Раздались выстрелы, и передние подались назад, но эта волна не задела стоявшую на ступеньках Амалию. И все-таки первая же струя воды сбила ее с ног. Сначала она ничего не поняла – только почувствовала удар и боль, от которой потемнело в глазах. Амалия увидела на одежде кровь: падая, она ударилась о ступеньку.

Вторая струя угодила ей в грудь и толкнула на цементную тумбу с афишами, возвещающими о новом представлении в кабаре «Тропикана» («самое большое в мире шоу под открытым небом»), наклеенными поверх объявления об открытии театра «Бланкита» («на пятьсот мест больше, чем в нью-йоркском „Радио-Сити“, который до этого дня был самым большим театром в мире»). И в голову Амалии пришла несвоевременная мысль: как забавна судьба ее островка, где все одержимы страстью иметь все самое большое или быть в чем-нибудь уникальными… странное место, наполненное музыкой и болью…

Вода ударила в третий раз.

Прежде чем упасть на тротуар без чувств, Амалия увидела плакат, рекламирующий последний шлягер – песню с комическим сюжетом, завязка которого произошла неподалеку: «По Прадо и Нептуно девчоночка шла…»

Дела душевные

Сесилия подняла трубку еще в полусне. Звонила двоюродная бабушка, предлагала позавтракать вместе, как положено. «И никаких отговорок!» – сразу предупредила она. Она-то знает, что Сесилия звонила ей несколько раз на неделе. «Если хочешь поговорить или попросить о чем-нибудь, сегодня твой день».

Сесилия умылась ледяной водой и быстренько оделась. В спешке журналистка чуть не забыла карту. У нее выдалась тяжелая неделя на работе – две статьи для воскресного выпуска: «Кулинарные секреты бабули» и «Тайная жизнь вашего автомобиля». Сесилия написала их, совершенно не разбираясь ни в кулинарии, ни в автомеханике. Но все эти дни треклятая карта не шла у нее из головы. Бабушка куда-то запропастилась. По крайней мере, трубку не брала. Сесилия даже походила возле ее дома, решив вызвать полицию, если заподозрит что-нибудь неладное. Соседка рассказала, что Лоло каждый день выходит из дому ни свет ни заря и возвращается поздно вечером. Чем она занимается?

Еще на лестнице девушка услышала голос попугаихи:

– Мусор прочь! Мусор прочь!

А еще вопила бабушка, и это было похуже, чем птичья брань:

– Заткнись, чертова стрекоталка! Иначе отправлю тебя в кладовку на целых три дня.

Но ее питомице не было дела до этих угроз, и лозунги лились рекой:

– Фидель силен, прогонит янки вон.

– Идиотка безмозглая! – перекрикивала птицу Лоло. – Если не уймешься, я тебе в ужин петрушки накидаю[38].

Сесилия позвонила. Фиделина взвизгнула от удивления, а бабушка от испуга – наверно, решила, что это соседи пришли скандалить. Наступила мертвая тишина, потом послышался перестук и глухой удар.

«Ну все, – с надеждой подумала гостья. – Птичке каюк».

Дверь открылась.

– Как я рада тебя видеть, доченька! – Старушка наградила ее нежнейшей улыбкой. – Давай проходи, не то простудишься.

Пока Лоло запирала дверь на все засовы, Сесилия осматривала комнату.

– А где попугай?

– Там.

– Ты наконец-то ее выпотрошила?

– Девочка, ну что у тебя за мысли! – перекрестилась Лоло. – Это совершенно не по-христиански.

– То, что Фиделина с тобой вытворяет, христианским тоже не назовешь.

– Это тварь Господня, – вздохнула тетушка с видом мученицы. – Я ее прощаю, потому что она не ведает, что творит.

– Я слышала крики, а потом шум…

– А, ты об этом…

Лоло подошла к кладовке и открыла дверь. Клетка Фиделины стояла рядом с коробками и чемоданчиками. Снова увидев свет, птица бодро заверещала, однако радость пленницы длилась лишь мгновение. Старушка захлопнула дверь у Фиделины перед клювом.

– Мне пришлось волочить эту клетку, а в ней весу десять тонн. Железные ножки постукивали – вот что ты слышала.

– И очень жаль, – разочарованно отметила Сесилия.

– Пойдем в столовую. Шоколад уже готов.

Сесилия переместилась в угол, откуда доносились дивные ароматы. Лоло поднялась ни свет ни заря, чтобы купить в ближайшем кафе свежих чурро[39]. Вернувшись, она положила их в духовку, чтобы не остыли, а в кастрюлю с молоком кинула несколько брикетов испанского шоколада. Теперь в центре стола стоял кувшин шоколада, а рядом в глиняной миске красовалась горка чурро, от них поднимался ванильный пар.

– Зачем ты хотела меня видеть? – спросила тетушка, наливая шоколад.

– Давно к тебе не приезжала.

– Я тебе дважды в матери гожусь, так что оставь эти сказочки. Что случилось?

Сесилия рассказала о доме-призраке и об историческом значении дат, когда он появляется.

– …Но теперь его видели в день, который не совпадает ни с одним из таких событий, – закончила девушка, – и я не знаю, что и думать.

Она макнула кончик чурро в шоколад, а когда несла его ко рту, на скатерть упала темная капля.

– Чуть не забыла!

Сесилия выбежала в гостиную, достала из сумки карту, вернулась и разложила ее на столе, но тетушка отказалась что-либо рассматривать, пока они не покончат с завтраком. Только убрав тарелки, Лоло принялась за исследование; девушка ловила каждое ее движение. Иногда старушка хмурила брови и замирала, глядя в пустоту, пытаясь увидеть или услышать нечто, внятное только ей, потом молча мотала головой и возвращалась к карте.

– Знаешь, что я думаю? – произнесла она наконец. – Этот дом может быть мемориалом.

– Чем?

– Чем-то вроде памятника или знака.

– Не понимаю.

– До сих пор бóльшая часть дат была связана с недавней историей Кубы. Но возможно, дом хочет также указать на свою особую связь с каким-то человеком.

– И какой в этом смысл?

– Никакого! Дом просто выстраивает систему координат.

– Ты можешь понятней объяснять?

– Девочка, все очень просто. Возможно, все это время дом объявлял: «Я явился из такого-то места» или «Я олицетворяю такое-то событие». А теперь он говорит: «Я здесь из-за такого-то человека». Полагаю, что дом изначально связан с Кубой, но теперь он связан с кем-то или с чем-то в этом городе.

Сесилия ничего не ответила. Новая гипотеза показалась ей какой-то неубедительной. Если дом – носитель чьей-то личной истории, которая перетекла в Майами, тогда почему же он продолжает появляться без всякой логики, бессистемно в столь непохожих районах города?

Бой часов вернул девушку к реальности.

– Извини, доченька, но мне пора отправляться к мессе, а потом… Боже мой! Погляди на свою юбку!

На юбке красовалось шоколадное пятно. Лоло подошла к холодильнику и достала кусочек льда.

– Иди в ванную и потри.

– Тетушка, почему ты так часто уходила из дому на этой неделе? – спросила Сесилия, заглянув в спальню. – Я решила, с тобой что-то случилось. И не говори, что все эти дни ты провела в церкви…

Сесилия так и не договорила, потому что увидела фотографии над комодом. Вот ее бабушка Дельфина, как обычно в цветастом платье и с неизменной улыбкой, среди роз в саду рядом с домом. На другом снимке стоял незнакомый господин, которого Сесилия опознала по клетке с тем самым попугаем. Когда девушка увидела третью фотографию, земля ушла у нее из-под ног. С нежностью и ужасом смотрела Сесилия на своих родителей в свадебных одеждах: мама с волосами, собранными в пучок, и в длинном платье; отец с лицом киноактера, при галстуке в светлый горошек, который она совсем забыла. Внизу шла дарственная надпись: «Тете Лоло в память о нашей свадьбе в приходе Святейшего Сердца Иисуса в Эль-Ведадо, в день…» А дальше дата, дата…

– Февраль – единственный месяц, когда я хожу в церковь каждый день, – сообщила из кухни старушка. – Я всегда буду молиться за твоих родителей, которые поженились четырнадцатого февраля в знак своей великой любви. Упокой, Господи, их души!

Мне не хватало тебя

Когда Амалия узнала, что потеряла дочь – существо, пол которого предсказала Дельфина, – она не заплакала. Глаза ее впились в лицо Пабло, сидевшего на стуле в больнице, где она когда-то родилась и где ее бабушка была рабыней, когда в этом доме жила дочь маркиза де Альмендареса. Витражи в окнах до сих пор расцвечивали пол и стены. Папоротник во дворе до сих пор шуршал под дождем, наполняя комнаты свежим ароматом кубинского леса.

– Сукины дети! Посмотри, что они с нами сделали, – сквозь зубы процедил Пабло.

– Ничего, у нас еще будет ребенок, – отвечала она, глотая слезы.

Глаза Пабло покраснели и увлажнились, он наклонился поцеловать жену. Амалия как будто подхватила от Дельфины дар пророчества: через несколько месяцев живот ее снова округлился.

В те дни Амалия много думала о Дельфине, которая снова переехала, но перед этим набила голову соседки разнообразными предсказаниями. По большей части кошмарными.

Однажды, когда женщины обсуждали самоубийство Чибаса, Дельфина заявила:

– Его смерть ничего не доказала, а наша участь будет еще более скверной. Через несколько лет остров превратится в преддверие ада.

Незадолго до переезда она зашла попросить чашку риса.

– Сначала переворот, потом мертвецы, – сообщила она.

Амалия думала, что соседка имела в виду струю воды, перевернувшую ее на улице, и свою мертвую дочку… Но все поняла, когда в стране произошел переворот и в 1952 году к власти пришел генерал Фульхенсио Батиста[40]. Все проделали очень аккуратно, без единого выстрела. А мертвецы действительно начали появляться потом. Но пророчество продолжало сбываться и дальше. Куда хуже оказалось пришествие Костлявой, этого мифического существа, которому при поддержке красных дьяволов суждено было обратиться в Иуду, Ирода и Антихриста этого острова. Даже младенцев будут избивать, если они попытаются освободиться из-под этого ярма, пообещала Дельфина.

Желая отогнать мрачные мысли, Амалия вернулась к вышиванию, но все равно думала о своем. За последнее время в ее жизни много чего произошло. Так, например, мама зашла к ним в магазин. А отец знает? Конечно нет, уверяла Мерседес. Он не должен про это знать. Приняв жесткое решение не встречаться с дочерью после ее побега и замужества, Пепе сделался угрюмым, совсем перестал смеяться.