Вероника вытерла со лба пот и перешла на теневую сторону улицы. Солнце раздражало ее все больше и больше. Вообще она любила солнце, но сегодня оно было каким-то неприятным. Оно скорее жгло, чем грело, и было каким-то бесцветным и невыносимо ярким — космический прожектор, зажженный специально для того, чтобы следить за ней.

Ну и пусть себе следят. Она все равно будет бродить по улицам, пока не подкосятся ноги. Сейчас у нее лишь одна цель — довести себя до состояния полного физического изнеможения. Физическая усталость — самое лучшее лекарство от неприятных мыслей. Когда у тебя болит каждый мускул и ноет каждая косточка, ты просто не способен думать о чем бы то ни было, кроме горячей ванны и свежей постели. Конечно, ей понадобится много времени, чтобы довести себя до такого состояния — Вероника регулярно занималась спортом и с легкостью переносила физические нагрузки. Зато с каким удовольствием она плюхнется в горячую ванну у себя в номере, а потом задернет шторы, если к тому времени еще не стемнеет, и растянется среди прохладных простыней! Потребности хомо сапиенс на самом деле предельно просты — нам только кажется иногда, что нам хочется Бог знает чего.

Улицы опустели, магазины закрылись, в воздухе повисло сонное молчание итальянской сиесты. Теперь она была совсем одна в белой солнечной пустыне… Нет, она была не одна. Какой-то тип, праздно стоящий в открытом подъезде, нехорошо поглядывал в ее сторону. Когда она поравнялась с подъездом, «тип» отделился от него и последовал за ней. Она ускорила шаг и свернула в соседний переулок. «Синьорина, красивая синьорина!» — неслось ей вдогонку, но она уже была далеко.

Переулок вывел ее на какую-то широкую шумную улицу. Ужасно хотелось пить, но поблизости не было никакого бара. Ища спасения от жажды, она купила клубничное мороженое. Но у мороженого оказался какой-то неприятный вкус — как будто клубника была гнилая. Она решила выбросить его и оглядывалась в поисках урны, когда кто-то схватил ее за локоть.

Нахальный итальянец заменил бы Веронике урну, если бы он не оказался проворнее ее и не отвел бы ее занесенную с мороженым руку. Мороженое, описав замысловатую дугу в воздухе, расплющилось на противоположном тротуаре.

— Я хочу пригласить тебя на кинопробу, — сказал итальянец.

А как же, они всегда приглашали на кинопробу либо обещали сделать тебя топ-моделью или манекенщицей… Вероника резко высвободила локоть и открыла было рот, чтобы сказать мужчине пару ласковых по-итальянски, когда тот достал из внутреннего кармана пиджака какой-то документ и раскрыл его перед ней.

Документ оказался удостоверением работника киностудии. При фотографии и печати — кажется, все как надо.

— Ты правильно делаешь, что не доверяешь, — сказал работник киностудии, держа раскрытое удостоверение перед Вероникой. — Красивая девушка должна быть недоверчивой. Но теперь-то веришь?

Вероника кивнула.

— Что это за проба? — безразлично осведомилась она.

— Я же сказал тебе — кинопроба, — ответил работник киностудии, отмечая про себя сильный иностранный акцент девушки. Американский скорее всего. — Если пройдешь пробу, будешь сниматься в кино. — Он достал из кармана карточку с координатами киностудии и протянул ей. — Здесь адрес и как проехать. Покажешь ее на входе, чтобы тебя пропустили. Проба начинается сегодня в три… Кстати, ты ориентируешься в Риме?

— Не очень. — Она вертела карточку в руках, машинально загибая ее уголки. — Но найду, если захочу.

— Что это значит — если захочешь? — Работника киностудии, привыкшего к неизменному энтузиазму, которым девушки встречали приглашение на пробу, начинало сердить полное отсутствие интереса у этой иностранки. — Изволь появиться в три на студии.

— Что это значит — изволь появиться? — ответила девушка в тон ему, однако спрятала карточку в карман джинсов. — Я, кажется, никому ничем не обязана.

Это заявление вконец вывело из себя мужчину.

— Хочешь ты или нет сниматься в кино? — взорвался он.

Девушка презрительно повела плечами.

— Подумаешь, велика честь — сняться в каком-то вшивом эпизоде!

Работник киностудии не верил собственным ушам. «Вшивый эпизод»! Где это видано, чтобы девушка, которой предлагают сниматься в кино, отвечала в подобном тоне? Даже если бы речь в самом деле шла об эпизоде — любая девушка многое бы отдала, чтобы появиться на экране пусть хоть на несколько минут. Он всегда считал, что это правило не имеет исключений. Что ж, если эту синеглазую мисс не интересует кино, пусть она катится ко всем чертям.

Но вместо того, чтобы послать ее ко всем чертям, работник киностудии продолжал смотреть на девушку, поражаясь чистоте черт и переменчивости выражений ее лица. Ее лицо не переставало жить ни на минуту — как будто она постоянно разыгрывала какой-то спектакль сама с собой. Наверное, эта подвижность ее лица и бросилась ему в глаза в первую очередь, когда он заметил ее у прилавка с мороженым. И еще у ее лица было какое-то почти магнетическое свойство. Оно притягивало глаза — и, притянув, уже не отпускало. Если ты пытался отвести взгляд, тебе сразу же хотелось посмотреть на него вновь. Даже не хотелось: ты просто нуждался в этом.

Работник киностудии вовсе не собирался, что называется, «увиваться» за девушкой — он только что женился и был искренне влюблен в свою молодую супругу. Но сейчас он поймал себя на мысли, что ему будет очень жаль, если девушка исчезнет и не появится на пробе и ему больше никогда не доведется увидеть ее чудесное изменчивое лицо. «Она знает себе цену, — подумал он. — Такие, как она, не играют в эпизодах».

— Это не эпизод, — сказал он девушке. — Думаешь, меня поставили бы дежурить на улице, если бы они искали статистку? Статисток у них и так хоть отбавляй — девчонки сами приходят на студию и просятся на эпизоды. — Он умолк, опять залюбовавшись ее лицом. Девушка выжидающе смотрела на него, и дерзость в ее взгляде постепенно сменялась самым неподдельным, почти детским любопытством. — Они ищут исполнительницу для главной роли. И этой исполнительницей можешь стать ты, если понравишься кому надо.

— Кому надо? — Она вопросительно приподняла брови. — То есть режиссеру? Или отборочной комиссии — или как там это у вас называется?

— Это не совсем так… Хотя, конечно, будет и режиссер, и отборочная комиссия — как же без них? Но решают все-таки не они.

— Кто же тогда? Продюсер? — любопытствовала девушка. — Но мне всегда казалось, что в кино…

— В кино обычно решает режиссер, — закончил за нее работник киностудии. — Обычно. Но у нас, понимаешь ли, все не как у людей… Впрочем, это не имеет значения. — Он посмотрел на часы. — Уже второй час. Если хочешь, я могу подбросить тебя на студию — подождешь там. Моя смена, правда, еще не закончилась, но мне надоело жариться на солнцепеке. Думаю, они простят мне, что я снялся с места раньше времени, — я все-таки нашел сегодня кое-что.


Габриэле сидел в подсобном помещении и устало наблюдал по видео за ходом пробы. В последние дни он больше не присутствовал в просмотровом зале — ему наскучило ловить на себе вопросительно-умоляющие взгляды конкуренток. Все они тем либо иным образом узнавали, кто он такой, и понимали, что решающее слово за ним. А дилетантки жаждали заполучить роль намного сильнее, чем профессиональные актрисы, что было вполне понятно.

С приходом так называемых «девушек с улицы» просмотр профессиональных актрис был на некоторое время приостановлен. Но мало что изменилось. «Девушки с улицы» — те из них, что не терялись перед камерой, — кривлялись перед ней так же, как это делали до них профессионалки, только у них это получалось еще более безвкусно. Режиссер и его ассистенты остались верны своим методам. Помидорам, розовым кустам и обезьянам не было конца. Были еще и певицы, танцовщицы, принцессы, злые колдуньи и разные другие персонажи из артистического и сказочного мира. Чем больше он наблюдал за этим зверинцем — или назвать его цирковым представлением? — тем больше склонялся в сторону профессиональных актрис. Глупая затея искать свою героиню среди дилетанток.

Габриэле зевнул и полез в карман за сигаретами. Можно бы и пойти в бар освежить горло и поболтать с Ренатой — все равно, если вдруг появится что-то интересное, его позовут. Впрочем, откуда взяться чему-то интересному?

Ему никак не удавалось закурить — зажигалка почему-то капризничала, хоть и была еще совсем полной. Раздраженный до предела, он отшвырнул ее в сторону и встал, собравшись идти в бар за спичками… Вдруг что-то на экране телевизора привлекло его внимание.

— Я клоун, — сказала девушка, стоящая посреди помоста, и обвела взглядом своих зрителей. — Клоун, поняли? — ее голос звучал вызывающе. — Хотя какая разница, клоун я, или акробатка, или укротительница львов? — Она пожала плечами, как будто решая сама с собой проблему своей принадлежности к артистам цирковой сцены. — По-моему, это не имеет никакого значения. Главное — это чтобы вы взяли меня на роль. Не потому, что этого хочу я. Конечно, мне бы тоже очень хотелось сыграть эту роль, но дело все-таки не в этом. — Она сделала значительную паузу, как будто желая привлечь особое внимание к своим последующим словам, потом заявила самым что ни на есть естественным тоном: — Понимаете, мне почему-то кажется, что этому фильму никак не обойтись без меня…

— Кто ты? Кто ты такая? — Он тряс ее, схватив за плечи.

Когда она подняла на него торжествующие блестящие глаза, он понял, что, вбежав сам не помня как в зал и очутившись на сцене рядом с ней, он просто-напросто последовал ее приказу. Она сказала, что этому фильму без нее не обойтись — и ему даже не пришло в голову усомниться в этом.

— Кто ты? — повторил он.

— Я уже представилась, — ответила она. — Ты разве не слышал?

— Я не слышал, — признался он.

— Тогда где же ты был? И, кстати, кто такой ты?