Дайна Чавиано - Остров бесконечной любви

Женский голос запел: «Говорят, что твои ласки больше не для меня, эти любящие руки не обнимут меня…» Комок в горле мешал Сесилии дышать.

– Я все запишу для истории, – вещал Фредди, громоздя одну на другую кассеты с григорианскими песнопениями. – Чтобы никто не рассказывал мне сказочки…

И вот, когда голос полувековой давности простонал: «Поцелуешь меня – и забудь про меня, только скажешь – и вся моя жизнь для тебя…» – Фредди услышал рыдания. От испуга он выронил кассеты, две уже сложенные стопки снова развалились.

– Что с тобой? Где болит? – причитал парень. Он никогда не видел свою подругу в таком виде.

– Ничего… Роберто… – с трудом выдавила девушка.

– Опять этот тип! Да чтоб его разорвало!

– Не говори так.

– Ну что теперь? Вы снова разбежались?

Сесилия кивнула.

– И почему на сей раз?

– Я не знаю… Он не знает… Он думает, что, возможно, до сих пор влюблен в другую.

– В ту, про которую ты рассказывала?

Сесилия кивнула.

– Так вот послушай меня внимательно. – Фредди навис над своей гостьей. – Я знаю, кто эта женщина. Я провел собственное расследование…

– Фредди! – взвилась Сесилия.

– Я знаю, кто она, и уверяю: она тебе в подметки не годится. Если он желает оставаться с этой блеклой капризной фифой, так и черт с ним. Ты круче любой девахи в этом городе. Да в каком там городе! На всей планете! И если он надумал лишиться последнего чуда в нашем современном мире, то он полный дурак и не стоит твоей слезинки.

– Я хочу оказаться подальше отсюда, – всхлипнула девушка.

– Это пройдет.

Фредди погладил подругу по голове, не зная, как еще ее утешить. Сесилия столкнулась с вечной дилеммой: ее чувствительность всегда провоцировала бегство. Она почти всегда старалась держаться отстраненно, скрывая свои чувства, но он-то знал, что это только защитные механизмы, чтобы не поранить себя… как теперь. А еще Фредди подозревал, что на ее характере сказалась ранняя смерть родителей: Сесилия вечно старалась спрятаться в уголке, укрыться от скорбей и мира. Но одних догадок было недостаточно, чтобы помочь подруге.

– Ненавижу эту страну, – в конце концов произнесла Сесилия.

– Ну вот. У тебя всегда виноваты страны! Сначала это была Куба, потому что тебе не понравился Синяя Борода. Теперь ты цепляешься к этой стране из-за одной-единственной бабы. Страны-то при чем, если в них проживают отвратительные личности?

– Города подобны людям, которые в них живут.

– Извини, что напоминаю, но ты несешь чушь. В городе живут миллионы – хорошие и плохие, умные и тупые, герои и убийцы.

– Значит, мне выпала худшая часть билетов в лотерее. У меня даже друзей нет! Мне, кроме как с тобой и Лауро, не с кем и поговорить.

Она чуть не добавила Гею и Лису, однако все-таки решила не включать их в список доверенных лиц.

– Значит, тебе пора завести новые знакомства, – посоветовал Фредди.

– Где? Мне нравится гулять, но здесь пойти некуда. Все так далеко, за тысячу миль. Ты не представляешь, как мне хотелось бы заблудиться на незнакомой улице, чтобы забыть обо всем… Ну-ка скажи, где мне отыскать что-нибудь похожее на Прадо, или на Театр Лорки во время балетного фестиваля, или на вход в Синематеку, когда давали бергмановский цикл?

– Если будешь продолжать в том же духе, с меня станется вернуться обратно на Кубу… с Люцифером у власти и всем прочим. Давай-ка не путай одно с другим! У тебя проблема с любовью, а не с культурой. Ты обожаешь валить все в кучу, чтобы не видеть худшего.

Последнее обвинение попало в цель и мигом вернуло Сесилию к действительности. Она была уверена, что больше никогда не встретится с Роберто, но как же с этим жить? Никто пока не отыскал лекарства от этой боли и, определенно, никогда и не отыщет. С тех пор как родители ее покинули… Сесилия помотала головой, чтобы отогнать демонов и ухватиться за безопасное воспоминание – рассказ Амалии. Для нее в ее одиночестве это было утешение. Она не позволит себя раздавить.

– Я пошла. – Сесилия решительно вытерла слезы.

– Тебя проводить? – предложил Фредди, изумленный внезапной переменой.

– Нет, я иду к подруге.

И, не тратя времени на прощание, вышла в синюю ночь Майами.

– Амалия, кофе готов? – позвал отец.

Девушка очнулась от оцепенения, заставшего ее перед раковиной, и заметила, что вода переливается через край джезвы.

– Проваливай, – скомандовала бабушка, входя на кухню. – Я сама сделаю.

Движения бабушки Анхелы были медленными, совсем не похожими на ее былые прыжки по горам в поисках папоротника; но вот она закрыла кран и поставила джезву на плиту.

Амалия вернулась в комнату. У окна отец о чем-то беседовал с Хоакином Нином, пианистом, фамилия которого звучала как-то по-китайски. Или ей теперь все будет напоминать о Китае? Амалия уже три года тайком встречалась с Пабло и до сих пор думала только о нем.

– Когда премьера вашего балета?

– Через неделю.

– По Европе не скучаете?

– Немножко, но я давно мечтал вернуться. Эта страна – она как колдовство. Притягивает и вечно манит… Я так и сказал своей дочери: Куба – это проклятие.

«Еще один», – подумала Амалия. Она ведь и сама проклята. И груз ее тяжелее, чем вековечная тень Мартинико на плечах.

– Быть может, самое тяжелое в таком возвращении – это разлука с детьми, – сказал Пепе.

– Не для меня. Не забывайте, я ведь развелся с их матерью, когда они были еще крохотные.

– Я слышал, Хоакинито пошел в вас – блестящий музыкант.

– Да, а вот Торвальд увлекся инженерным делом, а у дочери, Анаис, на уме только литература и психиатрия… Эта девочка не похожа на других. Незнакомцы слетаются на нее как мотыльки.

– Бывают люди с ангелом в душе.

– Или с домовым, – ответил музыкант, заставив Амалию вздрогнуть, – как сказал бы Лорка. Но, между нами говоря, в Анаис живет черт.

– Позвольте пройти, – перебила девушка, выскочив из полумрака.

– Ага, вот и прелестная Амалия! – воскликнул пианист.

Девушка вежливо улыбнулась и проскользнула между мужчинами в гостиную, где другие гости курили возле открытых окон… до такой степени открытых, что на углу их улицы она тотчас увидела Пабло, который нервно переминался с ноги на ногу.

– Куда ты? – Мать перехватила ее у самой двери.

– Бабушка отправила за сахаром.

И убежала, не дожидаясь продолжения расспросов.

Он заметил ее в ту же секунду – существо с волосами, которые взлетают при малейшем дуновении ветра, с глазами как жидкие угли и с кожей оттенка светлой меди. Пабло продолжал воспринимать эту девушку как реинкарнацию Гуаньинь, богини, что движется с грацией золотой рыбки.

– Как здорово, что ты здесь проходил, – затараторила Амалия. – В пятницу мы не сможем встретиться. Папочка хочет отвести меня на премьеру балета, и мне никак не улизнуть.

– Придумаем другой день. – Пабло несколько секунд смотрел на девушку и только потом поделился новостью: – Ты знаешь, мои родители собираются продавать прачечную.

– Но ведь дела идут так хорошо!

– Они хотят открыть ресторан. Это лучше, чем бесконечная стирка.

– Ты уходишь из «Пасифико»?

– Как только откроется наше заведение. Нам с тобой придется искать новые возможности для встреч…

– Амалия! – Этот крик прозвучал из-за решетки на окне.

– Я побежала, – перебила девушка. – Предупрежу, когда мы сможем увидеться.

Выражение отцовского лица не оставляло поводов для сомнений: он был в ярости. Мать смотрела точно так же. А бабушка выглядела скорее удивленной.

– Я пошла за сахаром…

– Отправляйся к себе в комнату, – прошептал Хосе, – потом поговорим.

В следующие полчаса Амалия грызла ногти, оттачивая свою ложь. Она скажет, что не нашла сахара для кофе и отправилась его покупать. По чистой случайности встретилась с Пабло и вот…

В дверь постучали.

– Отец хочет с тобой поговорить, – объявила Мерседес, заглянув в комнату.

Когда девушка вернулась в гостиную, приглашенные уже разошлись, оставив повсюду кучки пепла и пустые чашки.

– Чем ты занимаешься? – спросил Хосе.

– Я пошла…

– Не думай, что я не вижу, как этот парень тебя обхаживает. Поначалу я притворялся, что ничего не замечаю, потому что воспринимал все это как ребячество, но тебе уже почти шестнадцать, и я не позволю своей дочери якшаться с каким-то сбродом…

– Пабло вовсе не сброд!

– Амалия, – вмешалась мать, – этот юноша стоит гораздо ниже нас.

– Гораздо ниже нас? – повторила девушка, с каждым словом чувствуя себя все более оскорбленной. – И к какой же категории принадлежим мы, чем мы так уж отличаемся от него?

– Наше предприятие…

– Твое предприятие – это студия звукозаписи, – перебила Амалия, – а его отец владеет прачечной, которую, кстати, собирается продавать, чтобы купить ресторан. Ну и что, в чем тут разница?

Только учащенное дыхание девушки слышалось в тишине.

– Эти люди… они китайцы, – наконец произнес Хосе.

– И что с того?

– А мы белые.

В посудном шкафу с грохотом разлетелась тарелка. Все, кроме Амалии, обернулись в сторону пустой кухни.

– Нет, папа, – поправила девушка, чувствуя, как кровь приливает к лицу. – Ты белый, а мама мулатка, и ты взял ее замуж. Это исключает меня из круга избранных. И если уж белый смог жениться на мулатке, мне непонятно, отчего мулатка, выдающая себя за белую, не может выйти за парня из китайской семьи.

С этими словами Амалия покинула гостиную. За стуком захлопнувшейся двери последовал взрыв большого кувшина с цветами. Над головами родственников яростно раскачивалась хрустальная люстра.

– Я буду вынужден принять меры, – пообещал Хосе.

– Принимай какие хочешь, сынок, только девочка права, – вздохнула Анхела. – И уж прости меня, но вы с Мерседес – самая неподходящая пара, чтобы противиться их роману.