— С каких пор Вадик носит тебя на руках?

— А с каких пор ты спишь с этой журналисткой?

— Нина.

Она выдохнула, чувствовала, как грудью прижимается к его груди. Костя навалился на неё, и дышать становилось всё труднее.

— Я ненавижу тебя. — Это вырвалось само собой, от отчаяния и беспомощности, шёпот, а потом его губы на её губах, а пальцы ослабли, и спустились с её шеи к груди. У Нины вырвался отчаянный стон, а Костя просто спустил ткань рубашки вниз и прижался губами к её груди.

Зубами сосок сжал, а потом втянул глубоко в рот. Нина судорожно вцепилась в воротник его рубашки, голову склонила и потёрлась щекой о его волосы. Но это была секундная слабость.

Дальнейшее напоминало лихорадочную возню обезумевших от страсти юнцов в подъезде.

Костя задирал ей юбку, запутавшись в оборках, чертыхался, она расстёгивала ему брюки, правда, потом опомнилась, вспомнила, где они и почему, а главное, что он наделал, попыталась оттолкнуть, но в тот момент уже была не в слишком выгодной позиции, чтобы сопротивляться.

Костя перехватил её руки, прижал к стене, навалившись всем весом, на какое-то мгновение оба замерли, глядя друг другу в глаза, а потом Костя её руки отпустил. Так смотрел на неё, пристально и зло, видимо, на самого себя злился, за то, что всё-таки возвращается. И Нина, осознав это, сама к стене прижалась, и не стала спорить, когда Шохин её под бёдра подхватил, приподнимая. Она ногами его обхватила, резко выдохнула, ощутив быстрое вторжение.

Смотрела ему в глаза, всего на мгновение их прикрыла, когда Костя пропустил между пальцев её распущенные волосы, а потом сжал руку в кулак. У неё вырвался первый стон, и она развела руки в стороны, не желая к Косте прикасаться. А он, понимая это, ещё больше злился. Целовал её шею, снова спустился к груди, одной рукой продолжая поддерживать под бедра, и раз за разом врезаясь в её тело.

Нина нащупала дверной косяк и вцепилась в него, рискуя обломать ногти. Продолжать злиться было всё труднее, тело реагировало, низ живота стал предательски тяжёлым, мужские губы на груди вызывали жар, а все силы уходили на то, чтобы не стонать. И не двигаться навстречу мужчине, не отвечать на его ласки. Она злилась, ненавидела, и хотела, чтобы он понял, прочувствовал, осознал… Она даже кончать не хотела, ему назло. И от этих мыслей оргазм пришёл неожиданно, и настолько острый, что едва не заставил её сдаться и повиснуть у Шохина на плече. Прижала руку к губам, крепко зажмурилась, удивляясь огромному количеству белых вспышек перед глазами. А пережив пик, снова уперлась дрожащей рукой в дверной косяк, дышала быстро, под стать стуку сердца, на поцелуй ответила, но довольно вяло, охнула, когда Шохин с силой вжал её в стену, и съехала вниз, когда он её отпустил спустя минуту. Костя стоял, держась за стену, дыхание переводил, и смотрел на Нину у своих ног. Потом отвернулся и принялся застёгивать брюки. А она пригладила спутанные волосы, зачем-то закрыла лицо руками.

— Я тебе этого никогда не прощу.

Он поморщился.

— Нина, прекрати.

— Ты не можешь приходить ко мне… из чужой постели, и ставить меня к стенке, когда тебе этого хочется.

Шохин глянул через плечо.

— Тебе было плохо?

— Конечно, нет! Как мне может быть плохо с тобой? — Она сорвалась на откровенный сарказм. — Кто кроме тебя может меня осчастливить, правда?

— Закрой рот.

Поднялась, держась за стену, а в ответ на его слова кивнула. Правда, следом посоветовала:

— Скажи это своей журналисточке. Посмотришь, как она отреагирует.

Он схватил её и развернул, а Нина с силой толкнула его в грудь.

— Ты делаешь из меня шлюху. После каждой встречи с тобой я чувствую себя всё гаже и гаже.

Все остальные, по крайней мере, не врут.

— Так ты за честность? — Он зло усмехнулся, вышел за ней в коридор, смотрел, как она идет в противоположную сторону от зала. Босая, волосы развеваются, а юбка подчеркивает талию и бёдра. Рукой взмахнула, видимо, советуя ему пойти к чёрту. За угол завернула, а Шохин от злости ударил кулаком по стене, и сам же рукой затряс, выругавшись вполголоса.

В зале было всё также многолюдно и шумно. Костя сел в баре, заказал ещё виски, а сам все посматривал на тяжёлые шторы, скрывающие вход в гримерку. Почему-то думал, что Нина выйдет. Переоденется и выйдет. Хотя бы ему назло. Но прошло полчаса, он выпил ещё три порции, нервы натянулись до предела, а в голове наметился чёткий гул, и он решил послать всё к чёрту. Бегать он за ней точно не станет. И уговаривать упрямую бабу тоже. У него на это ни времени, ни желания нет.

Но поведение Нины раздражало. Он, в принципе не понимал, из-за чего она вдруг взбрыкнула.

Разве это он начал играть в дворцовые интриги? Хотя, это обычное женское поведение, удивляться не стоило, но Нина реально расстроила. Она ему нравилась, на самом деле нравилась, и он очень надеялся, что ей хватит ума не доставлять ему лишних проблем. Этого сполна хватило с бывшей женой. Вот та, стерва последняя, все нервы вымотала, прежде чем согласилась уехать в Париж, и не мешаться под ногами. Они последние три года жили, как кошка с собакой, разъехались за год до расставания, и Шохин тогда вздохнул с облегчением.

Жанка переехала в загородный дом, который потом и потребовала в своё полное владение, хотя стоил коттедж столько, что у нормального человека дух минимум на час бы захватило.

Напоследок преподнесла ещё один подарочек, завела любовника-адвоката, ушлого малого, который очень быстро смекнул, как развести на деньги влюблённую дуру. Не его, конечно, нет, с Шохиным он был весьма вежлив и терпелив, хвост распушал, как павлин, пытаясь придать себе значимости, а вот Жанку подзуживал, и та активно трепала Косте нервы и душу. С трудом удалось от него отделаться. Не слишком приятным и законным способом, но паренёк из города поспешил исчезнуть, правда, прихватив кругленькую сумму и драгоценности любовницы. За их пропажу тоже Косте досталось, но он стерпел. И тогда уже начал с женой договариваться. Не то чтобы этого очень хотелось, его воля, он бы её до Парижа голой отправил и пешком, но обстоятельства требовали проявить выдержку. И после года нервотрёпки захотелось чего-то беспроблемного, перемежающегося с бурным сексом. Костю даже ребёнок Нины не испугал, к тому же девочка совершенно не мешала, тихий такой ребёнок, единственное, что требовавший, это маминого присутствия днём и утром. Чтобы та ей кашу варила и гулять водила. Его не напрягали постоянные Нинины звонки домой, школьные проблемы и материнские рассуждения о необходимости хорошего образования. Особенно, если до этого Нина из него все силы выжала, в прямом и переносном смысле. У неё вообще была потрясающая способность говорить о важнейших вещах сразу после секса. А потом ещё удивлялась и сердилась из-за того, что он всё пропустил мимо ушей.

Но её признание всё испортило. Костя ещё после её оговорки по телефону напрягся, но понадеялся, что она сама осознала неуместность произошедшего, и постарается в дальнейшем не менять правила игры на ходу. Но, к его неудовольствию, Нина голосу разума, если тот и попробовал подать голос, не вняла, и всё испортила. И какой реакции она, интересно, ждала?

Что он расчувствуется, поцелует её в лоб, благословит… на что-то, чёрт знает на что! Они были знакомы два месяца, он изначально озвучил ей свою позицию, не хотел никаких обязательств, а то, что она танцевала в «Тюльпане», никакого отношения к этому не имело, хотя она и обвиняла его в этом раз за разом. Да плевать ему! Точнее, не плевать, каждый раз, как он видел её танцующей, от желания в глазах темнело, и он был уверен, что с большинством мужчин в зале происходило то же самое, но к ним он не ревновал. Его устраивало, что Нина не раздевается, что это раздражает других, разочаровывает; устраивало, что многочисленные приятели смотрят на неё с откровенным желанием, но она вся принадлежала ему, и никто не смел спорить. С ним, вообще, никто не спорил. Он её защищал, он о ней заботился, он её обеспечивал. Но ей этого показалось мало. Ох уж эти женщины. Им всегда мало. Даже если на них женишься, они находят, к чему придраться и из-за чего расстроиться.

А Нина не просто взбрыкнула, она обвинила его в том, о чем он даже не помышлял. А он ведь очень старался всё наладить, он давал ей все возможности замолчать, передумать и продолжить с того места, где они остановились. Костя на самом деле этого хотел. Чтобы она закрыла рот, выкинула из головы все глупости, и все снова стало бы просто и понятно. Ему нравилось её баловать, нравилось, когда она сияла, как новенький бриллиант, когда смеялась так, что хотелось улыбнуться в ответ, хотя его редко смешили женские шутки. Это всё, что было нужно.

Как он и говорил: её благоразумие. Вот только с чего он взял, что в этой милой головке есть хоть немного этого самого благоразумия — не понятно. Было бы оно, Нина не вляпалась бы в работу в «Тюльпане», до этого не отпустила бездумно мужа в столицу, а перед этим не вышла бы за этого придурка замуж. Костя навёл о нём справки, даже заглянул на пару сайтов, воочию увидеть, что представляет из себя Павел Ледов, и, если честно, не впечатлился. Танцевал тот, возможно, и неплохо, Шохин не слишком в этом разбирался, но взгляд у парня был чересчур жадный, до всего, до чего никак не получалось дотянуться. А Нина его ещё оправдывала.

Говорила, что: «Паша упорный, Паша достоин, она за Пашу рада». Шохин всегда предпочитал отмалчиваться, выслушивая всё это, но когда этот бывший муж на несколько дней завис у неё на квартире, из себя вышел. И опять же оказался непонятым. Потому что мириться-то она пришла, и даже прощения попросила, но после он снова услышал от неё не то, что хотел. Она всё равно бывшего жалела и старалась понять.

Только его она понять не пыталась. Конечно, его-то зачем?! У него можно на нервах поиграть, на нём можно сорваться, а потом ещё обидеться за то, что он, видите ли, не проникся её обидой.