– Этот день, 17 апреля, будет не единственной трагической датой в нашей истории, – пообещала ясновидящая. – В другом году он будет страшнее.

– Не верю, – всхлипнула Амалия, не в силах представить ничего более страшного, чем сегодняшняя трагедия.

– Через три года, день в день, начнется вторжение.

– Война?

– Вторжение, – повторила Дельфина. – И если нам удастся ему противостоять, это будет худшее несчастье в нашей истории.

– Ты хотела сказать «нам не удастся»?

– Что хотела, то и сказала.

Амалия вздохнула. Где-то теперь славная Дельфина? Она подумала о маэстро Лекуоне, умершем на Канарских островах, о толстой Фредди, похороненной в Пуэрто-Рико, обо всех музыкальных именах своего острова… Этим людям пришлось после провала того вторжения[44] укрыться в далеких краях. В конце концов она осталась одна с дочерью, а Пабло отбывает свои двадцать лет тюрьмы.

Последнее дитя, которое она носила во чреве, погибло из-за удара ногой. Это мог быть ее третий ребенок, если бы творимая людьми история не обошлась с нею так безжалостно. Жизнь – азартная игра, в которой не каждому удается родиться, а другие умирают до срока. Что бы ты ни делал, лучшего или худшего исхода ты себе не обеспечишь. И все это слишком несправедливо. Хотя, может быть, дело тут не в справедливости, как она всегда считала, а в других правилах, которые ей необходимо выучить. Возможно, жизнь – это всего лишь время учебы. Но зачем учиться, если после смерти ждет только воздаяние или наказание? Или Дельфина права и после смерти будет еще жизнь? Лучше бы она ошибалась. Амалия не желала возвращаться, если возвращение означает начало новой игры с совершенно алогичными правилами. Она отдала бы все на свете, чтобы спросить Господа, отчего он предначертал ее мужу такую судьбу, ведь он такой любящий, такой искренний…

– Мама, – шепнула девушка и незаметно указала на полицейского, который смотрел на них, но не приближалася.

Нужно уходить. Они не делают ничего запрещенного, но кто может знать?

Исабель еще раз перечитала надпись на черном мраморе: эту фразу она должна показать своим детям, которые однажды у нее появятся, когда будет рассказывать о подвигах прапрадедушки Юана, об упорстве Сиу Мэнда и бабушки Куй-фа и о мятежном духе ее отца, Паг Ли. При воспоминании об отце на ее глаза навернулись слезы. Исабель бесила собственная слабость, и она бросила презрительный взгляд на полицейского, который до сих пор за ними наблюдал и ничего не понял. А потом девушка пошла рядом с матерью, с высоко поднятой головой, повторяя, словно мантру, которую нужно запечатлеть в генах, ту надпись на монументе, которую никогда не должен будет позабыть ее сын: «Не было среди кубинских повстанцев дезертиров, не было среди кубинских повстанцев предателей».

Разбитое сердце

Сесилия чувствовала себя так, словно ее сбросили на дно пропасти. Ей казалось, что трагедия Амалии составляет часть ее собственной жизни. Пока она жила на Кубе, ее будущее напоминало горизонт вокруг: однообразное море без возможности хоть что-то изменить. Прибежищем служили друзья, семья и семьи друзей. Кто-то всегда предлагал помощь или утешение, пусть даже это была рука такого же утопающего. Теперь в распоряжении Сесилии имелась целая вселенная. Впервые в жизни она была свободна, но при этом совсем одинока. От семьи почти никого не осталось, друзья умерли или рассеялись по свету. Некоторые покончили с собой, не выдержав давления усложнившейся жизни; другие, пытаясь спастись на плотах, утонули во Флоридском проливе; многие нашли пристанище в необыкновенных местах: в Австралии, Швеции, Египте, на Канарских островах, в Венгрии, Японии и других уголках планеты, где находился лишний клочок земли. Потому что поголовная эмиграция кубинцев в Соединенные Штаты – это миф; у нее самой есть десятки знакомых, живущих в странах почти мифических, таких же таинственных и недосягаемых, как загадочная Туле. В течение всей жизни Сесилия взращивала дружбу за дружбой, а потом они взяли и растворились в тумане невероятностей. Несведенные счеты с врагами так и остались несведенными, недоразумения пребудут недоразумениями во веки веков, оправдания зависнут в возможном, но не осуществившемся времени… И лучше не думать об этой стране, об этом больном изломанном пейзаже, об этой разрушенной географии, которая вряд ли когда-нибудь станет прежней. Ничто из сущего не избегло своего предопределения. Сесилия вспоминала каждое мгновение собственной жизни, и сердце ее сжималось от боли. В памяти не возникало ни одной картины, на которой все были бы счастливы. Вот почему она раз за разом бросает якорь в этом баре и слушает рассказы Амалии в надежде – несмотря на все обстоятельства – услышать в финале что-то хорошее.

В четверг Сесилия легла рано, но сон не шел. В два ночи, не в силах справиться с бессонницей, она решила, что пора одеваться и ехать в город. Ведя машину, Сесилия через лобовое стекло любовалась сиянием звезд. Небо было такое черное, что на память пришло изречение: «Самое темное время – перед рассветом». И ей показалось, что если эта фраза, сколок народной мудрости, верна, то ее жизнь скоро окрасится светом.

Резко распахнув дверь, Сесилия вошла в бар и оглядела столики. Было так поздно, что она уже не рассчитывала застать свою подругу, однако Амалия была на месте, с мечтательным видом рассматривала фотографии, сменявшие друг друга на двух экранах по сторонам от площадки.

– Здрасте, – сказала Сесилия.

– Дочка и внук приезжают через несколько недель, – вместо приветствия объявила Амалия. – Я надеюсь, ты зайдешь познакомиться.

– С радостью! – Сесилия села напротив. – Куда приходить?

– Сюда, разумеется.

– Но детям в такие места нельзя.

Амалия откусила кусочек льда, лед захрустел, как сухарик.

– Мой внук не так уж и мал.

На площадке медленно двигались несколько пар. Сесилия заказала «Куба либре».

– А супруг вашей дочери приедет?

– Исабель развелась. Приедут только она и внук.

– Как им удалось вырваться?

– Они выиграли визовую лотерею.

Это действительно большая удача. Прежде вытащить визу из горы в полмиллиона заявлений было почти что чудом. Когда же закончится этот исход? Ее страна всегда была страной иммигрантов. Люди со всех широт мира искали на острове пристанища еще со времен Колумба. Никто никогда не хотел убегать… до сих пор.

Сесилия поймала на себе пристальный взгляд Амалии.

– Что с тобой?

– Ничего.

– Не ври мне, дочка.

Девушка вздохнула:

– Меня бесит, что моя страна так и не смогла стать страной, хотя и имела такую возможность! Теперь пусть хоть взорвется, мне уже все равно. Я просто хочу жить спокойно и знать, что могу планировать оставшееся время моего существования.

– Это говорит твой гнев, а не твое сердце. А гнев – это показатель, что тебя всерьез интересует происходящее в твоей стране.

Официантка принесла коктейль.

– Что ж, возможно, – признала Сесилия, – но я отдала бы все на свете, чтобы узнать будущее и больше не грызть себе кишки. Если бы я знала, что нас ждет, то знала бы, как себя вести, и перестала бы метаться.

– Будущее – не одно. Если ты сейчас увидишь судьбу какой-нибудь страны или человека, это не значит, что через месяц ты увидишь то же самое.

– Не понимаю.

– Будущее, которое ты увидишь сегодня, воплотится только в том случае, если никто не примет поспешных решений, не совершит необдуманных поступков. Даже несчастный случай может изменить изначально предначертанное. За месяц сумма таких событий изменит образ будущего.

– Ну и что? – отмахнулась Сесилия. – Все равно ведь никто не может видеть то, что будет.

Столики пустели один за другим; официанты взялись их протирать. Еще две парочки попросили счет.

– А тебе не хотелось бы попытать счастья?

– Я никогда не играю в лотерею. Я невезучая.

– Я говорю об оракуле, который предсказывает будущее.

Сесилия перегнулась через стол:

– Вы же только что сказали, что не бывает точных предсказаний. А теперь хотите выступить пророчицей?

Легкий хрустальный смех Амалии разнесся по опустевшему залу. Жалко, что она редко смеется.

– Дело вот в чем: я в силу моих обстоятельств знаю то, чего не знают другие… Но давай не будем усложнять. Пусть эта проверка будет как бы в шутку.

На стол упали шесть кубиков. Два были обычные, шестигранные, в другой паре граней было по восемь, а в третьей – столько, что невозможно и сосчитать.

– Судьба – это азартная игра, – излагала Амалия. – Один мудрец сказал, что Бог играет со Вселенной в кости[45], но он ошибся. Иногда Бог предпочитает русскую рулетку.

– Что я должна делать?

– Кидай.

После броска старушка изучила все цифры.

– Кидай еще раз. – Она вернула кубики девушке.

Проверив результат, она собрала кубики и снова потрясла в ладонях.

– Еще.

Сесилия повторила операцию уже не без раздражения, но Амалия как ни в чем не бывало заставила ее кидать кубики еще три раза. Только потом она убрала их в сумочку.

– Выясни, что в кубинской лотерее означают номера 40, 62 и 76. Их комбинация покажет тебе, кто ты такая и чего ты должна от себя ждать. Потом найди 24, 68 и 96 по китайской системе. Эти числа отражают будущее, о котором мы так много думаем.

Сесилия помолчала, прикидывая, насколько серьезна эта игра.

– Я слышала, что номера в лотерее имеют несколько значений, – произнесла она после паузы.

– Бери только первое.

– И как мне растолковать предсказание, если там всего три слова?

– Там не слова, а идеи, – уточнила Амалия. – Учти: гадательные системы основаны скорее на интуиции, чем на логике. Ищи синонимы, ищи ассоциации…

Скудное освещение в баре уже помигивало.

– Я и не думала, что уже так поздно! – Амалия встала из-за стола. – Пока не забыла: спасибо тебе, что составляла мне компанию по вечерам, когда мне было так одиноко…