Абе смерил ее оценивающим взглядом:

— С каких это пор ты стала музыкальным критиком?

— Но это же было ужасно, — ответила она, выкатив глаза, и пропела первую строчку, копируя акцент Якова. «Никто, кроме Элси, не будет моей девушкой…»

— А, по-моему, это было удачное начало для песни, — сказал Джолсон, обретя таким образом в лице Якова поклонника на всю жизнь. — И мне очень понравилась мелодия. Этим чертовым антисемитам не понравилось, потому что в нее были вставлены слова на идише. Им показалось, что это Вторая авеню. И, парень, ты не слушай Абе. Я тебе говорю — у тебя талант. Держись за него. Но это все труд, понимаешь? И упорство. Это может прозвучать нравоучительно, но в этом истина.

— Беда в том, мистер Джолсон, — сказал Яков, — что все эти мелодии и план песен у меня в голове. Я не знаю достаточно хорошо английский. И я знаю, что нельзя рифмовать так, как это делаю я. Вернее, я стал это понимать теперь. Но…

— Иди учиться, — перебил его Джолсон.

— Как? Когда? С чего я буду платить?

Абе Шульман положил свою сигару на меню и достал из пиджака бумажник.

— На углу Четырнадцатой улицы и Шестой авеню находится лучшая школа по изучению языка. Здесь пятьдесят баксов. Пойди на один из утренних курсов, выучи английский и напиши для меня хитовую песню.

Он протянул деньги Якову, и тот взял их.

— И поменяй имя. Яков Рубинштейн — в этом много подчеркнуто еврейского. Это делает тебя похожим на брючного портного. Назови себя — Джейк Рубин.

— А это — не по-еврейски? — рассмеялся Эл Джолсон.

— Но это лучше, чем Яков. Яков звучит так, будто его взяли прямо из этой чертовой Библии. Ну хорошо, Джейк, что ты порекомендуешь нам сегодня?

Он немного растерялся.

— Хм… Никто сегодня не отсылал обратно уху.

Все четверо за столиком рассмеялись его не очень умелой рекомендации, но Джейку Рубину это было безразлично. Абе Шульман вложил в него деньги. В конце концов, Абе Шульман теперь за него!

У Якова Рубинштейна появилось новое имя и новые надежды.


Марко чуть касался языком упругих сосков молодой проститутки, а Рената обвила ногами его голые бедра. Ей было восемнадцать. Блондинка, как Венера Ботичелли, пышная, с красивой кожей. Она прогуливалась по улицам района Тендорлайон с пятнадцати лет. Будучи восьмым ребенком в семье туринского парикмахера, она взбунтовалась против нищеты своей семьи и убежала из дому.

Обычно она относилась к сексу только как к источнику дохода. Но, когда два месяца тому назад в баре она встретила Марко, она так привязалась к нему, что не стала брать с него плату. Он приходил к ней на Шестую авеню в комнатку на втором этаже не реже раза в неделю, приносил две бутылки «Кьянти», от которого они немного пьянели. Он страстно любил Ренату, а потом жаловался на свою работу в строительной компании. Ее физическая привязанность к нему сводилась почти на «нет» его кислым настроением. В одну из таких ночей она прямо заявила:

— Марко, почему бы тебе не заткнуться? Занимайся просто любовью!

Он только рассмеялся в ответ.

В эту ночь, как всегда, он был слегка пьян и страстно желал ее. Он ласкал ее грудь, затем покрыл ее поцелуями, пока не достиг ее рта. Она часто поддразнивала его из-за размеров его пениса, который она прозвала Везувием, что тоже вызывало у него смех. Сейчас она почувствовала, как Везувий проникает в нее. Его поцелуи стали горячее, и она ощутила всю силу его молодого тела, когда он вонзался в нее. Рената начала стонать. После чего началось извержение Везувия.

— Господи! — проговорила она. — Как бы я хотела, чтобы все мои клиенты умели это делать так, как ты.

Шестая авеню рычала под ее окном, и Марко попытался перекричать шум:

— Ты должна быть очень счастлива!

Она оттолкнула его.

— Самодовольный дурак! — крикнула она, а он только рассмеялся.

Она встала с постели, чтобы немного помыться над раковиной. Лениво почесывая свою волосатую грудь, Марко наблюдал за ней, размышляя над тем, какое это счастье, что он родился красивым, потому что он не мог себе позволить платить за такой великолепный секс.

— Я очень проголодалась, — сказала она по-итальянски.

Между собой они всегда говорили по-итальянски.

— Поведи меня куда-нибудь съесть хотя бы сэндвич.

— У меня нет ни цента.

— Почему? Ты дешевая скотина! Я позволила тебе ложиться со мной в постель бесплатно, а ты даже не купишь мне сэндвич? Господи Иисусе! Мне следовало бы…

— Хорошо, я куплю тебе сэндвич.

— Не делай мне одолжения.

Она начала одеваться, сидя на кровати и натягивая чулки.

— Знаешь, Марко, ты считаешь себя подарком для женщин, а на самом деле ты просто боль в заднице. Только и слушай тебя, сукиного сына, всю ночь о твоей работе. Разве это не «голубая мечта» любой девушки?

— А разве сегодня я жаловался?

— Нет, но будешь. Я уже все знаю наизусть. Господи, да что я знаю: «Я слишком умный, чтобы тупо перекладывать камни», «Я устал от того, что меня называют «тупым итальяшкой», и т. д., и т. п. Господи, если ты так не любишь свою работу, почему ты не бросишь ее?

— И ты одолжишь мне двести долларов?

Она, в изумлении глядя на него, соскочила с постели.

— Ты что, совсем рехнулся? Если бы у меня были двести долларов, из всех я бы никогда не одолжила их именно тебе. А, кстати, зачем тебе двести долларов?

— Я хочу купить грузовик. Я видел сегодня один, выставленный на продажу в Вест Сайде за сто пятьдесят долларов. Он в хорошем состоянии, а еще за пятьдесят я смогу, как я посчитал, привести его в первоклассное, отремонтировав двигатель и покрасив его.

Впервые с тех пор, как они познакомились, она заметила на его лице энтузиазм.

— Послушай, Рената, ты сказала, что я — порядочный мерзавец. Ты поклялась своим задом, что я подонок! Я приехал сюда, чтобы стать кем-то! А тебе известно, как становятся кем-то? Надо, чтобы ты был хозяином самому себе.

— Очень важная новость, — сказала она, застегивая свою желтую блузку.

— Ну хорошо, можешь смеяться надо мной, но я очень сообразительный. Слишком сообразительный, чтобы делать ту работу, которую я делаю. На пароходе были две сестры-ирландки по фамилии О'Доннелл. А их дядя владеет компанией грузовиков в Бруклине. Его грузовики перевозят камень на строительные площадки в городе, и он купается в деньгах. Всего пару лет в бизнесе — и он богат. Почему, черт возьми, и я не смогу сделать этого?

— Это свободная страна.

— Только у меня нет этих двух сотен долларов. Дерьмовое положение!

Он соскочил с кровати, чтобы одеться.

— Меня тошнит от моего образа жизни. Эта дыра, в которой мы с Джейком провели… тараканы, уборной нет… Господи, в Италии я жил лучше! Я…

— Марко, я все это уже слышала. И если ты считаешь, что две сотни долларов решат твои проблемы, почему бы тебе не занять их?

— Ни один банк не даст мне кредит…

— Не в банке, конечно, — прервала она его. — Иди к кредиторам.

— О! Конечно… Платить пятьдесят процентов, а если я прогорю, они убьют меня.

— Ну, тогда иди на улицу и укради две сотни.

Марко как раз застегивал рубашку.

— Во всяком случае, — добавила Рената, — если захочешь обратиться к кредитору, одного такого я знаю.

Он посмотрел на нее: она надевала серьги.

— Кто? — тихо спросил он.

— Один из моих клиентов, — она повернулась и улыбнулась ему. — Он умный, и в постели почти такой же способный, как ты. Но его я заставляю платить.


Бар «Пикколо Мондо» находился в Литтл Итали. На следующий день вечером Марко вошел в бар и через толпу посетителей прошел к стойке.

— Я ищу Сандро Альбертини, — сказал он бармену.

— В задней комнате.

Воздух был сильно прокурен. На стене красовалось очень плохое изображение неаполитанского залива. Марко подошел к двери, на которой висела табличка «Служебное помещение» и постучал. Через какое-то время громила, не менее двухсот пятидесяти фунтов весом, чей расплющенный нос сразу же выдавал его профессию, открыл ему дверь. Он вопросительно посмотрел на Марко.

— Я хочу видеть Альбертини, — сказал Марко. — Меня прислала Рената.

Бывший борец ничего не сказал. Он отступил на шаг в сторону, и Марко вошел в комнату.


— В русском языке, — сказала средних лет преподавательница в устрашающе сидящем на носу пенсне, — нет определенного артикля, как в английском.

Она взяла в руки учебник и стала приводить примеры. Сидя в классе в третьем ряду учеников, Джейк Рубин внимательно наблюдал за ней.

— Мистер Рубин, пожалуйста!

Джейк встал:

— Да, мэм!

Учительница взяла в руки пачку бумаг:

— Что я держу?

В ответе Джейк сделал ошибку на долготу звука, и учительница терпеливо объяснила это ему.

— Очень важно, чтобы вы правильно произносили слова.

Учительница, мисс Тависток, изучала русский в течение восьми лет, когда жила в Петербурге и работала гувернанткой у детей Великого князя Алексея. Она еще раз повторила, как должны произноситься отдельные слова.

«О, Боже, — подумал он. — Неужели я когда-нибудь выучу? Да. Я выучу! Я должен!»


В западной части Четырнадцатой улицы всегда толпились нью-йоркцы. Было чудесное осеннее утро. Жара спала под напором холодных ветров из Канады, и нью-йоркский воздух, который иностранцы сравнивали с шампанским, вдыхался с наслаждением.

Через несколько зданий от школы по изучению языка Д. Гриффитс поставил двухсерийную комедию с Крошкой Мэри[15], не подозревая, что через десять лет он станет самым известным режиссером в мире, а она — кумиром всей Америки, зарабатывающей в год более миллиона долларов. Глории Свенсон[16] было десять лет, и она жила со своими родителями на военной базе Ки Вест. В Белом доме установили огромную ванну для огромного нового президента Уильяма Говарда Тафта. В Англии Эдуард VII наслаждался последним годом своей жизни, а в России императрица Александра пила чай с Распутиным, в то время как его будущий убийца, сказочно богатый князь Феликс Юсупов, танцевал в загородном поместье недалеко от Лондона. В Вене наследник Австро-Венгерского престола эрцгерцог Франц-Фердинанд был раздосадован из-за того, что император Франц-Иосиф не позволял морганатической жене Франца-Фердинанда сидеть в опере в императорской ложе. Там же, в Вене, была впервые исполнена Девятая симфония Малера, «Электра» Штрауса, а Фрейд читал свои лекции. В Швейцарии Ленин издал «Материализм и эмпириокритицизм». А в Детройте Генри Форд представил свою модель «Т». Блерио перелетел на моноплане Ла Манш, Пири достиг Северного полюса, Эрлих изготовил сольварзан, излечивавший сифилис. А Рахманинов совершал турне по Америке, исполняя свой имевший бешеный успех Второй концерт для фортепьяно.