Дайна Чавиано - Остров бесконечной любви

– Это временно, – заверила Сесилия.

Фредди собирался возразить, но в разговор встряла Гея:

– Придумала что-нибудь?

– Я нанесла на карту места появления, но ничего не поняла.

– Фигуры по точкам искала?

– Нет никаких фигур.

– Можно узнать, о чем это вы?

Сесилия подробно рассказала о доме, местах и датах. Когда привезли пиццу, они все еще спорили о смысле дат, особенно последней. Безусловно, она была главной загадкой, исключением из золотого правила, которому до сегодняшнего утра подчинялась система дат. От пиццы не осталось ни крошки, а они так и не пришли ни к какому заключению. Фредди посмотрел на часы и объявил, что ему пора. И уже с порога вдруг закричал:

– Чуть не забыл про самое главное! – Парень вытащил из рюкзака несколько видеокассет. – Вот что я принес. Это записи визита папы. Смотри не потеряй.

– Спасибо, конечно, но я сыта по горло всем, что связано с этой страной.

«А вот и неправда», – подумал Фредди. А вслух сказал:

– Я тоже, но человеку свойственно любить то место, где он страдал.

– Ну нет, – поправила Сесилия. – Человеку свойственно любить то место, где он любил. Наверно, поэтому Майами начинает мне нравиться.

– Если ты говоришь правду, тогда ты должна любить этот проклятый остров. Мы слишком много чего там любили. Некоторые вещи того стоили, другие – не стоили…

Сесилия почувствовала, как внутри что-то оттаивает – словно рушится крепость, однако сдаваться она не собиралась.

– Я не хочу ничего вспоминать. Я хочу забыть. Хочу верить, что я другой человек. Хочу думать, что родилась в тихом спокойном местечке, где меняются только времена года, где камень, который я положу у себя во дворе, останется там лежать и тысячу лет спустя. Я не хочу приспосабливаться к чему-то новому. Я устала привязываться к человеку, а потом терять его, просто свернув за угол. Я больше не готова к потерям. У меня болит душа и память. Я не хочу любить, чтобы потом не умирать от боли…

Фредди понимал ее тоску, но не одобрял этой тяги к уединению. Он не мог позволить Сесилии снова замкнуться в себе. Нехватка общения – злейший враг здравомыслия.

– А вот я скучаю по своим друзьям, по нашим прогулкам и приключениям, – ответил он. – И не боюсь это признавать.

– «Разлука приносит забвенье», – пропела Гея.

Фредди посмотрел на нее почти с ненавистью.

– Когда человек покидает какое-то место, он его мифологизирует, – изрекла Гея.

– Да, верно, – подхватила Сесилия. – Гаваны, по которой ты скучаешь, наверняка не существует.

– Кто бы говорил! – буркнул Фредди. – Не ты ли месяц назад вздыхала по очередям в Синематеку?

– Бывает, с языка срываются всякие глупости, – уже раздраженно отозвалась Сесилия. – В ту минуту я вообще хотела отсюда исчезнуть.

– А когда ты жила на Кубе…

Сесилия решила не мешать парню разглагольствовать. В отличие от своего друга, она не ловит каждый вздох этого острова. И хотя девушка ощущала ту же боль, душа ее жаждала вовсе не слепой верности.

Сесилия смотрела, как ветер треплет плющ на стене соседнего дома, как птицы гоняются друг за дружкой меж кокосовых пальм… Ей вспомнился ее другой город, ее утраченная страна. Сесилия ее ненавидела. Господи, как она ее ненавидела. И не важно, что воспоминания наполняли ее тоской. Не важно, что эта тоска так походила на любовь. Она никогда в этом не признается, даже своей тени. Но вот из какого-то уголка ее памяти всплыли слова болеро: «Если наша любовь только снится, дорогая, зачем же браниться, когда сердце вздыхает мое?»

– День добрый, соседка, – поздоровалась женщина средних лет, не переставая взбивать густую пену в плошке. – У меня сахар кончился. Не одолжишь пару чашек?

Амалия не удивилась при виде незнакомки, которая появилась на пороге ее дома, взбивая белок для меренг. Два дня назад девушка наблюдала за ней сквозь жалюзи: новая соседка хлопотала вокруг мужчин, переносивших из грузовика мебель и коробки.

– Ну конечно, – ответила Амалия. – Входи.

Она знала, кто перед ней, потому что толстая Фредесвинда, что живет на углу, уже о ней рассказывала.

– Вот, пожалуйста.

– Как тебя зовут? – спросила гостья, на секунду прервавшись.

– Амалия.

– Большое спасибо, Амалия. Завтра верну. Меня зовут Дельфина, к твоим услугам.

Когда Амалия передавала бумажный кулек, их руки соприкоснулись, и девушка чуть не выронила сахар.

– Ай, да ты беременна…

Амалия всполошилась. Никто, кроме Пабло, об этом не знал.

– Кто тебе сказал?

Дельфина рассмеялась:

– По тебе заметно.

– Правда? Ведь всего два месяца…

– Я не имела в виду тело – заметно по лицу.

Амалия ничего не сказала, хотя и была уверена, что Дельфина не смотрела на лицо, принимая фунтик. Только на руки.

– Ну ладно, до свидания. Принесу тебе кусок пирога. Твоя девочка вырастет сладкоежкой.

– Девочка? – Амалия не успела переспросить, потому что соседка уже направилась к себе, с новыми силами взбивая пену.

Амалия в изумлении застыла в дверях. В таком виде ее несколько минут спустя и застала Фредесвинда.

– Что с тобой?

– Дельфина, наша новая соседка…

Амалия не договорила, чтобы не выболтать свой секрет.

– Не обращай внимания. Думаю, бедняжка немного не в себе. Вот вчера, когда разносчик газет выкрикивал что-то про перуанцев, которые укрылись в кубинском посольстве, как, ты думаешь, она себя повела? Сделала загадочное лицо и сказала, что эта страна проклята, что через десять лет все здесь будет вверх тормашками, а через тридцать то, что произошло в кубинском посольстве в Перу, повторится в Гаване, только наоборот и помноженное на тысячу.

– Что она имела в виду? – спросила Амалия.

– Говорю же тебе, она малость того, – повторила толстуха и покрутила пальцем у виска. – Я прослышала, что эта Дельфина недавно вышла замуж и потеряла будущего ребенка в автокатастрофе. Ну почему же она это не предвидела, а?

– Она замужем? – После этого известия Амалия уже была готова отдать помешанной свои симпатии.

– Ее муж скоро приедет. Они жили, по-моему, в Сагуа, а теперь жена приехала первой, чтобы обустроить дом, а муж тем временем заканчивает там дела.

– Как поживаете, донья Фреде? – раздался сзади мужской голос.

Амалия кинулась на шею своему Пабло.

– Ну ладно, голубки, воркуйте без меня. – Соседка спустилась с крыльца в сад.

Пабло закрыл дверь.

– У тебя что-нибудь получилось?

– У меня все получилось. Мне теперь не нужно возвращаться в порт.

– Да как же?..

– Я виделся с матушкой.

Вот это новость! Сбежавшим влюбленным помогала только Рита, но певица не могла предложить им многого – разве только советы.

– Ты с ней разговаривал?

– Нет, она только это передала.

Пабло вынул из кармана сверток, а из него две вещицы, сиявшие, точно жемчуг в вечернем свете. Амалия приняла их обеими руками. Это и вправду были жемчужины.

– Что это?

– Мама дала. Они принадлежали моей бабушке.

– А что скажет отец, когда узнает?

– Он не узнает. Маме удалось сохранить кое-какие драгоценности, когда они бежали из Китая. На корабле у них украли почти все, но она спрятала ожерелье и отдала его папе уже на Кубе, а эти сережки никогда ему не показывала, потому что решила сохранить на черный день.

– Они, наверно, дорогие.

– Хватит, чтобы начать то дело, о котором мы говорили.

Амалия смотрела на серьги. Ее мечтой было открыть нотный магазин, где продавались бы и инструменты. Она провела детство среди музыкальных записей и тех, кто ими занимается, – это была давняя страсть дедушки, которой заразился и ее отец.

– Как бы то ни было, нужно занять денег.

– Теперь мы сможем это сделать, – заверил Пабло.

Она открыла глаза и, еще не встав с постели, увидела, что Мартинико сидит на полке из кедра и болтает ножками, колотя пятками по благородному дереву. Амалия почувствовала толчок изнутри и положила руку на живот. Ребенок шевелился. Она посмотрела домовому в глаза и ощутила трогательную нежность.

Амалия услышала, как Пабло молится перед статуей Сан-Фан-Кона. Такое благочестивое отношение к предкам было для девушки подтверждением любви и придавало ей уверенности. Запах ладана напомнил ей тот день, когда они обменялись брачными обетами. Вместе с Ритой и еще несколькими друзьями они поехали на кладбище, где лежали останки покойного прадедушки-мамби. Пабло поджег благовонные палочки, помахал ими перед ее лицом, бормоча что-то на смеси испанского и китайского. Потом он воткнул палочки в землю, чтобы дым отнес его молитвы на небо. В тот вечер молодожены устроили для друзей ужин в «Пасифико». Пиво мешалось со свининой в кисло-сладком соусе, а рисовое вино – с кубинским кофе. Рита подарила им договор на заем, о котором они мечтали, с ее собственной подписью в качестве поручителя.

Вот так они и открыли свой магазин на оживленном перекрестке улиц Гальяно и Нептуно. С тех пор Пабло каждый день вставал в шесть часов, шел на склад забрать заказанные товары, приходил в контору и обзванивал клиентов. Днем он торговал в магазине и принимал специальные заказы, а в семь вечера возвращался домой, убедившись, что оставил дела в полном порядке.

– Любовь моя, я ухожу, – сказал Пабло из коридора.

Это предупреждение развеяло остатки сна. Нужно одеться и заступить на место мужа: сегодня он едет в порт, чтобы забрать важный груз. Амалия быстро встала с постели, и Мартинико испарился с полки, чтобы возникнуть рядом с хозяйкой, держа в руках сандалии, которые она искала. Женщина не уставала поражаться услужливости домового, которая проявилась с началом ее беременности. Амалия торопливо оделась и позавтракала. Вскоре она уже шагала к дому на углу.

Луйанó был бедным кварталом, населенным рабочими, учителями и служащими, которые стояли в самом начале карьеры или открывали дело в ожидании, что время – или поворот судьбы – предоставит им возможность переехать. Амалия любила эти тихие солнечные улочки. Ей не составляло труда добраться до района Центральной Гаваны, где находился их магазин. Она была счастлива: замужем за Пабло, ждет первенца и занимается делом, о котором мечтала всю жизнь.