Трапеза окончилась. По знаку настоятеля, Жорж поднялся и принялся читать отрывок из О подражании Христу. Они дошли до конца главы «Замечательные последствия любви к Богу». Любовь Божия была самым ценным, чем ожидалось закончить вечер.

Любовь осмотрительна, скромна и праведна. Она не малодушна, не светла, не связана с суетой, но трезва, целомудренна, непоколебима, тиха, заботлива в ограждении чувств. Тот, кто не готов страдать за то, чтобы исполнить волю своего Возлюбленного, тот не знает, что значит любить…

Жорж подождал, пока трапезная не опустеет, после чего спустился с кафедры, следя глазами за Александром. Выходя, Александр не смог обернуться, потому что префект юниоров наблюдал за движением из зала, но поднял правую руку в качестве последнего приветствия.

Жорж уселся за стол в огромном пустом зале с притушенным светом, и приступил к ужину, такому же, как у воспитателей. Сильно же его волнует привилегия, из–за которой так суетятся обычные чтецы! Склонив лицо, он задумался. И мысль оказаться таким образом лишённым всего, впервые в этой комнате заставила его почувствовать своё одинокое положение, почти одиозность. Он попытался представить себе общежитие, где Александр, готовящийся ко сну, без сомнения, задумался над словами из О подражании Христу.

Уходя, служитель попросил Жоржа погасить свет, когда он закончит с ужином. Теперь Жорж оказался в полном одиночестве. Вишни, служившие ему десертом, были великолепны, намного больше тех, что давались мальчикам, и там были две горсти.

Он положил их в ящик Александра.

Аромат сирени заполнял внутренний дворик. Жоржу вспомнились слова Отца де Треннеса о том, что этот запах нарушает сон, мальчиков. Он действительно беспокоил Жоржа, однако в дневное время, ибо напоминал ему об Александре: действительно, частенько, находясь в студии, он через открытое окно созерцал кусты, усеянными цветами, и представлял себе, что их аромат доносит до него дыхание его друга.

Отец де Треннес ожидал его на пороге, у дверей общежития. Он остановил Жоржа и, понизив голос, сказал:

— Ну, полагаю, ты доволен: тайное свидание, страстные взгляды на публике…

— Что за свидание? — сухо произнёс Жорж.

Его целью было немедленное нападение, чтобы стало совершенно ясно, что он не потерпит браконьерства в своих заповедниках. Но прежде чем произносить так много слов, он попытается, чтобы обвинение было чётко высказано. Приём открылся ему по причине того, что он, по сути, никогда нечего не признавал. Он будет игнорировать тот факт, что, для глаз, знавших, что нужно искать, его позы на кафедре свидетельствовали против него. Конечно же, он не был обязан оправдываться по поводу своих слов или поступков такому человеку, как Отец де Треннес; он никоим образом не был ему подотчетен.

Отец, по–видимому, не обиделся: он неторопливо продолжил:

— Во время последнего перемены начальной школы их старший воспитатель студии пришёл переговорить со мной. Я попросил его предоставить мне цифры просивших разрешения покинуть студию в его отделении, классифицировав их по причинам, по которым их испрашивали. Я сказал, что мне это нужно для некоторой сравнительной статистики — я обожаю статистику. Это была детская игра, чтобы заставить его сказать мне, что разрешение на посещение Отца Лозона было предоставлено только одному Александру Мотье. Этот визит совпал с вашим собственным отсутствием: это доказывает то, что я подозреваю. С самого начала вы, право, должны были понять, что не сможете соревноваться со мной в ловкости. Я буду или вашим другом или вашим врагом: выбирайте.

— На вашей встрече сегодня вы и ваш друг, конечно же, должны были обсудить мой подход к нему, который я осуществил через посредника, ради вашего общего блага. Мне хотелось убедить его стать моим кающимся; что должно было успокоить вас — за неимением вашей души, я поместил бы его душу под свою опеку. Несмотря на ваше недоверие и его отказ, я придумал, как неожиданно удовлетворить вас обоих: вы могли любоваться друг другом на протяжении всего ужина этим вечером. Я подумал, что таким путём внушу вам, хотя и с опозданием, чувство дружбы и благодарности по отношению ко мне. К сожалению, кажется, что я был не прав, и тон, который вы выбрали для разговора, не позволяет мне изменить мой собственный: я больше не буду намекать вам; я буду приказывать.

— Завтра, во время полуденной перемены, вы пойдёте и приведёте младшего Мотье — его воспитателя я предупрежу — и вы оба проследуете в мою комнату. Там вы проделаете своего рода взаимную исповедь, и она будет сопровождаться личным признанием, которого вы избегаете. Мое прощение окажется пропорциональным вашей искренности.

У Жоржа не было никакой надежды уснуть пораньше той ночью, и никакого желания засыпать; и, кроме того, у него не было ни какой предрасположенности к слезам, даже к слезам ярости. С равнодушием он решил, что этот человек должен быть уничтожен, так же, как он решил устранить Андре. И его новое решение не стоило ему угрызений совести. Однако он не думал, что совершает хороший поступок, стремясь избавить колледж от такого человека, как он избавил его от такого мальчика. Его заботило не общее благо, а только своё собственное. В деле с Андре он колебался, потому что мальчик не сделал ему ничего плохого; но в случае с Отцом де Треннесом, желавшим ему зла, таких колебаний не было. Священник иногда бывал любезным и всё ещё интересным, но еще больше он был вероломным и коварным. Их молчаливый договор был нарушен.

Не позднее, чем завтра утром Жорж планировал обсудить с Люсьеном ответные меры. Тот, безусловно, будет рад навредить воспитателю в качестве мести за Андре. Начинание, очевидно, будет очень рискованным: сообщники Жоржа находились во власти Отца, ибо, обвиняя его, они тем самым обвиняли и себя. Его престиж, его находчивость, и доверие настоятеля — всё это защищало священника. Может быть, задавался вопросом Жорж, стоит признать, что Отец слишком силен для него, и смириться, выполнив его приказ? Такая мысль была как тяжела, так и кошмарна. Он решил заснуть и для этого лег на спину в совершенной неподвижности.

Он услышал, как воспитатель вошёл в общежитие; как обычно, его чётки задевали полы рясы. Молится ли этот человек по–настоящему, или только притворяется? Складывает ли он индульгенции, которые приобрёл, как имел обыкновение делать раньше Люсьен? Если он был членом Братства Розария, то каждый шарик его чёток стоил ему двадцать пять дней. Или же, как Карл V [Карл V Габсбург, 1500–1558, король Испании (Кастилии и Арагона), король Германии, император Священной Римской империи. Крупнейший государственный деятель Европы первой половины XVI века, внёсший наибольший вклад в историю среди правителей того времени.], он складывал свои победы? Победы над грехом, или победы греха? Он может сложить великое множество вещей, так как любит статистику — например, количество своих цитат; или своих избранных мальчиков; или же своих племянников.

Жорж был уверен, что Отец направляется к нему, возможно, желая возобновить разговор. Он сделал вид, что спит. Он понял, что Отец встал у кровати, а затем приблизился к его подушке. Он ощутил на своём лице аромат его дыхания. Он пребывал в чрезвычайном волнении, но умудрялся поддерживать видимость сна. Ещё никогда в своей жизни он не испытывал такого приключения — когда некто касается его, пока он делает вид, что спит. Что будет дальше — электрический фонарик или роза? Он ждал только какого–нибудь намёка на пробуждающие действия; после чего он со всей серьёзностью попросит Отца, чтобы тот оставил его в покое.

Однако священник ушел, а затем сделал два или три круга по общежитию. Он остановился у другой кровати и, наклонился над её владельцем, точно так же, как только что проделал это над Жоржем. В этот раз им оказался Морис. Жорж передвинул голову на край подушки, чтобы получить лучшую точку обзора. Отец уселся на прикроватную тумбочку и наклонился вперед. Подобным действием, он, без сомнения, закончил обзор всех лиц, с которыми мог поговорить.

Нет, Морис поднялся, они должны заговорить. Звук их голосов не достиг ушей Жоржа: не удивительно, что подобные ночные диалоги никого не тревожили. Отец де Треннес встал и вернулся в свою комнату. Спустя несколько секунд с постели поднялся Морис, тщательно разложил постельное белье, и тихо удалился. Дверь Отца де Треннеса открылась, впуская его.

Дрожа от волнения, Жорж всматривался в темный прямоугольник двери и такой же пустой прямоугольник внутреннего окна, самым тщательным образом занавешенного шторами. Это не мешало ему представить себе комнату так же ясно, как если бы он находился внутри неё — печенье, бутылка с ликёром, аналой, бутылки с туалетной водой, резиновая ванна — и Морис.

В мгновение ока его озарила мысль, что тут есть шанс поквитаться со священником. Ему ещё раз предлагалось чудо, как и в деле с Андре; он не знал, кого благодарить за подобное, святых или античных богов.

Судьба Отца де Треннеса была, несомненно, предрешена. Один только факт нахождения одного из мальчиков в его комнате посреди ночи непоправимо погубит его. На мгновение Жоржу стало жаль, что из всех людей именно Морис окажется той жертвой, которую следовало принести. Но он не мог ничего исправить, так как необходимо было действовать немедленно. Завтра истекает срок полученного им ультиматума, а сегодня ночью его гонитель может оказаться в его милости. Очень многое должно случиться для того, чтобы обратить вспять его позиции. Разве возможно, что подобное когда–нибудь повторится? Сегодня Жорж столкнулся с выбором победить или быть побежденным, убить дьявола или быть убитым им. Эти мысли заставили его отбросить в сторону возникший было импульс симпатии к Морису. К тому же, разве это был не тот самый Морис, которому поручалось следить за Александром во время каникул? Значит, следовало продемонстрировать Отцу Лозону, чего стоит верный ему соглядатай; так же, как и настоятелю узнать цену своего воспитателя. Опять же, а разве это не был тот же самый Морис, который пытался заинтересовать Александра Отцом де Треннесом, и привести его к нему в комнату? Он заплатит за свой цинизм или за свою наивность. Он будет принесен в жертву ради того, чтобы спасти младшего брата, которого он пытался развратить. По правде говоря, всё это выглядело весьма поучительно.