бросился к побережью, естественно, стараясь не попадаться на глаза. Надзиратели чаще патрулировали на границах плантаций, чем у моря, если вообще прилагали к этому усилия. Теперь, во время сбора урожая, рабы были уставшими до смерти, и ни у кого из них не было сил, чтобы строить планы побега, поскольку риск и без патрулирующих надзирателей был достаточно велик. Ведь баккра в эти дни постоянно ездили друг к другу в гости, и можно было легко натолкнуться на лорда Холлистера или еще на кого-то из соседей. Однако Аквази не хотел стать жертвой случайности, поскольку уже почти не помнил дороги на побережье. А ведь когда-то они с Дугом ходили по этой дороге почти ежедневно. Аквази разрешил себе пару приятных воспоминаний об играх и приключениях в бухте.

А затем он обнаружил кобылу Аврору и, недолго думая, вскарабкался на пальму поблизости. Молодой раб разгорелся от вожделения, когда увидел, как его хозяйка выскользнула из платья и нижнего белья, распустила волосы и затем, беззаботная и нагая, окунулась в море. На это он не рассчитывал — скорее всего, такого можно было ожидать от Маану. Однако белая женщина действительно доплыла до середины бухты, полежала на волнах, играя с ними, как... как совершенно нормальная женщина. Аквази часто наблюдал за тем, как купались молодые рабыни. Конечно, подсматривал тайно, или, по крайней мере, девушки делали вид, что не видели его. Потому что частенько девочки-рабыни хихикали, заманивая мальчиков-однолеток. Может быть, Нора делала здесь то же самое, чтобы порадовать Аквази? Может быть, это ее представление предназначалось для него? И она также тосковала по нему, как он по ней? Аквази наблюдал, как госпожа сушит волосы, и сходил сума, представляя, что она могла бы обнять его, как только он выйдет из своего укрытия.

После купания Нора явно заторопилась. Она ловко вскочила на лошадь — ей не понадобилась посторонняя помощь, чтобы усесться в дамское седло, — и сразу же поехала рысью в направлении плантации. Аквази медленно последовал за ней, постоянно оставаясь в тени деревьев. В этот день он, конечно, больше ее не увидит, а на следующее утро ей, наверное, придется развлекать гостей, оставшихся переночевать. Маану придет в поселение рабов одна. Аквази вздохнул. Ему всегда было неприятно, когда Маану приходила в одиночку. Девушка тогда появлялась раньше, чем обычно, и приходила сразу к нему в хижину. Та вкусная еда, которую она приносила с собой, была, конечно, желанной, однако все остальное молодые люди, делившие с Аквази жилье, кажется, понимали совершенно превратно. Они быстро под каким-то нарочитым предлогом убегали из хижины, причем нагло улыбались Аквази и отпускали непристойные шуточки. И он был вынужден заполнять время до начала работы пустой болтовней, а Маану делала все, чтобы показать себя как можно более привлекательной и возбудить его. Было совершенно ясно, что она бегала за ним, однако он не мог грубо отвергнуть ее. В конце концов, она была единственным предлогом для того, чтобы он мог время от времени появляться возле господского дома, не вызывая подозрений со стороны миссис.

Аквази, погруженный в свои мысли, плелся в направлении плантации, как вдруг услышал позади себя удары копыт. Раб в тревоге бросился в кусты. Проверка? Неужели кто-то из надсмотрщиков учуял что-то неладное? Неужели была устроена перекличка, а его не оказалось на месте?

Дуг Фортнэм, вероятно, не увидел бы мужчину в кустах, поскольку тоже был занят собой, разрываясь между приятным воспоминанием о женщине у моря и возрастающим беспокойством перед встречей с отцом. Однако Амиго увидел негра и испугался.

Дуг еще в Кингстоне заметил: маленький жеребец не был приучен к темнокожим людям. Видимо, его и правда, совсем недавно привезли из Испании. Дуг всматривался в листву.

Аквази колебался между намерениями удариться в бегство и попытками сделать безобидный вид. Строго говоря, он ни в чем не был виноват — никому не запрещалось в свой свободный день гулять по лесу. Главное — не попадаться на побережье.

— Выходи спокойно, я тебе ничего не сделаю!

Что-то в этом голосе или в этих словах заставило Аквази насторожиться. В любом случае шотландского акцента у человека не было — значит, не надсмотрщик. Раб с самым беззаботным видом, какой только в силах был на себя напустить, снова вышел на дорогу. Конь белого человека испуганно затанцевал.