К тому времени, как в день Рождества тысяча семьсот тридцать второго года шхуна, наконец, добралась до Ямайки, ему настолько понравился вкус жизни на море, что он задумался о том, чтобы сразу же наняться на следующий корабль. Но затем бросил взгляд на очертания своей родины и сразу же забыл эту идею. Белые пляжи в лучах восходящего солнца, джунгли, горы... Сюда, именно сюда он стремился, и теперь снова изгнать его с острова можно было только силой!

Путешествие Дуга закончилось в Кингстоне, и он безумно обрадовался оживленному портовому городу, который за годы его отсутствия значительно вырос. Однако к виду чернокожих — а их за последнее десятилетие прибавилось тут на несколько тысяч — ему снова надо было привыкнуть. Его сердце учащенно забилось, когда он вспомнил об Аквази и маленькой Маану. Последнюю он, возможно, и увидит, а что касается первого, то Дуг был в этом далеко не уверен. Его отец тогда кричал ему, что накажет Аквази. Совершенно очевидно, что он продал мальчика. При воспоминании об этой сцене Дуга охватило очень знакомое ему чувство вины. Он попытался подавить его в себе. Все это было четырнадцать лет назад. Все закончилось.

Дуг побрел вдоль портовых зданий. Может, ему повезет, и какой-нибудь корабль будет выгружать лошадей на продажу. Однако ему попадались только корабли, привозившие рабов. «Для обслуживания носилок, — с горечью подумал он. — Тут можно моментально найти шесть носильщиков, а вот лошадей, как и раньше, не хватает во всем регионе».

В конце концов, он целенаправленно расспросил, кто тут торгует лошадьми, а затем ужасно дорого купил небольшого гнедого жеребца, которого привезли сюда всего несколько дней назад. Жеребец был доставлен из Испании, и Дуг предпочел не спрашивать, как торговец или моряк раздобыл его. До сих пор английские и испанские корабли устраивали между собой морские сражения, хотя официально войны как раз не было и даже пиратство было якобы практически подавлено. Торговец вытребовал у парня за лошадь почти все деньги, которые тот заработал, и с большой неохотой добавил туда седло и уздечку, когда Дуглас очень пылко заверил его, что его наличность исчерпалась. Дуг расстался с деньгами с большими сомнениями, но затем сказал себе, что отец все же не выгонит его из дому. В хорошем настроении он оседлал коня, окрестил его, — гордясь знанием целых трех слов на испанском, — именем Амиго и поехал верхом в направлении Спаниш-Тауна.

Жеребец бодро вышагивал по дороге, а Дуглас радовался утреннему солнцу на море и тенистой дороге между плантациями табака и сахарного тростника. При этом ему бросилось в глаза, что последние были пустынными. Обычно здесь невозможно было пройти или проехать, не встретив как минимум одного отряда рабов. Но затем он вспомнил о Рождестве. Конечно, сегодня был самый главный христианский праздник, единственный день, когда хозяева плантаций, по традиции, не заставляли рабов трудиться. Дуг воспринял это как хорошую примету. Во-первых, он быстрее продвигался вперед, поскольку дорогу не загораживали повозки, запряженные мулами или ослами, и на каждом шагу не торчали надзиратели, сидя на лошадях в полном осознании своей важности и перекрывая ему путь. Кроме того, праздничный день, может быть, несколько смягчит реакцию его отца, от которого, учитывая его крутой нрав, можно было ожидать чего угодно.

И действительно, Амиго бодрой рысью преодолевал милю за милей. До обеденного времени было еще далеко, когда Дуг пересек границу между земельными владениями Холлистеров и Форт-нэмов и в нерешительности остановил коня. Если он сейчас поскачет прямо к ферме, то проведет остаток этого многообещающего солнечного дня в доме. И ему придется держать отчет перед своим отцом, чего он все-таки немного побаивался, и, кроме того, — знакомиться со своей странной мачехой. С женщиной, которая была моложе, чем он. Дуг не мог себе представить ни единой причины, которая заставила Нору Рид выйти замуж за его отца. Вероятно, это была сделка между Элиасом Фортнэмом и ее папашей — девочка была, должно быть, послушной и скучной, если поддалась на это. И, скорее всего, она будет использовать любую возможность, чтобы пожаловаться на климат своей новой родины, на недостаток общества, отсутствие искусства и культуры... Большинство жен плантаторов были хронически скучающими и несчастными дамами. Дуг еще успеет наслушаться их.

А вот и ответвление дороги, ведущее на побережье! Если он поскачет по этой узкой тропинке, которая разделяет владения Холлистеров и Фортнэмов, то попадет в джунгли, а оттуда, собственно, легко сможет найти бухту, принадлежащую Каскарилла Гардене. Дуг всеми фибрами своей души тосковал по этому побережью. Оно часто снилось ему ночами, и он снова и снова вспоминал о тех часах, которые провел там с Аквази, — их игры, бег наперегонки, смех, борьбу на платиновом песке. Море всегда было теплым, и солнце сияло всегда... Дуг улыбнулся и решительно повернул к побережью. Своего отца он еще успеет увидеть. Сначала надо вернуться домой, на свой родной берег.

Он доскакал до восточного конца бухты и не поверил своему счастью. У него было такое ощущение, будто он лишь накануне покинул это место. Нет, в Европе не было ничего, абсолютно ничего сравнимого с этим! Нигде не было такого белого песка, таких ярко-зеленых джунглей, такого синего моря! У Дуга появилось нестерпимое желание дать волю своей радости. Он пустил Амиго в галоп, и маленький жеребец, кажется, понял его восторг. Большими прыжками он помчался по песку, но затем вдруг насторожил уши и остановился так резко, что Дуг чуть не вылетел из седла. Он проследил, куда смотрит его конь, и увидел другого коня, привязанного к мангровому дереву в зарослях почти на середине берега бухты. Дуг, вероятно, не заметил бы его, поскольку крепкие ветки и листва дерева закрывали чужую лошадь, однако жеребец, конечно, почуял ее и сейчас устремился к ней, игриво вскинув голову. Все ясно — это была кобыла. Причем чрезвычайно красивая! Дуг с удивлением отметил длину ног животного, да и по силуэту его без сомнения можно было сказать, что это породистая скаковая лошадь.

Амиго настойчиво рвался дальше, однако инстинкт заставил Дуга натянуть удила.

— Нет, оставь это, парень, мы сначала скромно понаблюдаем издалека, — прошептал он и развернул коня от берега вглубь джунглей.

Он энергично запретил жеребцу ржать, чтобы не выдать их, при этом сам себе показался ребенком. Понятно, с Аквази он здесь постоянно играл в туземцев и пиратов, в плантаторов и беглых негров-маронов, но пираты не ездили на лошадях, а мароны не привязывали их вблизи пляжа на побережье. Мароны, как называли англичане свободных чернокожих из центральной части острова, были известны своими молниеносными действиями. Они нападали на поместья, убивали плантаторов и, в большинстве случаев, их домашних рабов, опустошали фермы и исчезали так же внезапно, как и появлялись. Рабы с плантации чаще всего присоединялись к ним — нападение маронов было самой надежной возможностью для побега. Однако бывало такое редко, а здесь, на побережье и вблизи городов, не случалось практически никогда.

И, тем не менее, Дуг внимательно наблюдал за лошадью. Почти сразу же он заметил в кустах рядом с животным какое-то движение. К полному ошеломлению Дуга, из кустов вышла женщина. Спокойная, целеустремленная, уверенная в себе — и полностью обнаженная! Сперва он подумал было, что это рабыня, которая использовала свой свободный день для купания, однако отбросил эту мысль сразу. Фигурой эта женщина не походила на представительниц племени ашанти или бауоле. Она была значительно ниже ростом, очень изящная и явно не чернокожая. Мулатка? Рабыня с большой долей белой крови? Однако молодая женщина явно имела какое-то отношение к лошади в джунглях, а у какой креолки могла быть такая дорогая лошадь?

А затем — Дуг не мог поверить своим глазам — он увидел все совершенно четко. Существо, которое сейчас подошло к морю и без малейшего промедления бросилось в волны, было белокожей женщиной! Причем не из тех сладких детей природы, с которыми он познакомился на юге Европы и которых научился ценить. Это была не одна из тех крестьянских девушек с загорелыми лицами, которые целыми днями с неприкрытыми руками и ногами работали на поле своего отца, а после трудового дня со смехом бросались в речку или пруд на краю села.

У женщины в море была совершенно белая кожа. Она, должно быть, обычно носила одежду с длинными рукавами и прикрывала лицо от карибского солнца. Дуг зачарованно наблюдал за тем, как бесстрашно женщина заплыла далеко в море, затем легла на спину и отдалась воле волн. Ее длинные, золотисто-медовые волосы качались на воде, окружая лицо, словно нимб святой. Дуга разбирало любопытство — какое же у нее лицо? — и он не был разочарован. Девушке, в конце концов, пришлось возвращаться на берег, и он увидел ее узкое красивое лицо с полными губами, на которых сейчас играла счастливая улыбка, щеки, порозовевшие от усилий, и большие глаза, цвет которых он не мог рассмотреть против света. Девушка подняла руки, собрала волосы в пучок на затылке и выжала из них воду. Этот жест был знаком Дугу — так делали девочки-рабыни. Естественно, это было против этикета — наблюдать за ней из укрытия, — однако он не мог оторвать взгляда от ее маленьких, упругих грудей. Талия женщины была такой узкой, что ему казалось, он смог бы полностью обхватить ее ладонями, а ее бедра были мягко округлены. Незнакомке присуща была необычайная хрупкость, и, тем не менее, она была воплощением абсолютной красоты.

Дуг спросил себя, откуда же тут появилась эта молодая женщина, и даже на короткое время задумался над тем, не поехать лиследом за ней, но это было, конечно, не так просто. В любом случае сейчас прекрасная пловчиха снова исчезла в кустах — очевидно, одевалась, — но потом она, конечно, сядет на свою лошадь. Дуг надеялся, что она сделает это на побережье, и он сможет еще раз насладиться ее видом, однако его постигло жестокое разочарование. Лошадь просто исчезла между деревьями. Женщина, очевидно, поскакала по тропе, которая вела к плантациям Фортнэма, затем к владениям Холлистеров, а потом к трем или четырем другим плантациям. Такая лошадь явно была быстрой, а такая храбрая пловчиха должна была быть не менее искусной наездницей. Она могла появиться откуда угодно и при этом, должно быть, чувствовала себя в полной безопасности, иначе бы не раздевалась так уверенно и без всякого стыда.