Он брови вздёрнул, и почти с удовольствием наблюдал за тем, как темнеют от раздражения её глаза. Схватила его за лацканы пиджака.

— Приедешь? — И тут же добавила, тоном, не терпящим возражений: — В восемь у меня эфир, Захаров в студии будет. Так что, мне нужно быть во всеоружии.

— А я должен поднять твой боевой дух? — догадался Костя.

— У тебя это получается, как ни у кого. — Она приподнялась на цыпочках и едва ощутимо прикоснулась ярко накрашенными губами к его подбородку. В этот момент лифт, дернувшись, остановился, и Татьяна от Кости отступила, правда, с видимым сожалением. Но не преминула напомнить: — Я тебя жду, — певуче проговорила она.

Он не ответил, а выйдя из здания, они разошлись в разные стороны, к ожидавшим автомобилям.

В тот момент он был уверен, что не поедет, в голове был целый список дел, и если бы мысли об одной упрямой особе его не сбивали, Костя с головой бы ушел в работу, и к пяти часам, вряд ли, освободился, да и вообще вспомнил бы о приглашении Смирновой. Секс урывками на чужой квартире уже давно не прельщал, но Нина не звонила, это действовало на нервы, отвлекало от будничных дел, и даже два часа на стройке, в шуме и на ветродуе, не смирили здоровую злость, которая лишь разрасталась с утра. Негатив и возбуждение нужно было куда-то сбросить, и, в итоге, он все же оказался у Смирновой, правда, не в пять, а в шесть часов вечера, за что ещё и от неё получил по мозгам. Секс с Танькой, как всегда, был порывистым, будто они оба спешили кончить и разъехаться по делам. И, наверное, в другой день, Шохин так бы и поступил: встал, оделся и уехал. А сегодня был дурацкий день, и спустя каких-то сорок минут, когда Таня из постели выскочила и принялась собираться, потому что у подъезда уже ждала машина, Костя продолжал лежать в её постели, заложив руки за голову, и лениво за ней наблюдать. Она носилась по комнате точно фурия. Светлые волосы ещё не были уложены, в одном чулке и накрашенная на скорую руку. И её поспешность его совсем не умиляла.

— Ты, конечно, не мог не опоздать, — выговаривала она ему, дергая вверх молнию на платье. К Косте повернулась и улыбнулась, разглядывая его. — Но ты всё равно молодец.

— Рад услужить.

— Не будь вредным. Мне надо на работу. Но ты можешь меня подождать. Я вернусь, — она многообещающе подмигнула, а Шохин вдруг внутренне напрягся, когда его телефон зазвонил.

Даже подумал: только не сейчас, но взглянув на дисплей, в который раз за этот день, испытал лёгкое разочарование, хотя в эту минуту стоило бы порадоваться. Не Нина.

На постели сел, поднёс телефон к уху.

— Чего тебе?

— А ты чего такой недобрый? — вроде бы удивился Вадик. — Хотел тебя в клуб пригласить, а ты рычишь.

— Не хочу.

— Очень занят, что ли?

Татьяна подошла к нему, повисла на шее, едва не опрокинув на постель, и крепко поцеловала.

Шепнула:

— Пока. Дверь захлопнешь.

— Захлопну.

Вадик, без сомнения, слышавший пылкий шепот, хмыкнул.

— Вижу, и, правда, занят. Татьяна или Нинок?

Шохин проводил Смирнову взглядом, та из спальни вышла, и он тогда спустил ноги на пол, встал с постели.

— А её в клубе нет?

— Нет. — И вернулся к интересующей его теме: — Значит, блондинка? Завидую твоему богатому выбору, старик. — Предпринял попытку пожаловаться на свои стеснённые обстоятельства в этом направлении, ведь положение женатого человека всё-таки к чему-то обязывает, как выяснилось, но Костя слушать не стал, и просто отключился. Оделся по-солдатски быстро, сунув в карман галстук и второпях заправив рубашку за пояс брюк. Из квартиры вышел, сам до конца не понимая, куда и почему так спешит.

На улице к этому моменту уже успело стемнеть, снова дождь заморосил, и Шохин, оказавшись на заднем сидении своего автомобиля, провел ладонью по влажным от дождя волосам и в задумчивости молчал, не зная, что ответить на вопрос водителя.

— Домой, шеф?

Шею потёр.

— Давай пока покатаемся, — сказал он наконец.

Крутил в руке телефон, понимая, что если он сейчас ей позвонит, а Нина снова не ответит, то вряд ли он сделает это ещё раз когда-нибудь. Он и без того ведёт себя, как юнец, думая о ней бог знает сколько времени. Но номер всё же набрал, хотя пришлось поступиться некоторыми принципами. Точнее, переступить через них, но Шохин тут же пообещал себе, что это лишь небольшая уступка, и он это непременно исправит.

Гудки были длинные, и каждый будто издевательство. Отвечать ему не торопились, и с каждой секундой Костя впадал во всё большее раздражение, даже в душе тяжесть, и пока только она придавливала, сдерживая, бешенство. И он настолько сосредоточился на этом невыносимом чувстве, что, услышав в трубке голос Нины, в первый момент растерялся. К тому же она в явном недовольстве выдохнула:

— Ты ещё что от меня хочешь?

Он помолчал, раздумывая. Хотя, вроде бы, со вчерашнего вечера точно знал, чего именно от неё хочет. И как-то сразу злиться перестал, уступив эту прерогативу ей. Неизвестно почему.

— Хочу поговорить.

Она вздохнула куда-то в сторону. И в раздражении, и в бессилии, и как-то устало.

— Костя, я не могу сейчас.

— У тебя выходной?

— Нет, но… В общем, я занята.

— Чем? — поинтересовался он строго.

— Костя! — И тут же отвлеклась и сказала кому-то полным возмущения голосом: — Не надо тыкать в меня пальцем. Я отлично помню, что подписывала!

Шохин нахмурился.

— Что у тебя происходит? Ты где?

Пауза, чьи-то голоса в трубке, преимущественно женские, после чего Нина сказала, уже тише:

— Дома. — Усмехнулась неожиданно. — Меня из квартиры выселяют.

— Сейчас?

— Обойдутся, — зло отозвалась она, и повторила в сторону: — Да, да, обойдётесь. А когда я съеду, я отсюда всё, вплоть до обоев и плинтусов вывезу, так и знайте! Я ремонт делала!

Косте пришлось дождаться, пока она вернётся к трубке. Нина ещё с минуту отчаянно с кем-то ругалась, и Костя, признаться, впервые слышал, чтобы она на кого-то кроме него, так злилась. А когда услышал её дыхание в трубке, коротко оповестил, мгновенно приняв решение:

— Я сейчас приеду.

День с самого утра не задался. И если утро Нина провела в невесёлых раздумьях о негодяе Шохине, то после обеда ей стало не до Кости. Нет, мысли о нём ещё посещали, но на фоне других неприятностей, уже не казались настолько важными. И свалились проблемы оттуда, откуда, как говорится, совсем не ждали. Но чем дольше Нина с квартирной хозяйкой общалась, тем яснее понимала, что задумано происходящее было не вчера. Ее, по всей видимости, давно собирались из квартиры выжить, строили планы и готовили масштабное наступление. Хотя, Нина не понимала, чем могла так насолить Евгении Петровне. Платила вовремя, квартиру содержала в порядке, не шумела и не досаждала соседям. Но все равно пришлась не ко двору.

Кстати, они с самого начала общего языка не нашли, но Евгения Петровна терпела, видимо, убеждаемая всеми вышеперечисленными факторами, проверять их приходила, лезла не в свое дело и давала советы. Нина тоже терпела, понимая, что выбора, по сути, нет. Но когда материальное положение выровнялось, и она стала откровеннее выпроваживать Евгению Петровну из квартиры в ту же минуту, как та получала деньги за аренду, со стороны квартирной хозяйки вспыхнуло нешуточное возмущение. Подогревало его еще мнение соседок, которые все видели и все замечали. Во сколько квартирантка Евгении стала возвращаться, практически ежедневно в середине ночи, как одеваться и на каких машинах подъезжать. Да еще Зинаида Тимофеевна, Нина была уверена, масла в огонь подливает, делясь с соседками подробностями.

И без гадалки ясно, что за глаза говорят и кем ее считают. Нина уже давно догадывалась. Но одно дело догадываться, а совсем другое, когда тебе подстраивают ловушку, а потом приходят и без зазрения совести называют авантюристкой тебя, да еще договором в лицо тычут и говорят, что ты его нарушила.

— Просрочила, — гневно говорила Евгения Петровна на повышенных тонах. — На неделю просрочила, а меня обвиняет!

Нина уставилась этой лгунье в лицо.

— Вы же знаете, что это неправда. Я всегда плачу вовремя. Вы же сами уехали! — Она взглянула на участкового, внушительного вида мужчину с усталым лицом. А тот, чтобы еще раз продемонстрировать степень своей усталости от бестолковых жителей, вздохнул. Нину это не впечатлило, и она продолжила: — Она сама уехала из города, ее не было десять дней. Я что, должна была за ней ехать, чтобы деньги отдать? Бред какой-то.

Евгения Петровна влезла между ней и участковым и уже перед его лицом потрясла договором о найме.

— Тут все написано. Просрочила на десять дней — съезжай! Пусть съезжает. Я хозяйка или не хозяйка?

Участковый уныло кивнул.

— Хозяйка.

— Вы же специально это сделали, — упрекнула ее Нина. — Признайтесь.

— Не буду я ни в чем признаваться. Закон на моей стороне. Я собственник, и я требую…

— Ладно, ладно. — Участковый махнул на нее рукой, огляделся, сел на стул и достал из папки какой-то бланк. Глянул исподлобья на собравшихся женщин. Нина тоже на соседок, пришедших оказать Евгении Петровне моральную поддержку, посмотрела, весьма недобро. Рассерженно выдохнула и пробормотала:

— Требует она. Я тоже требую.

Мужчина едва заметно усмехнулся в усы.

— Чего?

— Справедливости!

Евгения Петровна притворно ахнула и принялась причитать:

— Справедливость ей подавай. Товарищ майор…

— Я капитан.

— Неважно. Товарищ майор. — Нина в бессилии развела руками, слушая этот бред. — Это просто безобразие. Меня обвиняют, честную женщину. Сколько лет я их семью, если так назвать можно, терплю. Вот люди соврать не дадут. Сходятся, расходятся, творят, что хотят. Ребенок несчастный…