Амалия не любила думать об отце, потому что эти раздумья так или иначе оканчивались слезами. У нее есть муж, который ее обожает, а теперь еще и мать, которая о ней беспокоится, но она потеряла лучшего друга. Ей не хватало его нежности старого ласкового зверя – и нечем было ее заменить.

Пабло как мог старался развеять ее печаль. Он еще в юности разглядел нить, соединяющую отца и дочь – таких похожих и при этом таких независимых. Теперь Амалию, казалось, ничто не радовало. После долгих раздумий Пабло решил прибегнуть к тактике, которую изобрел раньше, желая отвлечь жену от мрачных мыслей: подкинуть жене какую-нибудь проблему, которая потребует ее прямого вмешательства, – и чем сложнее будет эта проблема, тем лучше.

Однажды вечером Пабло вернулся из магазина и принялся жаловаться. Продажи сильно сократились. К тому же слава их предприятия – это как визитная карточка в обществе. Очень жаль, что они не могут появляться на всех мероприятиях, куда их приглашают. Он раньше не хотел говорить, чтобы ее не расстраивать, но как же возможно принимать столько приглашений, если они потом не смогут ответить тем же? У них нет возможности никого приглашать… разве только они примут решение переехать в более подходящее для приемов место. Куда? Ну, это сложный вопрос. Но почему бы, например, не в Эль-Ведадо?

И хотя до родов оставался всего месяц, Амалия перестала судачить с толстухой Фредесвиндой и с газетой в руках в две недели обошла больше двадцати квартир. Пабло был и доволен и встревожен одновременно. Никогда прежде он не видел жену в таком лихорадочном возбуждении. И терялся в догадках: этот энтузиазм вызван желанием быть полезной или другими обстоятельствами? Пабло начал склоняться ко второму варианту, когда агент по недвижимости передал им ключи от квартиры.

В день переезда Амалия замерла в дверях, точно сомневаясь, что это и есть их новое жилище. Квартирка была маленькая, но чистая, в ней витал запах соседского достатка. С балкона был виден кусочек моря, свет легко проникал в широкие окна. Женщину приводила в восторг ванна ослепительной белизны и гигантское зеркало, в котором, если отойти, можно было увидеть себя во весь рост. Амалия пробежалась по всей квартире, не уставая восхищаться: все такое светлое, такое синее! После ее старого дома неподалеку от Китайского квартала и скромного обиталища в Луйано от этой квартиры у Амалии перехватывало дыхание.

Вскоре стало очевидно, что старая мебель этому дому не подходит. Их кровать на фоне светлых стен казалась доисторическим чудищем, а диван под лучами бьющего с балкона солнца смотрелся облезлым уродцем.

– Так мы никого пригласить и не сможем, – заключил Пабло с досадой, но в то же время и с радостью. – Нам нужна новая мебель.

Вот тогда-то Пабло и обнаружил, что выбирать мебель для собственного дома – та самая страсть, которая скрывалась за восторгами его жены.

С помощью займов и кредитов Амалия приобрела кремовый кожаный диван, два кресла того же цвета и два деревянных столика для гостиной. В столовой она поставила стол из кедра, который можно было удлинить для приема на восемь персон, и стулья из того же дерева с темно-красной обивкой. Над столом она повесила люстру цвета янтаря. А еще купила бокалы, серебряные приборы и кухонную утварь. День за днем хозяйка добавляла все новые детали: занавески из легкого газа, фарфор, тарелки на стену в столовой, морской пейзаж над диваном, керамический фонтанчик с камушками…

Меньше чем за две недели Амалия превратила новую квартиру в место, которое в голос вопияло о гостях, чтобы пришли и выразили свое восхищение. Разве не на это намекал Пабло, когда жаловался на старую рухлядь? Произнося эту речь, Амалия распаковала новую покупку: серебряные канделябры и красные свечи к ним. Это была завершающая точка в убранстве столовой.

В тот вечер после ужина позвонила Рита и позвала обоих на премьеру «Женщины-медиума».


Действо получилось волнующее, на сцене двигались тени. Но это были не бутафорские тени, не те привидения, которых донья Рита – в роли мадам Флоры – оживляла перед гостями, чтобы поддержать славу прорицательницы, проделывая этот трюк с помощью дочери Моники и немого Тоби.

Женщина хваталась рукой за горло, уверяя, что призрачные пальцы пытаются ее задушить, что, вообще-то, было невозможно, поскольку она лучше других понимала, что эти призрачные видения – всего лишь выдумка… Амалия почувствовала, что у нее начались схватки. Теперь медиум обвиняла юношу и девушку, якобы кто-то из них старается ее напугать. Никто – клятвенно заверяют оба – ничего подобного не делал. Они слишком заняты запугиванием гостей: изображают призраков, издают разные звуки. Амалия пыталась не обращать внимания на шевеление в животе. Вот она посидит тихонько, и все само успокоится. Против обыкновения, в антракте она не покидала своего места. Попросила у Пабло леденцов и с тревогой стала ждать, когда погасят свет. Что там на сцене – просто музыка или это сонмы призраков выходят на поверхность? Мадам Флора в ярости ополчилась на Тоби. Это ведь он снова и снова к ней прикасается! Однако немой юноша ответить не может, и тогда, несмотря на протесты девушки, вещунья выгоняет Тоби из дома.

Ах, ее девочка, погибшая из-за удара водяной струи… и красные дьяволы Дельфины, и китайские жемчужины, вынесенные из бойни… Какой магией пользуется эта женщина, чтобы собирать вокруг себя столько призраков? Когда она на сцене, может произойти что угодно. Вот и теперь – ее мадам Флора оказалась потрясающим открытием. Вещунья обезумела от страха. И вот однажды ночью, уверившись, что шорохи – это привидения, возжелавшие ее смерти, она выстрелила и убила несчастного Тоби, который вернулся, чтобы увидеться со своей возлюбленной Моникой.

Однако Амалия увидела то, чего не увидел никто другой. Рука, которую Рита подносила к шее, отливала красным, точно закатная луна. Кровь… ее подругу как будто обезглавили.

Публика вскочила с мест и разразилась аплодисментами. Пабло едва успел подхватить падающую жену, а на ковер в театральном проходе лилась теплая прозрачная жидкость.


А теперь девочка агукала, лежа в кроватке. Мартинико, утомившись или заскучав, выбрался на балкон и развлекался швырянием семечек в машины, проезжавшие мимо. Стук двери всполошил домового. Его могли видеть только мать и дочь, но домовой все равно поспешно испарился, прежде чем в комнату влетел Пабло с раскрасневшимся лицом.

– Господи, как ты меня напугала! – воскликнул отец семейства. – Ты не пошла в магазин?

– Я устала. А ты что здесь делаешь?

Амалия вспомнила, что две недели назад муж при ее появлении поспешно выскочил из комнаты с таким же встревоженным видом.

– Сегодня вечером решается судьба контракта, – объявил он. – Мы должны быть у Хулио в семь.

«Флейта Пана» превратилась в сеть из четырех магазинов, где продавали не только ноты и музыкальные инструменты, но также и пластинки зарубежных исполнителей. Хулио Серпа, главный импортер на острове, предложил Пабло продавать его товар; но для этого требовалось открыть еще три магазина. Когда Пабло ответил, что у него недостаточно денег, Хулио предложил партнерство: он выкупает пятьдесят процентов, таким образом Пабло удвоит свой капитал и совладельцы смогут вложиться в дело на равных. Но Пабло не согласился. Ему пришлось бы каждое свое решение обсуждать с партнером. Импортер изъявил готовность заплатить больше и выкупить только сорок процентов, но Пабло не желал быть обладателем шестидесяти процентов своей мечты. Он сказал, что продаст только двадцать. В конце концов коммерсант пригласил Пабло поужинать вместе с его доверенным лицом, человеком достаточно опытным, чтобы служить посредником в подобных случаях. Мужчины собирались обсудить новый вариант, который устроил бы всех.

– Я зайду за тобой в семь, – сказал Пабло, целуя жену на прощание.

Амалия укрыла заснувшую дочку. И только потом обратила внимание, что муж не забрал документы, за которыми возвращался домой.


Амалия мечтала произвести на партнеров мужа наилучшее впечатление, но хныканье Исабель перешло в крик, который не давал ей принарядиться.

– С ней все в порядке? – спросил Пабло, укачивая на руках дочку, лицо которой побагровело от воплей. – Давай лучше откажемся от приглашения.

– Ни в коем случае. Если это не прекратится, пойдешь один. А я тут справлюсь…

Мартинико выглянул из-за шторы, и девочка улыбнулась. Пока домовой играл с малюткой в прятки, Амалия успела привести себя в порядок. Крики возобновились, когда Мартинико на прощание помахал рукой, усилились, когда супруги вышли в коридор, и достигли апогея перед особняком Хулио.

– Входите, – приветствовал коммерсант, встречая их на пороге. – Вивиан, у нас гости!

У его супруги была кожа театральной, почти что сияющей белизны.

– Что-нибудь выпьете?

Исабель продолжала вопить на руках у матери. Взрослые переглядывались, не зная, что делать.

– Отправляйтесь с Пабло в библиотеку, – предложила наконец Вивиан. – А я позабочусь об Амалии и девочке.

Амалия разглядывала полки из красного дерева, заставленные книгами, освещенные теплым желтоватым светом.

– Пойдем пока на кухню, – позвала Вивиан. – Дадим ей что-нибудь.

– Не думаю, что Исабель плачет от голода, я покормила ее дома, – отозвалась Амалия, когда они шли по коридору. – А если даже и так, все равно у тебя вряд ли найдется подходящая еда. Она пока не все ест.

– Не беспокойся, Фредди обо всем позаботится.

Гостья подумала о дистанции, отделяющей ее семью и эту, где имеют возможность нанять повара: о таком она не осмеливалась даже мечтать.

Исабель больше не плакала – быть может, благодаря аромату сдобы, веявшему в коридоре. Дойдя до кухни, Амалия застыла как вкопанная: она увидела повара. Точнее сказать – повариху.

– Фредесвинда!

Толстуха тоже обомлела:

– Амалия!

– Вы что, знакомы? – спросила Вивиан, и голос ее зазвучал совсем по-другому.