На его слова девочка вроде бы и внимания никакого не обратила. Посмотрела на закрытую клетку. Костя за её взглядом проследил, и пояснил:

— Чтобы попугай спал, его нужно накрывать. Так ему комфортно, понимаешь? И он будет спать, пока я не сниму накидку.

Никакого ответа, реакции, но Костя почему-то был уверен, что Арина внимательно слушает.

— А что ты читаешь? — Поднял книжку, чтобы на обложку взглянуть. — «Простоквашино». Нравится?

Ариша не ответила, со стула слезла, в очередной раз поразив Костю своей ловкостью.

Ухватилась пальчиками за край стола, дотянулась ногой до перекладины высокого стула и уже уверенно спрыгнула вниз. А через мгновение уже оказалась стоящей на диване. Шохин чуть слышно хмыкнул. Так по его мебели ещё никто не прыгал, с обезьяньей проворностью. Арина замерла перед клеткой, не спуская глаз. Костя спорить не стал, допил сок и, подойдя, стянул с клетки накидку. Бодро сообщил встрепенувшемуся Грише:

— Утро доброе, парень. Орлята учатся летать.

Гриша высунул голову из-под крыла и тряхнул хохлатой головой, огляделся. Выглядел хмурым и растрёпанным, и, возможно, поэтому не обрадовался двум парам глаз, которые за ним внимательно наблюдали. Выгнулся, потягиваясь, крыльями взмахнул, пригляделся к Арине и повторил, правда, уже без вчерашнего пыла и паники:

— Опасность.

Костя усмехнулся.

— Её зовут Арина. Запомнишь?

Ариша перевела взгляд на Костю, недоверчивый, и Шохин её заверил:

— Он запомнит. Он очень умный. Только повторяй ему почаще в первые дни, и всё.

Сказал, и вспомнил о том, что девочка говорить не любит. Хотел исправиться, но потом передумал. Чем чёрт не шутит, в конце концов.

На завтрак Гриша получил корм и немного клубники. В принципе, обычное утро. Телевизор включен на канале Новостей, негромко шумит кофеварка, уже пахнет свежесваренным кофе, а отвечать на телефонные звонки Шохин ещё не готов. Вот только сегодня напротив сидит ребёнок и внимательно наблюдает за каждым его движением. И Костя время от времени с удивлением это осознавал. Задерживал на девочке взгляд, и про себя недоумевал. Но она сидела напротив, в яркой пижаме с Гуффи, с длинными распущенными по плечам волосами, темными, как у матери, а на него смотрела широко распахнутыми глазами, будто не понимала, что он делал на этой кухне, а не она. Костя поначалу не знал, как себя вести. Говорить с человеком, который не отвечает, и вроде бы даже не реагирует на происходящее, не то что бы трудно, а неловко. Но, справившись с этой самой неловкостью, он начал с девочкой общаться. Она листала книжку, мотала ногами, сунула палец в творожный крем, и сделала это не слишком вовремя, потому что Нина в этот момент появилась на кухне, увидела это и поругала. А заодно отправила умываться.

— Почему ты меня не разбудил? — спросила она, зевая. Потуже затянула пояс халата, подошла к Шохину и привстала на цыпочки, чтобы дотянуться до его щеки. За его футболку уцепилась.

— Ещё рано. Кофе хочешь?

— Я себе чай сделаю. — Огляделась. — И приготовлю завтрак. Яичница и тосты?

— Идёт.

Костя присел на подоконник, с чашкой кофе в руках и смотрел в телевизор. А Нина осторожно выдохнула, повернувшись к нему спиной. На удивление неловкое утро. Проснуться позже всех и застать Шохина на кухне с её дочкой — это как-то неправильно. Наверное, встать раньше остальных должна была она, встретить всех горячим завтраком, притворяясь идеальной хозяйкой, но хотя бы чувствовала, что делает всё правильно. А сейчас она выглядит сонной и растрёпанной, и в халате, в спешке, готовит завтрак.

Но кое-что следует прояснить:

— Арина давно встала?

— Не знаю. Точно раньше меня.

С досады зажмурилась, зная, что Костя не видит. А вслух проговорила, оправдываясь:

— Она плохо спит в новых местах.

— Знаешь, она удивительный ребёнок.

Нина моргнула.

— Правда?

Шохин плечами пожал.

— Другой бы, проснувшись рано в чужой квартире, перебудил бы всех, а она взяла книжку и села читать.

Нина улыбнулась через силу.

— Думаю, она прежде обошла всю квартиру.

— Вполне оправданное любопытство.

Гриша перелетел через кухню и сел Шохину на плечо, заглянул в чашку, даже клюв попробовал внутрь сунуть. Костя отвёл руку с чашкой в сторону.

— Нельзя. — А потом спросил у Нины: — Чем собираешься сегодня заняться?

Спросил так, будто у неё был большой выбор.

— Нужно собрать оставшиеся вещи. Найти квартиру. Всё это куда-то перевезти. Как ты думаешь, меня вызовут на допрос?

Костя удивленно моргнул.

— На какой?

— Я не знаю. Что-то должно последовать за вчерашним?

— Я же сказал, что всё улажу. И квартиру найду. А то ты опять заселишься в какой-нибудь сарай.

Нина обернулась на него.

— Костя, долгое время и этот сарай мне был не по карману.

— Но ты и после там осталась.

— На это были причины. Во-первых, Арине нужна стабильность, она не тот ребёнок, которого можно таскать с квартиры на квартиру, она из-за этого нервничает. А во-вторых, и в самых главных, там была Зинаида Тимофеевна… Предательница! Арина к ней тоже привыкла, она приходила по первому зову, а это очень важно. Для работающей матери. — После упоминания о работе, Нина откровенно поморщилась. Затем вздохнула. — А теперь надо начинать сначала.

Ариша вернулась на кухню и села за стол, на мать посмотрела с ожиданием. Нина ей улыбнулась.

— Сейчас будем кушать. Но хлопьев нет, Ариш, будешь есть тосты. Будешь?

— В холодильнике был джем, — вспомнил Костя.

— Отлично.

Нина вдруг поняла, что запаниковала, а от этого начала суетиться. С неудовольствием глянула на Костю, который растревожил её своими вопросами и нравоучениями.

Сели за стол и некоторое время ели в молчании. Нина без всякого аппетита жевала тост, украдкой наблюдая за Костей и дочерью. Шохин ел с аппетитом, думал о чём-то; Ариша слизывала с тоста абрикосовый джем и через каждую минуту оглядывалась на попугая, который расхаживал по подоконнику, важно вскинув голову. А когда Костя заговорил, Нина от неожиданности дернулась.

— Слава тебе поможет с вещами.

— Костя, там и мебель моя. Диваны, Аришин стол, за которым она рисует. Холодильник, телевизор, — начала перечислять она в тоске.

— Тебе всё это надо?

— А ты как думаешь?

Он усмехнулся.

— Я помню про плинтуса и обои.

— Не смешно, между прочим. Я бы, на самом деле, всё это забрала. Мы прожили на этой квартире больше двух лет, это что-то да значит. — Помешала ложечкой чай. — Гадкая ситуация.

Костя вытер рот салфеткой, посмотрел на девочку, потом сказал:

— Малыш, тебе так важна твоя самостоятельность?

— У меня никогда не было выбора. И сейчас нет.

— Ты говоришь это, потому что до сих пор злишься?

— Нет. Потому что со вчерашнего дня ничего не изменилось.

Он брови вздёрнул, удивлённый.

— Да?

Нина окинула взглядом его кухню.

— Почти ничего.

Костя остановил взгляд на девочке. Ариша допила чай и отряхнула ладошки от крошек. Нина, заметив его взгляд, обратилась к дочке: — Вымой руки и переоденься. Сама справишься? — А когда дочка со стула слезла, добавила: — Я положила на твою постель одежду, надень то, что я приготовила.

Когда остались одни, Нина замолчала. Шохин сверлил её задумчивым взглядом, а она руки сцепила, ожидая, что он ей скажет.

— Ты позволишь мне решать твои проблемы или у тебя другие планы на жизнь?

Нина упрямо смотрела в чашку, боясь поднять на него глаза.

— Нет у меня никаких планов. Вообще, ни одного паршивого планчика.

— А я?

— А ты… Ты встречаешься с этой… Смирновой.

Он улыбнулся.

— Не встречаюсь, я с ней сплю. — Нина подняла на него глаза, и Костя поспешил исправиться: — Спал.

— А я? — в тон ему спросила Нина.

— А ты… Ты жутко упрямая, и ты меня никогда не слушаешь.

— Тебе так только кажется.

— Да?

— Просто я не поспеваю за всеми твоими… правильными мыслями.

Шохин на стол навалился, вглядываясь в её лицо.

— Нина, ты же знаешь, что ты мне нравишься. Нравишься настолько, что мне не всё равно. И если я в ответ на это жду чего-то, что тебя не устраивает…

— Костя, меня всё устраивает. И я знаю, что тебе не всё равно. Но я не чувствую… уверенности, понимаешь? Я не знаю, что будет завтра, и меня это пугает. У нас с тобой всё не так.

— А как?

— Как между тобой и… — Она поискала нужное слово, но кроме известного обоим факта, ничего на ум не приходило: — Стриптизёршей. И дело не в том, что я этого стыжусь, а в том, что в этом нет стабильности.

— Вчера ты сказала, что любишь меня.

Нина смущённо кашлянула, потом поднялась и принялась убирать со стола грязные тарелки.

— Знаешь, говорить об этом при свете дня намного труднее, чем ночью.

— Почему?

— Потому что я вижу выражение твоих глаз.

— И что в них?

— Как обычно: желание меня поиметь.

Шохин рассмеялся.

— Зачем так грубо?

— Но разве я не права? — Она рискнула взглянуть на него и даже улыбнуться. — Хотя, я имела в виду нечто другое. — Нина вздохнула и вернулась за стол. — Я танцую, потому что я ничего другого делать не умею. И я понимаю, что для тебя этого мало, ты другой. И ты в этом похож на моего отца. Не в плане отношения к жизни, а в том, что ты, как и он, никогда не сможешь понять, как можно жить только танцами. Ты привык к куда большему, и я чувствую себя немного… неполноценной, что ли? Наверное, поэтому меня так бесит эта… Смирнова. — Её фамилию Нина каждый раз произносила будто через силу. — Потому что она, хоть и стерва порядочная, но… она умная, деловая и её все уважают. А я… — Она улыбнулась и вытерла злые слёзы. — Меня ты хочешь.