…Джордан взобрался на железнодорожный мост. Его футболка насквозь промокла от пота, ноги гудели. Вот оно, трехэтажное, в викторианском стиле здание. Джордан толкнул скрипучую дверь.

Услышав, что хлопнула дверь, Элиот громко спросил через стену, в какое время он, Джордан, намерен пойти сегодня на вечеринку. Не получив ответа, Элиот появился в прихожей в своем, как всегда, элегантном костюме.

— Не говори мне, что ты забыл, — произнес Элиот. — Сегодня ведь вечеринка у Рика? Конечно, в Модлин-Колледже? — Его ирония заставила Джордана улыбнуться. Они оба знали про слабость Рика. «Модлин» был, наверное, самым красивым из колледжей в Оксфорде. Он располагался на берегу реки, в тенистом парке, где была кафедра, с которой проповедовал Ньюмед [2], а также колокольня пятнадцатого века, на которой первого мая каждый год пели хористы. Модлин-Колледж занимал более ста акров, его окружала изумрудно-зеленая трава. Джозеф Аддисон дал свое имя набережной. Льюис и Толкин читали здесь свои работы друг другу. Здесь учились Эдуард Гиббон и Оскар Уайльд. «Модлин» соответствовал амбициям Рика и его любви к театральности. Эта вечеринка была затеяна им, чтобы снова собрать старых друзей после летних каникул.

Конечно, Джордан собирался идти. Кто же захочет пропустить вечеринку Рика. Он ведь, как никто другой, умел собрать у себя интересных и влиятельных людей. Это весть про Элриджа заставила забыть о приглашении Рика.

— Я помню, — сказал он. — Хочешь подвезу? Прошлым летом ему в результате жесточайшей экономии удалось купить очень дешевый и очень маленький «моррис» — этакий слоненочек. Его приятели ворчали, что им тесно, но ездили с ним, однако, охотно, спасаясь от холода и дождя.

— Спасибо. И давай постараемся взять… — Элиот поднял палец вверх, показывая на комнату, где заперся Брюс с запасом марихуаны. Брюс должен был вернуться в Штаты прошлым летом, поскольку получил повестку в армию. Вместо этого он отправился в Европу и Северную Африку, уклонившись от призыва. Теперь по возвращении домой его ждало пятилетнее тюремное заключение. И Элиот и Джордан были поражены его душевным состоянием. Эта глубокая депрессия не на шутку их тревожила. Они даже заключили тайное соглашение: при всякой возможности вытаскивать Брюса из дома.

— Попробую уговорить, — пообещал Джордан. Он поднялся наверх и опустил шиллинг в счетчик потребления газа. Принимая душ под скудной струйкой, он с нежностью вспомнил душ у себя дома. Он вытер волосы и переоделся для вечеринки, натянув поверх костюма свитер, чтобы не замерзнуть. Затем включил лампу и сел на кровать. Перед ним лежал лист бумаги. На нем было написано: «Дорогая миссис Диксон». Больше на листе не было ничего. Да и что он мог ей написать? Что Элридж был его другом и что знакомство с ним позволило Джордану рано понять социальную несправедливость? Но в глубине души знал, что миссис Диксон будет благодарна за все, что бы он ни написал. Он учился в элитном Оксфордском университете. Его письмо будет наверняка показано соседям, а потом храниться в Библии вместе с самыми драгоценными документами. Потому надо тщательнее думать над словами.

Но через полчаса раздумий Джордан вздохнул и отправил этот листок в корзину, набитую такими же смятыми листками. Как можно было объяснить миссис Диксон и себе, почему он избежал призыва в армию, а Элридж — нет? Элридж отправился в военный лагерь, когда Джордан учился в колледже. Студенты колледжей не призывались на военную службу. Позднее Джордан вступил в подготовительный корпус офицеров резерва. Это считалось службой в армии, но не позволяло его привлечь к непосредственной военной службе. Джордан поклялся себе, что свободное время он посвятит борьбе против войны. Тогда это казалось смелым выбором. Сейчас это выглядело как уловка против собственной совести. Чего стоят все эти сочувственные слова, когда он посиживает здесь в тиши старинной библиотеки, углубившись в Локка и Гоббса, пьет пиво в «Турф Таверн» или… или ездит на вечеринки?

Как он был убит? Он был застрелен, сгорел или подорвался на мине? Джордан живо представил себе обезображенное тело, не имеющее ничего общего с улыбающимся, энергичным Элриджем. Джордан стянул свитер, надел черный пиджак, причесался и запихнул в карманы бумажник, ключ и тоненький дневник с миниатюрным карандашом — на случай, если придется записывать полезные имена или телефонные номера. Хотя его надежды до сих пор не оправдались, он все еще надеялся встретить красивую, интеллигентную девушку, которая бы им увлеклась. Иногда так хотелось забыть про иссушающие мозги зубрежки и дискуссии, которые поглощали так много времени.

В прихожей Джордан глянул на себя в зеркало. Высокий, широкоплечий парень, без особых изъянов. Может, ему сегодня повезет?

12

Восемь миль вверх

Роза лежала в ванной, разглядывая свои покрытые красным лаком ногти. Возможно, сегодняшняя вечеринка будет для нее удачной. У Рика будет несколько полезных людей — достаточно влиятельных и с хорошими контактами, не последним из них был и сам Рик. Все мужчины устроены довольно просто, и из них можно вить веревки, если знать, как с ними обращаться.

Рик Гудман приехал из Нью-Йорка. Он был несколько старше своих однокурсников и намного больше развит. Он также вел колонку светских сплетен в газете «Червелл». В прошлом году Розе пришлось несколько раз стать объектом его довольно грубых шуток, когда была застигнута в мужской половине колледжа далеко за полночь — там собрались, чтобы почтить память Яна Палаха [3]. Возмущенная устаревшим правилом не покидать Оксфорд на срок более двух недель, она быстро нашла сочувствующих, кои шли в ее комнату непрерывным потоком. Кто-то даже написал на стене «Свободу Розе Кассиди» (возможно, и сама Роза). Ее «заточение» обсуждалось в колонке у Рика. Он сам интервьюировал ее в ее спальне. Это было сенсацией недели, и, однако, оно не открыло ей двери в оксфордскую прессу. Журналистику оккупировали мужчины, они пишут даже о модах и макияже. Женщинам же, по ее мнению, достается только тяжелая и нудная работа. А она хотела получить, с помощью Рика, работу интересную.

Из ванны Роза могла слышать обычные разговоры девушек — рассказы о каникулах, прочитанных книгах и о приготовлении к обеду в «Холле». Роза нагнулась и вынула затычку в ванной. Никто из этих девушек не видит дальше очередного прочитанного романа, прошедшей вечеринки и последнего приятеля. Даже у Анни имеются эти буржуазные недостатки.

Роза Кассиди жила в Лондоне вместе с двумя старшими братьями и младшей сестрой в холодном викторианском доме с пропахшим собачьей мочой коридором и с окнами, на которых красовались плакаты, призывающие бороться с апартеидом. Ее родители были психиатрами по профессии и радикальными левыми по убеждениям. Своим детям они уделяли мало внимания, но хотели, чтобы те получили хорошее образование. Розу послали в одну из лучших в Лондоне школ для девочек, где она стала одной из двух или трех лучших в классе по успеваемости, что, однако, не помешало ей написать на двери директрисы: «К черту всю эту систему обучения». Многие из ее друзей продолжили образование в Суссексе или Варвике, с презрением относясь к «элитности» и недемократичности Кембриджа и Оксфорда, но Роза была полна решимости последовать за своим старшим братом, который поступил в Оксфорд. И к тому же полученная в Оксфорде степень бакалавра все еще давала преимущества при поисках работы. Прибыв сюда, Роза была здорово изумлена — Оксфорд оказался весьма провинциальным и консервативным местом.

Собрав свои вещи, Роза открыла дверь и пробралась по коридору в комнату Анни. Анни, одетая в какую-то огромную футболку, босая, сидела на полу, разбирая свой чемодан.

Увидев Розу, она как-то отрешенно улыбнулась.

— Поторопись переодеться, иначе я тебя не возьму с собой, — сказала Роза. Анни встала.

— Мне нравится твое вечернее платье, — она кивнула на мокрое полотенце, которым Роза себя обвязала. — Чья это вечеринка — одного из твоих приятелей?

— Ее дает один американец. О времена, о нравы! Мне нужно, чтобы ты рассказала ему, какой я замечательный человек. Я хочу, чтобы он предоставил мне возможность написать что-нибудь для «Червилл». Может быть, статью о демонстрации.

— Какой демонстрации? — спросила Анни, стягивая с себя свою футболку и пряча ее в гардероб. Роза была потрясена.

— Той самой демонстрации. Вьетнам, помнишь? Даже на Мальте наверняка слышали о моратории. Это будет массовый протест против войны по всей Америке. Миллионы людей не выйдут на работу. В Вашингтоне они пойдут к Белому дому и будут зачитывать фамилии погибших. Только американцев, конечно, — поспешно добавила она. — Никого не волнует судьба нескольких сотен тысяч узкоглазых крестьян. В любом случае, в следующее воскресенье мы пройдем маршем до Гросвенор-Сквер с петицией. Мы надеемся, что эту петицию вручит сама Ванесса Редгрейв.

— Удивительно.

— Так все и будет. Все идут. И тебе следует пойти.

Анни поколебалась. Роза прочитала ее мысли без труда.

— Ты хочешь провести приятный день с мистером «Красные розы», — произнесла она осуждающе.

— Тебе просто завидно, — спокойно ответила Анни, доставая из шкафа белую рубашку.

Роза на мгновение замерла. Потом рассмеялась.

— Я никому не даю возможности и подумать, что мне можно послать розы. «Черт с ними», — вот мой девиз. — Она посмотрела, как Анни застегивает юбку. Анни подумала и расстегнула одну пуговицу внизу.

— Еще одну, — сказала Роза.

— Да? Я думаю, что это слишком…

— Конечно, еще одну. — Роза тряхнула головой. — Это даже забавно, насколько мы разные. Как мел и мыло.

— Как «инь» и «ян», — продолжила Анни.

— «Кама» и «сутра», — поддержала игру Роза.

— Реальность и ее отражение.

— Мысль и чувство. Но чур я буду чувством, — добавила Роза.

— Свинья и жемчужина, — Анни шутливо хрюкнула. — Ладно, хватит, я то я не могу сосредоточиться и подвести глаза.