– Ну конечно, – начала Амалия, – мы были…

– Я работала у тетушки этой сеньоры, когда она была еще девочкой, – встряла повариха. – Донья Амалия часто туда наведывалась.

Амалия поймала предупреждающий взгляд толстухи и не стала возражать.

– А это что, ваша дочка?

– Да, – ответила Вивиан. – Что бы ей дать поесть?

– Я только что испекла пирог.

– Немного теплого молока будет в самый раз, – вмешалась Амалия.

– Фредесвинда, делай, что велит сеньора. Амалия, ты попала в хорошие руки.

Каблучки хозяйки зацокали по черному мраморному полу коридора.

– Зачем ты выдумала эту басню? – шепнула Амалия.

– А как ты хотела? – перешла на «ты» Фредесвинда, разогревая молоко. – Признаваться, что мы были соседками?

– Почему же нет?

– Ах, Амалия, ты чересчур наивна, – буркнула подруга, нарезая пирог. – Если бы вы не переехали в хорошее место, дон Хулио не пригласил бы вас к ужину. Если ты скажешь, что была соседкой поварихи, эта новость не поможет вам обстряпать дело, а для Пабло этот контракт необходим…

– Откуда ты знаешь?

– Мы, слуги, хорошо слышим.

Пока Фредесвинда болтала, девочка стащила кусок пирога и уже тянула ручку за вторым.

– Нет, Иса, – сказала Амалия. – Это не для тебя.

– Пока ты не ушла, угостись и сама, – настаивала повариха. – А ей я дам молочка и попробую укачать… Уй, ну что за прелесть!

Фредесвинда принялась расхаживать с Исабелой на руках, напевая вполголоса. Не успела Амалия доесть пирог, а девочка уже спала, убаюканная красивым контральто.

– Я не знала, что ты так хорошо поешь. Тебе бы этим деньги зарабатывать.

– Ты что, безглазая? Кто же наймет на работу певицу, в которой триста фунтов весу?

– Ты могла бы чуть-чуть похудеть.

– Думаешь, я не пыталась? Это такая болезнь…

До женщин донеслись голоса и смех.

– Ступай уже отсюда, – проворчала Фредесвинда. – Сеньора не должна так долго разговаривать с прислугой. Если девочка проснется, я тебя отыщу.

Амалия пошла по коридору, ориентируясь по звуку, вот только не помнила, налево или направо надо повернуть. В конце концов эхо привело ее в гостиную.

– Что будешь пить, Амалия?

Гостья не успела ответить, когда в дверь позвонили два раза.

– Это наверняка он, – сказал Хулио. – Вивиан, налей чего-нибудь Амалии. А я иду открывать.

Пабло наклонился к ведерку со льдом, Амалия пригубила ликер, а голоса в это время приближались по коридору. Амалию повернуться к дверям заставила даже не наступившая пауза, а напряженная поза мужа. Рядом с Хулио стоял ее отец, и был он вне себя от изумления.

– Что с вами, дон Хосе? Вы в порядке?

– Да… нет… – просипел Пепе, как будто ему не хватало воздуха.

А потом в коридоре раздался шум.

– Мы можем перенести нашу встречу на другой день, – предложил Хулио.

– Прошу прощения, – подала голос из коридора толстая Фредесвинда, силясь удержать Исабель, которая рвалась из рук. – Сеньора Амалия, девочка зовет вас.

– Простите, дон Хулио, – прошептал Хосе.

Удивленные хозяева смотрели, как он повернулся и вышел из комнаты. Почти что ощупью отыскал дверь и попытался открыть, но не справился с хитроумным замком.

И тут его потянули за штанину:

– Тата.

Девочка, совсем еще кроха, недавно вставшая на ножки, смотрела на господина, который не может открыть дверь. Хосе отступил на два шага, но девочка не отпускала его штанину.

– Тата, – со странной настойчивостью позвала она.

Это был его собственный взгляд и взгляд его дочери. Побежденный взглядом внучки, Хосе собрал последние силы, склонился, взял ее на руки и зарыдал.


Всех этих лет как будто бы и не было, вот только ее отец еще больше поседел и глаза его, когда он играл с внучкой, по временам лучились особым светом. Потому что если раньше Хосе жил, завороженный своей дочерью, то теперь Исабель действовала на него почти гипнотически. Дед мог без устали подбрасывать ее вверх, рассказывать разные истории и показывать, как открываются футляры музыкальных инструментов. Амалия пользовалась любой возможностью, чтобы оставить девочку с ним, а сама в это время занималась своими делами. В тот жаркий вечер в городе вечной влажности колокольчик возвестил о ее появлении в магазине, в котором она так любила играть в детстве.

– Привет, папочка! – крикнула она отцу, склонившемуся за прилавком.

Хосе поднял голову:

– Она умирает.

Амалия застыла, увидев ужас на его лице.

– Кто?

– Донья Рита.

Амалия спустила дочку на пол.

– Как? Что стряслось? – Женщина почувствовала, что колени ее подгибаются.

– У нее опухоль голосовых связок, – тихо сказал Хосе. – Святые небеса! Умирает женщина, поющая как богиня.

В голове Амалии замелькали неясные образы той Риты, что была рядом с самого ее детства, и ей показалось, что всей своей жизнью она обязана ей: кукла с золотыми кудряшками; серебряная шаль, которая свела ее с Пабло; письма, которые она носила к нему и от него; прибежище, которое она предоставила им после побега; заем на покупку их первого магазина…

– Это словно месть преисподней, – всхлипнул Хосе. – Как будто дьявол почувствовал такую зависть к этому горлу, что порешил закрыть его навсегда.

– Папа, не говори так.

– Лучший из голосов, которые дала эта страна… Другой такой у нас не будет!

Глаза у Пепе покраснели, но Амалия плакать не собиралась.

– Я должна ее увидеть.

– Ну тогда не уходи: Рита может зайти в любой момент. Она говорила, что завернет сюда после репетиции.

– Она собирается петь? С таким заболеванием?!

– Ты же ее знаешь.

Шум позади рояля сорвал обоих с места. Исабелита уронила несколько скрипичных футляров. С девочкой ничего не случилось, но она напугалась и вопила как резаная.

– Здравствуйте, добрые люди… И что у вас стряслось? Конец света уже наступил?

Голос, который ни с чем не спутаешь, голос, как пенистый прохладный смех.

– Рита!

– Мне сейчас не до поцелуйчиков. Дай мне полюбоваться на это ангельское создание, которое орет, как дьяволица.

Как только певица взяла девочку на руки, Исабель замолчала.

– Вот твои деньги, Пепе. – Женщина порылась в сумочке. – Пересчитай – тут все правильно?

– Рита!

– Ну что вы заладили: «Рита-Рита…» Так вы мне все имя истреплете.

Певица держалась так же, как и всегда.

– Амалита, отправляйся по своим делам, а я побуду с девочкой, – сказал Пепе.

– Нет, папа. Лучше я ее заберу.

– Но ты же собиралась ее оставить.

– Думала пройтись по магазинам, но вот расхотелось.

– А почему бы нам не прошвырнуться вдвоем, как в прежние времена?

Амалия обернулась к Рите и заметила, что шея ее замотана платком. И сразу догадалась, что Рита заметила ее взгляд.

– Оставь девочку со мной, – попросил Пепе. – Вечером я ее тебе привезу.

Амалия поняла, что отец просит не только о своей внучке, но и о своем мире, который рушится из-за болезни Риты. Она впервые увидела, что спина у отца начинает горбиться, и разглядела тень испуга в его глазах и неуверенность – предвестницу дрожи, но вслух ничего не сказала. Она поцеловала дочку, поцеловала отца и отправилась с Ритой гулять по Гаване.

После прогулки женщины устроились в кафе на Прадо, они рассматривали прохожих под деревьями, на ветках которых сидели голуби и воробьи. Они обсудили тысячу мелочей, обходя молчанием тему, которой обе страшились. Они вспоминали свои давнишние походы по магазинам, первый визит к гадалке, приступ хохота, напавшего на Риту, когда она узнала, что поклонник Амалии – китаец… Голуби слетались к их столику поклевать упавшие крошки.

– Ах, девочка, – вздохнула певица после долгого молчания, – иногда мне кажется, что все это скверная шутка, как будто кто-то это выдумал, чтобы меня напугать и сделать мне больно.

– Не говорите так, Рита.

– Я просто не представляю себя запертой в ящик, тихохонькой, так что и не пикнуть. Только подумай! Это я-то, которая ни разу не прикусила язык, всегда пела людям правду!

– И будете петь, вот увидите. Когда выздоровеете…

– Хорошо бы, потому что умирать я не собираюсь.

– Ну конечно, донья Рита. Вы никогда не умрете.


Амалия вернулась домой в таком отчаянии, что решила сразу лечь. Отец привезет Исабелиту еще не скоро, так что есть возможность на пару часов позабыть о мире.

Эти высокие каблуки ее просто доконали. Амалия вошла в прихожую и скинула туфли. И неожиданно услышала шум в спальне. Женщина на всякий случай прикинула расстояние между дверью в спальню и дверью наружу. С колотящимся сердцем она на цыпочках прошла вперед.

– Пабло!

Ее муж подскочил от испуга.

– Что это? – спросила она, глядя на три перевязанные бечевкой пачки, которые Пабло уронил на пол.

– Экземпляры «Гуннун Хушэн».

– Как?

– Это газета Уан Тао Пая.

– Для меня твои слова – китайская грамота, – бросила Амалия, но сразу же поняла, что, если понимать буквально, прозвучало это как-то неудачно. – Что ты имеешь в виду?

– Уан Тао Пай – мой соотечественник, погибший в тюрьме. Его пытали за то, что он коммунист. А это экземпляры его газеты, реликвии…

Амалии вспомнились таинственные отлучки мужа и его возвращение домой в самые неожиданные моменты.

– Он был твоим другом?

– Нет, это случилось много лет назад.

– Ты ведь клялся, что никогда больше не станешь впутываться в такие дела!

– Я не хотел тебя расстраивать, – с этими словами Пабло обнял жену, – но у меня плохие новости. Возможно, к нам придут с обыском.

– Что?

– У нас мало времени. Нужно перепрятать эти пачки.

Пабло выглянул из окна:

– Они все еще здесь, и я не могу уйти, потому что они видели, как я входил в дом. Нехорошо будет, если они постучат к нам, а меня нет. Сразу заподозрят неладное.

– Куда их отнести?