Миссис Бут покачала головой.

– Это закрытая информация, мы не имеем права ее узнавать, так что вам следует самостоятельно связаться с банком. Хорошая новость заключается в том, что вы всегда заранее оплачивали обучение, поэтому у нас есть время, чтобы что-нибудь придумать. Мы найдем выход, Калла. – Она сделала паузу и снова открыла мое дело, пока я просто, замерев на месте, смотрела на нее – моя задница словно примерзла к стулу. – Вы уже получаете материальную помощь, так что мы сможем скорректировать финансовые запросы на следующий семестр, чтобы средства покрыли плату за обучение…

Похолодев, я слушала, как миссис Бут перечисляла возможные пути решения проблемы: можно было увеличить сумму займа, подать заявку на получение гранта и даже запросить целую кучу стипендий.

Но в тот момент мне на все это было наплевать.

Такого просто не могло случиться.

На счету не могло не быть денег. Я очень внимательно относилась к своим финансам и всегда проверяла, с какого счета оплачиваю счета и покупки. Этим счетом я пользовалась только для оплаты обучения. Я даже не активировала привязанную к нему дебетовую карту.

А потом я все поняла. Миссис Бут вытаскивала из ящиков один бланк за другим и так спокойно и аккуратно выкладывала их на стол, словно моя жизнь не неслась под откос, сбивая все на своем пути.

Не в силах вдохнуть, я чувствовала, как по коже бегают мурашки. Вполне возможно, это не ошибка банка и колледжа. Вполне возможно, это происходит на самом деле.

Быть этого не может.

Был еще один человек, у которого имелся доступ к этому счету. Этот человек был для меня мертв, и я вела себя так, словно он умер на самом деле. Но я не могла поверить, что она действительно могла на такое пойти. Неужели это правда?

Остаток встречи с миссис Бут прошел как в тумане. Я собрала все бланки и вышла из холодного здания на яркий солнечный свет. Майское утро только начиналось.

До экзамена еще оставалось немного времени, поэтому я нашла ближайшую скамейку, села на нее и засунула все бумаги в сумку. Дрожащими пальцами я вытащила мобильный телефон, нашла номер банка и набрала его.

Через пять минут я все еще сидела на скамейке, внезапно ослепнув и оглохнув. И хорошо. Потому что знала: пустота внутри меня рано или поздно обратится в горячую, ослепительную, убийственную ярость. Но этого нельзя было допустить. Мне нужно было сохранять спокойствие. Мне нужно было сдерживать эмоции, потому что…

Все мои деньги пропали.

И я понимала – каждая моя клеточка кричала об этом, – что это только начало, только верхушка айсберга.

Глава вторая

Всего неделю назад моя жизнь была вполне нормальной, пусть порой я и чувствовала себя немного одиноко, но теперь все летело в тартарары, и я никак не могла сообразить, как это случилось.

Находясь в здравом уме и твердой памяти, я оказалась в полной заднице.

За две недели до того, как я выписала чек на оплату семестра, обчистили не только мой сберегательный счет. Господи, если бы только этим все и ограничилось! Я бы смогла свести концы с концами. Я бы даже забыла об этом, ведь другого выхода у меня все равно не было.

В конце концов, я же знала, что меня обчистила собственная плоть и кровь, собственная мать – моя глотающая таблетки, почти всегда вдрызг пьяная мать, которую все мои друзья давно считали мертвой. В некотором роде это было не так уж далеко от истины. Конечно, не стоило шутить такими вещами, но я уже целую вечность с ней не разговаривала, а алкоголь, таблетки и бог знает что еще убили ту заботливую, веселую маму, которую я помнила с детства.

Но она все же была моей матерью. Следовательно, обращаться в полицию мне совсем не хотелось, ведь ее жизнь и так была дерьмовее некуда, и при мысли об этом, когда страсти утихали, а боль отходила на второй план, меня всегда окатывало необъяснимой волной жалости.

Этой женщине пришлось пережить такие вещи, которых не пожелаешь ни одной матери.

Но дело было не только в моем сберегательном счете. За последнюю неделю, пока шли экзамены, которые я каким-то образом все же умудрилась сдать, верхушка айсберга потопила «Титаник».

Я на всякий случай взяла выписку по всем счетам. Честно говоря, меня терзало ужасное предчувствие, что там все плохо. Так и оказалось.

На мое имя оформили кучу кредитных карт, и лимит по всем был уже исчерпан. Также на меня записали кредит на обучение, взятый в одном из банков, о существовании которого я даже не догадывалась, и один этот кредит был больше платы за четыре семестра в Шепарде.

Словом, я оказалась в долгах, которые превышали сотню тысяч долларов – и это не считая небольших студенческих ссуд, которые я брала сама, и кредита на покупку машины, которую я теперь вряд ли могла себе позволить.

Стоило мне об этом подумать, и внутри все холодело. Я из последних сил держала себя в руках, чтобы не сойти с ума. Без хорошей кредитной истории в этом мире никуда. Теперь я никак не могла взять ссуду, даже если бы она мне понадобилась. Хуже того, даже если бы я сумела наскрести денег, чтобы закончить колледж, любой потенциальный работодатель мог ознакомиться с моей кредитной историей и вынести решение о моем найме на ее основании.

В четверг, сдав последний экзамен, я все же сорвалась. Рыдая в три ручья, я забилась в угол и поедала двойные брауни. И сидела бы в этом углу и дальше, хоть целый месяц, но вдруг поняла, что не позволю, совершенно точно никому не позволю снова забрать у меня мою жизнь.

Само собой, никто из моих друзей не знал, что происходит, да они вообще ничего обо мне не знали. Черт, они ведь считали, что моя мама давно умерла, а Тереза и вовсе думала, что я – местная, родилась и выросла здесь.

И все это было ложью.

Да и как мне было рассказать обо всем Терезе? Или и того хуже, Брендону? «О, привет, вы знаете, мне нужно съездить домой и придушить свою мать – да-да, ту самую, которую вы считали мертвой, потому что я ужасная врунья, – за то, что она меня опять наколола. Может, встретимся и выпьем, когда я вернусь?» О таком разговоре даже думать было унизительно, ведь потом мне пришлось бы рассказывать о наркотиках, об алкоголе, о пущенной под откос жизни, о странном расставании мамы и отца, когда отец просто психанул и исчез. В конце концов разговор зашел бы о несчастье и пожаре, который уничтожил всю мою семью и почти уничтожил меня.

Делать этого я не собиралась.

Так что пришлось всем сказать, что это лето я проведу с семьей. Оставалось только надеяться, что обо мне не прочтут в новостях, когда я в самом деле кого-то убью.

Никто не удивился моим планам – в прошлом году я тоже притворилась, что еду на каникулы домой, а на самом деле поселилась в отеле в Мартинсберге и практически разорилась, заказывая еду в номер. Как неудачница.

Как полная неудачница.

И все же…

План «трех П» нужно было на время поставить на паузу. Я направлялась домой, моля всех богов, что у мамы еще осталась хотя бы часть денег, которые хранились у нее на счетах, и что этих денег будет достаточно. Не могла ведь она истратить и свои, и мои деньги. Мне просто нужно было, чтобы она – не знаю даже как – хоть что-то исправила.

Таким был мой план А.

План Б состоял в принятии того, что, если у мамы за душой не окажется ни гроша, у меня хотя бы – при удачном раскладе – будет бесплатное жилье на лето, потому что мне предстояло каждый день молиться, чтобы материальной помощи хватило на оплату учебы. Еще я молилась, чтобы у меня хватило сил вытерпеть целое лето в богом забытом городишке и не убить собственную мать, поскольку в этом случае материальная помощь мне бы уже не понадобилась.

Сжимая руль дрожащими руками, я свернула с трассы на Плимут-Митинг, небольшой городок в нескольких милях от Филадельфии. Меня чуть не стошнило, когда толстые дубы и ореховые деревья, стоящие вдоль дороги, расступились и я оказалась на вершине холма. Путешествие было недолгим, от Шепердстауна я ехала сюда чуть меньше четырех часов, но мне уже начинало казаться, что дорога никогда не закончится.

Теперь я стояла на светофоре через дорогу от магазина «Все за доллар» в городе, куда я никогда – никогда-никогда – не хотела возвращаться. Я опустила голову на руль.

Я уже побывала дома. Свет не горел. Подъездная дорожка пустовала.

Приподняв голову, я снова стукнулась лбом о руль.

Втащив ключ от дома, который никогда – никогда-никогда – не собиралась больше использовать, я вошла внутрь. В доме было практически пусто. В гостиной стояли диван и старый телевизор. В небольшой столовой – лишь несколько нераспакованных коробок. Холодильник тоже пустовал. Кровать в спальне на первом этаже была не убрана. На полу грудой валялась мамина одежда вперемежку с какими-то документами и прочим барахлом, на которое мне даже не хотелось смотреть. Спальня на втором этаже, которая когда-то была моей, полностью изменилась. Кровать исчезла, как и комод и маленький письменный столик, купленный мне бабушкой незадолго до ее смерти. У стены валялся грязный матрас – мне даже думать не хотелось о том, кто на нем спал. Казалось, в доме никто не жил. И что моя мать просто исчезла с лица земли.

Ничего хорошего это не сулило.

В доме не оказалось ни одной фотографии. Никаких рамок на стенах. Никаких воспоминаний. Впрочем, это меня не удивляло.

Подняв голову, я опять уронила ее на руль.

– Ох.

Но электричество в доме все еще работало. Это же хороший знак? Это значило, что у мамы пока еще были кое-какие деньги.

В третий раз ударившись о руль, я поморщилась.

Сзади мне посигналили, и я сразу выпрямилась и посмотрела вперед. Зеленый свет. Ой. Сильнее сжав руль, я решительно вздохнула и поехала дальше. Оставалось только одно место, где она могла быть.

Эх…

Там я тоже никогда – никогда-никогда – не планировала больше появляться. Набравшись решимости, я медленно поехала по главной дороге, своей черепашьей скоростью раздражая всех водителей позади. Но быстрее ехать я не могла.