Мелодия перепрыгивала со скалы на скалу, с дерева на дерево, пока не подобралась к пещере. Теперь она изливалась пенным первозданным водопадом, летней грозой, пела о древних ледяных ночах… В этой песне жила сама сьерра и все и каждое из существ, ее населяющих. Анхела, не в силах противиться зову, вошла в грот. В глубине пещеры при свете костерка старик играл на инструменте, сделанном из тростинок различной длины. Его дуновение пробуждало к жизни волну звуков – то низких, то высоких, то нежных, то грубых. Каменные стены были испещрены рисунками: гигантские звери из какой-то далекой эпохи и человеческие фигурки, скачущие вокруг них. Девушка смотрела на рисунки и стояла недвижно, пока музыкант не перестал играть и не поднял голову.

– Они очень древние, – пояснил он, заметив любопытство гостьи.

А потом старик потянулся, как будто желая размять затекшие члены, и Анхела увидела, что ноги его похожи на козлиные, а еще она разглядела маленькие рожки, полуприкрытые спутанными волосами. Девушка вспомнила рассказы про дьявола из сьерры, но внутренний голос шептал ей, что этот старичок с копытами скорее одно из тех созданий, о которых рассказывала лиловая русалка. Анхела безотчетно раскрыла сумку, нашла горшочек с медом, оставшимся от завтрака, и протянула музыканту. Старик понюхал и с удивлением посмотрел на девушку.

– Последний раз мне предлагали мед несколько столетий назад, – вздохнул он.

Погрузил палец в янтарную массу и с удовольствием облизал.

– Ты здешний? – спросила Анхела, больше с любопытством, нежели со страхом.

Старик снова вздохнул:

– Я отовсюду, но родина моя – архипелаг, до которого нужно добираться по морю. – Он показал на восток.

– Ты пришел вместе с людьми?

Старик покачал головой:

– Люди меня прогнали, хотя сами того и не желали. Они, скорее, позабыли про меня… А когда люди забывают про своих богов, ничего, кроме как скрыться, не остается.

У Анхелы зачесался нос – верный признак растерянности. Одно дело – духи сьерры, с присутствием которых она примирилась после знакомства с Мартинико, и совсем другое – это множество богов.

– Разве Бог не один?

– Богов ровно столько, сколько пожелают сами люди. Люди нас создают и разрушают. Мы можем вынести одиночество, но только не безразличие – это единственное, что делает нас смертными.

Девушке стало жалко одинокого бога.

– Меня зовут Анхела. – Она протянула руку.

– Пан[21], – ответил он и протянул свою.

– Боюсь, у меня нет хлеба для пана. – Анхела порылась в сумке.

– Да нет, – поправил старичок. – Пан – это мое имя.

Анхела удивилась:

– Тебе нужно его поменять. Ты всех запутаешь.

– Никто не помнит, – вздохнул Пан.

– Что не помнит?

Лицо старика посветлело.

– Не имеет значения. Ты обошлась со мной очень любезно. Я могу тебе помочь, в чем сама пожелаешь. Кое-какие умения я сохранил.

Сердце Анхелы прыгнуло в груди.

– У меня есть одно желание, оно дороже всего.

– Ну что же… – заговорил Пан, но замолчал, уставившись на что-то за спиной у Анхелы.

Девушка обернулась. Рядом с выходом из пещеры возник Мартинико – он припрыгивал и кривлялся самым идиотским образом.

– Глазам своим не верю! – закричала Анхела. – Я думала, ты давно в аду! – И тут же прикусила язык, искоса взглянув на старичка, но тот как будто и не обиделся.

Наоборот, с искренним удивлением спросил:

– Ты его видишь?

– Ну конечно! Это мое проклятие.

– Я могу тебя от него освободить.

– А ты поможешь получить кое-что еще?

– Я могу помочь тебе только в одном деле. А вот если я понадоблюсь одному из твоих потомков, пусть он ничего и знать не знает о нашем договоре, я смогу подарить ему желаемое… Два раза.

– Почему?

– Таков закон.

– Какой закон?

– Указания свыше.

Выходило, что существует сила, более могущественная, чем сила земных богов. И эта сила сократила для нее возможность выбора.

Анхела с тоской посмотрела на выкрутасы Мартинико и подумала о взгляде, дожидавшемся ее в отрогах сьерры.

– Прекрасно, – наконец решилась она. – Мне придется и дальше влачить свое проклятие.

– Не понимаю! – изумился Пан. – Что может быть более желанным, чем освобождение от такого чудища?

И тогда девушка поведала древнему богу о боли души, которая нашла собственную душу.


Хуан заверял, что был влюблен в нее с того момента, когда впервые увидел, однако девушка подозревала, что это его убеждение сотворено богом-изгнанником – то была филигранная работа древнего хитреца. Каждый месяц Анхела приходила в пещеру и оставляла мед и вино, уверенная, что старик с наслаждением поглощает эти лакомства, хотя никогда больше его и не видела.

С другой стороны, невестилась она совсем не долго. Ровно столько, сколько заняла у Хуана постройка нового дома, – парню помогали соседи, строились на пустом близлежащем участке. Пока мужчины, не жалея сил, рубили, шкурили и сколачивали доски, женщины помогали невесте с приданым: кроили и шили всевозможные скатерти, занавески, белье и коврики.

Первые месяцы супружества напоминали идиллию. Мартинико почему-то снова исчез. Быть может, он узнал, что в жизни есть вещи и поважнее, и отправился в какую-нибудь гористую местность. Его отсутствие нисколько не удручало Анхелу. Это был просто невоспитанный домовой, от которого одни неприятности, и вскоре она про него забыла. К тому же в их жизни возникли другие проблемы.

С одной стороны, гусеницы пожирали урожай, и Хуанко изводил себя, изобретая средства против вредителей. Но мало того, Анхела несколько раз заставала супруга за чтением какой-то таинственной бумаги, которую он всегда прятал, заметив приближение жены. Кто мог писать письма ее мужу? И откуда такая таинственность? А еще ухудшилось ее самочувствие. Анхела все время чувствовала усталость, ее часто тошнило. Матери она ничего не рассказывала, потому что не хотела, чтобы ее снова водили к знахарке. Только когда Анхела заметила, что пояс на платье еле-еле сходится, она начала понимать, что происходит.

– Теперь уж нам точно придется это сделать, – изрек Хуан, услышав новость.

– Сделать что?

Муж вытащил из конверта измятое письмо и протянул Анхеле.

– Что это? – спросила она, даже не пытаясь прочитать.

– Это письмо от дяди Маноло. Он мне несколько раз писал: ему помощник нужен. Он хочет, чтобы мы поехали туда.

– Куда?

– В Америку.

– Это очень далеко, – ответила Анхела и погладила живот. – Я не хочу путешествовать с этим.

– Послушай, Анхелита. Урожай пропал, и у нас нет денег, чтобы начинать с нуля. Многие наши соседи уже уехали или ищут себе другой заработок. Не думаю, что здесь вообще будут растить шафран. Мы могли бы перебраться на юг, но у меня нет ни денег, ни друзей с деньгами. Предложение дяди Маноло – это хорошая возможность.

– Я не могу оставить родителей.

– Это ненадолго. Накопим деньжат и вернемся.

– Но что я буду делать в этой чужой стране? Мне нужен кто-то, кто поможет с ребенком.

– Мама поедет с нами. Она давно говорит, что перед смертью хотела бы увидеться с братом.

Анхела обреченно вздохнула:

– Ты должен поговорить с моими родителями.

И все равно эта новость обрушилась на них как гром среди ясного неба, и у Хуана не было слов, чтобы их утешить. Педро сам предлагал своей жене перебраться в город, однако донья Клара об этом и слышать не желала. А теперь они неожиданно узнают, что ей не только предстоит расстаться с дочерью, но она даже не увидит новорожденного внука. Клара успокоилась только тогда, когда узнала, что с молодой четой поедет донья Луиса. По крайней мере, во время родов рядом с ее дочерью будет опытная женщина.

Впятером они упаковали самое необходимое. Поскольку путь до побережья был долог и Хуан не хотел, чтобы тесть с тещей возвращались домой в одиночку, он убедил всех, что лучше будет попрощаться теперь же. Прощание вылилось в море слез и советов. Анхела всегда будет помнить силуэты родителей на конце пыльной тропинки, умирающей на пороге их дома. Она видела их в последний раз.


Стоя на корме, Анхела смотрела, как исчезает берег на горизонте. Затерявшаяся в дымке над черной водой, земля эта теперь казалась волшебной страной со средневековыми башенками и дворцами, с красными кровлями и портовой суматохой, которая от них все больше отдалялась.

Анхела долго стояла на палубе рядом с доньей Луисой и Хуаном. Муж болтал без умолку, строил планы на будущее. Ему не терпелось начать жить по-другому, и он много слышал об Америке, сказочной стране, где каждый может обогатиться.

– Мне холодно, – пожаловалась Анхела.

– Хуанко, ступай с ней вниз, – велела донья Луиса. – А я еще немножко постою.

Хуан заботливо укутал жену шалью, и они вместе спустились в каюту. Ему пришлось повозиться с проржавевшим замком на двери в их скромное обиталище. Справившись, Хуан посторонился, пропуская жену вперед. Анхела завопила.

– Что с тобой? – Муж испугался, что это уже начались роды.

– Ничего, – прошептала она, закрыв глаза, чтобы отогнать видение.

Но эта уловка не помогла. Когда Анхела открыла глаза, Мартинико все так же восседал на груде разворошенной одежды, шутовски накинув на голову ее мантилью.

Судьба предложит

Фредди и Лауро затащили свою подружку поглазеть на Ярмарку возрождения, которую каждый год устраивали в Бискайском дворце. Они таскали Сесилию от палатки к палатке, заставляя мерить всевозможные одеяния, пока им не удалось превратить девушку в нечто – по их словам – отвечающее духу мероприятия. Теперь журналистка гуляла среди мастеров и гадалок, и ее цыганская юбка колыхалась на ветру. На голове красовался цветочный венок, который водрузил Фредди.

А толчея была изрядная. Дети и взрослые расхаживали в масках и ярких костюмах; в воздухе слышались звуки арфы; хуглары с мандолинами, флейтами и тамбуринами сидели возле фонтанов, в идеально ровных аллеях было тесно от гуляющих принцесс. Торговцы и ремесленники тоже участвовали в этом параде альтер эго. Тут кузнец кует подкову, вытащенную из раскаленного горна; там толстая улыбчивая пряха сучит нитку, вращая колесо прялки, как будто явившейся из сказки Шарля Перро; а вон мерлинообразный старик с серебряной бородой продает посохи, инкрустированные камнями: кварц – для ясновидения, оникс – от истерии, аметист – чтобы знать о своих прошлых жизнях…