— Хей-хо, — он шлепнул рукой по рулю и улыбнулся. — Нам пора нести сумки?

Они сдали багаж, затем поднялись в бар и сели на высокие стулья. Кофе им подали в маленьких стаканчиках.

— Тогда почему ты женился на ней? — внезапно спросила Анни.

Ее отец с удивлением глянул на нее.

— Я любил ее. Я боготворил ее. — Он рассмеялся. — Она была как фейерверк в ночном небе. За ней увивались все — доктора, половина больных. Но… она выбрала меня. — Он поставил стаканчик на покрытую алюминием крышку стойки. — Твой молодой человек стоит того, чтобы ты была с ним?

— Да, — сказала Анни.

— И ты не слишком спешишь?

— Нет.

— Тогда вот твой билет.

Когда Анни вспоминала его заметную фигуру у лестницы аэропорта, ее губы невольно трогала нежная улыбка.

…Поезд дернулся, как будто собираясь остановиться. Анни выглянула в окно, увидела посыпанную гравием дорогу в тени деревьев и обменялась заговорщическим взглядом с седовласой парой. Это был «фирменный» трюк поезда на Оксфорд, предназначенный для того, чтобы поднять с мест некоренных жителей Оксфорда, которые поспешат собрать свои вещи и выбежать в коридор, где будут мешать друг другу. Она вспомнила, как засуетилась тогда сама, когда поезд затормозил на этом самом месте ровно двенадцать месяцев назад. И еще вспомнила, с какой леденящей вежливостью ей сказали тогда в Леди Маргарет Холл: «Простите, видимо, произошла ошибка. Вы говорите — Паксфорд? У нас нет записи о вас». Но она предъявила им телеграмму, поскольку ожидала что-то подобное. Воспоминания о тех днях неопределенности заставили ее сейчас покраснеть. Никто не предупредил ее, что Оксфорд весьма привилегированное учебное заведение, в который охотно принимают только девушек с хорошей родословной и двойными фамилиями. То, что Анни удалось поступить в Оксфорд, было достаточно необычно, и ее подвиг даже был увековечен в ее школе: ее фамилия была вырезана на деревянной доске почета в зале собраний. В тот год только ей из их школы удалось попасть в Оксфорд, и поначалу там было очень одиноко.

Вскоре она обнаружила, что по уровню знаний ничем не уступает другим. Мало того, поскольку в Оксфорде на двадцать парней приходилось только пять девушек, она ощутила себя в привилегированном положении. Поначалу она охотно откликалась на предложения парней провести вместе вечер, но скоро поняла, что многие из них довольно скучны и неуклюжи. Она стала более разборчивой. К концу первого семестра у нее было уже много друзей. Ко второму семестру она изменила свой гардероб, отказавшись от егерской куртки ради более привлекательного одеяния, а также приобрела дневник с разлинованными страницами, отпечатанный в Индии. Анни с увлечением стала заносить туда расписание лекций, время заслуживающих внимание собраний, вечеринок и фильмов. Анни и не представляла, что на свете существует столько интересного.

Ей пришлось освоить совершенно новый для себя язык. Начальство в колледжах Оксфорда имело множество титулов и званий — декан, ректор, президент, глава колледжа или директор колледжа. Экзамены тоже имели разные названия и цели — экзамен по окончании семестра, вступительный экзамен, публичный экзамен на степень бакалавра. На экзамены положено было являться только в черном и белом. Новый колледж звался просто «Новый», Университетский Колледж назывался «Унив», Бразеноуз Колледж звался сокращенно — «БНК», Стентмунд-Холл назывался «Тедди Холл». «Посвящение» было церемонией официального приема студентов в члены университета. «Идти по реке» значило плыть по реке на лодке, а «идти вниз по реке» означало участие в гребных гонках либо присутствие в качестве болельщиков на берегу, в этом случае рекой была Темза, которую в Оксфорде именовали Айсис.

Как все первогодки, Анни поначалу нашла все эти новые словечки довольно странными, даже претенциозными. Теперь же она, не задумываясь, называла библиотеку Оксфорда, одну из крупнейших в мире, «Парень». Она стала уже бывалой студенткой-второкурсницей, её здесь ждали друзья и возлюбленный. Анни вытянула ноги, любуясь своими ботинками. Она приобрела их вчера в новом магазинчике с названием «Биба». Они были сделаны из замши и плотно облегали ногу до самого колена. Наверняка они понравятся Эдварду. Хотя Роза может сказать, что они недостаточно теплые.

Розу Кассиди знали все. Невозможно было ее не знать. Она прославилась еще на первом семестре — тем, что участвовала в схватке с полицией во время демонстрации, и в университет пришла жалоба на нее. Она непрерывно спорила с преподавателями, включала Фрэнка Заппу на полную громкость и часто курила французские сигареты. Она выделялась броской внешностью — красивые зеленые глаза, распущенные длинные черные волосы, носила, в основном, что-то бордовое и много серебряных побрякушек. Хотя Анни слышала не очень лестные замечания по поводу Розы — слишком высокомерна, слишком откровенна, со слишком радикальными политическими взглядами, — она откровенно восхищалась Розой. Но их комнаты были в разных зданиях. Они подружились примерно ко второму семестру.

На первом курсе среди прочих им предстоял очень трудный экзамен по английскому языку, требовавший долгой зубрежки. Они сдавали этот экзамен вместе. Розе попался билет о выпадании гласных. За окном был хмурый февральский день. Роза вдруг хлопнула по столу рукой и произнесла: «Ну и дерьмовый же достался мне билет!» Учительница, ирландка немногим их старше, замерла у доски. Весь класс стих. И тут Анни произнесла в тишине: «Сейчас, кажется, начнется выпадание несогласных». Рассмеялась даже учительница.

После этого Роза привязалась к Анни. Комната ее учительницы находилась рядом с комнатой Анни, и Роза часто стучала в дверь Анни, чтобы взять напрокат студенческую мантию, когда у нее не было времени бежать в свое здание. В тех редких случаях, когда они обедали со всеми, они садились вместе. Прошедшим летом они много играли в теннис, а за этим шли долгие истории. Роза завидовала Анни, считала ее жизнь за границей, да с частыми переездами, восхитительной, и Анни не стала ее разочаровывать. Анни же любила слушать рассказы о большой, шумной семье Розы, об ее отце, о тех, кто приходил в его кабинет для консультаций, об изгнанных аристократах, беженцах и революционерах, населявших нижний этаж дома. Когда наступило время выбирать, с кем в комнате она будет жить на следующий год, Анни с радостью услышала, что Роза зовет коридор в ее комнату «мой коридор». Даже если бы не появился Эдвард, провести годы учебы в компании Розы было уже здорово.

…Внезапно поезд снова двинулся в путь. Через пару минут покажутся ржавые сетки станции и ухоженные деревья, придающие Оксфорду дух снобизма. Сунув в карман «Властелина кольца», Анни стащила с полки свою сумку и вышла с ней в коридор. Сумка была тяжелой от книг, но лучше тащить эту тяжесть сейчас, чем тратить на них время летнего отдыха. Она не сможет даже донести их до колледжа, придется потратить пять шиллингов на такси.

Едва она увидела озеро, к ней опять вернулись силы. Зимой, когда озеро замерзло, один застенчивый паренек по фамилии Колин научил ее кататься на коньках. А вон и Бомонт-стрит, где такси выруливает на импозантную широкую улицу Св. Джильса и где находится маленький ресторанчик, в котором она часто встречалась с Эдвардом; ресторанчик носил название «Орел и Дитя», постоянные посетители звали его «Пташка и малышка».

Проехав мимо церкви Святого Джилса, такси повернуло в Северный Оксфорд, еще столетие назад там стали селиться преподаватели колледжа, как только им наконец было разрешено жениться. Анни почувствовала холодок, пробежавший по спине, когда такси помчалось мимо этих гигантских старинных зданий в неоготическом стиле, напоминавших замки людоедов. За ними следовал сад Норхам Гарденз, а дальше находился Леди Маргарет Холл. Она наклонилась вперед, когда такси делало последний поворот. Вот наконец ее родной дом из красного кирпича, там, за липами.

Анни расплатилась с таксистом и прошла в дверь. На доске у двери писались номера тех, кто сюда звонил и просил ответить. На сей раз доска была пуста. Положив рюкзак, она отправилась посмотреть — есть ли какое-нибудь письмо в ее ячейке. Как всегда в начале семестра, там были напиханы рекламные листки. Китайский ресторанчик обещает бесплатную бутылку «Марес Роз» при каждом посещении на протяжении предстоящих трех недель. Организация «Оксфордские революционные социалисты» собирается устроить демонстрацию на следующей неделе. Анни терпеливо отсортировала рекламу от листков с пометкой своего колледжа «ЛМХ». От Эдварда — ничего.

— Были где-нибудь на юге? — спросил служащий колледжа. — Неплохие были каникулы?

— Великолепные, — соврала Анни, чувствуя горькое циничное разочарование. Она перебрала листки еще раз, вспомнив слова матери. Неужели она оказалась права? Неужели то, что произошло в прошлом семестре, было для Эдварда незначительным эпизодом, который он уже успел забыть?

Забрав сумку, она понесла ее по посыпанной гравием дорожке к «Вордсворту», который избрала своим жительством на этот семестр. Он такой приятный, еще в XIX веке построен. Когда она взбиралась по каменной лестнице, то услышала смех и хлопанье дверей. Где-то магнитофон орал на полную мощь: «Зовите революцию — она витает рядом…»

Ее комната была в самом конце коридора. Она увидела старый чемодан, который оставила здесь, уезжая на каникулы. Но там было что-то еще. Анни бросила сумку и побежала.

Прямо у ее двери лежал букет роз, обернутый целлофаном и обвязанный лентой. К букету был приложен маленький конвертик, адресованный мисс Анни Паксфорд. Анни вынула из него карточку и прочла:

«Добро пожаловать обратно, дорогая. Как насчет того, чтобы встретиться завтра в семь? Отвечай немедленно. С бесконечной любовью, Эдвард»

11

Не сходи с дистанции

Джордан оперся на ограду маленького мостика у гостиницы «Троут Инн» и постарался успокоить дыхание. Сегодня он был не в форме — все долгие каникулы мать кормила его «на убой». Он пробежался от улицы Валтон-стрит через Порт-Медоу к пабу с названием «Форель», а затем вернулся по другой стороне реки. Маршрут был, в общем, коротким — только пять или шесть миль, но трудным, поскольку местность здесь была заболоченной. Местные жители наверняка думают, что он сошел с ума. Встречные люди в дождевиках отводили взгляд от его футболки, где было написано «Университет Иллинойса», и от обрезанных джинсов, как будто он исполнял чудной иноземный ритуал. Но Джордану было необходимо сбросить накопившуюся энергию. После письма миссис Диксон ему хотелось бежать до тех пор, пока он не свалится, пока физическое истощение не погасит его эмоции, и тогда сердце его, возможно, успокоится.