За исключением воскресений, Deo Gratias редко звучала за ужином, и, несомненно, Отец сделал так, чтобы и сегодня тоже не стало бы исключением. Какой довод он смог привести своему другу настоятелю? И префекту, убеждая его насчёт выбора Жоржа?

В течение месяца Марии [мая] читалось Житиё Святых, хотя во втором семестре они читали Житиё Пресвятой Богородицы. С тех пор, как утренние медитации стали посвящаться тайнам Розария [Роза́рий (лат. rosarium — венок из роз) — традиционные католические чётки, а также молитва, читаемая по этим чёткам.], настоятелю пришлось иметь дело не с обычными для себя темами, которые, по крайней мере как бы касались основных святых, и по этой причине были приняты изменения для чтений в трапезной. Возможно, именно это подтолкнуло Отца де Треннеса к идее рассказать префекту, что Жорж, не удовлетворившись только Святым Панкратием, решил приобщиться к празднованию дней других особых святых. Но кого? Тут имелись две возможности: Святой Венанций [Венанций (умер 18 мая 251 или 253), святой мученик из Камерино, также известный как св. Виганд (Wigand), покровитель Камерино, которого, согласно преданию, подвергли пыткам, и обрекли на мученическую смерть путем обезглавливания в Камерино во время гонений Декия], день которого уже наступил; он был замучен в пятнадцать — один из тех юных святых, чьи имена оглашал проповедник–доминиканец; или же, любой святой, выбранный настоятелем для чтения — и вовсе не Святой Венанций, поскольку тот не был столь уж значимым святым. Они только что прошли Святого Жан—Батиста де ла Салля [St. John Baptist de La Salle, 1651–1719, французский священник и педагог, католический святой], реформатора образования ещё большего, чем был Святой Петр Канизий. Жорж почувствовал жалость, что Тартарен из Тараскона [«Tartarin de Tarascon» — цикл романов (с 1872 г.) французского писателя Альфонса Доде. Главный герой — Тартарен, действие происходит в городе Тараскон] больше не был героем трапезной. Именно он, к всеобщему большому удовольствию, пришёл на смену Пресвятой Деве и добродетельному Декалогу [предписания, десять основных законов Христианства]. Настоятель ввел некоторые вариации в чтение, но, насколько мог судить Жорж, читавший это произведение, Тартарен был довольно сильно подчищен для чтений в трапезной. Настоятель цензурировал мертвых также хорошо, как и живых.

Лето дало возможность проводить время перед ужином на улице. Жорж, заявив Люсьену, что случилось плохое, добавил, что отныне он отказывается ходить в комнату Отца по ночам. Ведь Отец де Треннес наверняка не станет тащить его туда силой?

Он собирался, как только отец разбудит его и заговорит, повернуться к нему спиной. Он получил всё, что ожидал от человека, постоянно меняющего свои взгляды, и, если тот станет упорствовать, не колеблясь, выскажет ему всё, что он о нём думает. Отец де Треннес рассуждал о благородстве, джентльменстве; он получит урок, что оно означает.

— Я думаю, — сказал Люсьен, — что пришло время отступать, как ты и сказал. Александр оказал нам значительную услугу. Отец цитировал нам Евангелие — «В доме Отца Моего обителей много». Ну, теперь то мы знаем, кого в этом Отцовском доме много — камергеров. Так как тебя и меня ему было недостаточно, то можешь быть уверен, он не остановится на одном только Морисе. Избранные им мальчики, его племянники, пижамы, лица — всё в ту же кучу.

— Он лжёт нам. Он поступает противоположно тому, что говорит — он проявляет интерес к другим парням, и дурачит нас. Мы не должны к нему приближаться. У него, должно быть, имеется расписание, каких парней будить. Когда–нибудь эта тайна откроется, и кто–нибудь его поймает. Андре был исключен из–за меня. Ты рискуешь быть отчисленным из–за Александра. Ну и - ad patres [к предкам, лат.] Отца де Треннеса! Да здравствуют сыновья и долой Отцов!

Под конец перерыва Жорж смочил и причесал волосы у фонтана. Он не нуждался в лавандовом масле: это было не для Александра. Однако он не сожалел, что потрудился над своим нарядом этим утром: забота, которую он проявил к своему назначению, ныне будет использована для публичного удовлетворения его тщеславия.

Он надеялся, что будет читать также хорошо, как он делал это по случаю четвертого воскресенья великого поста. Ему вспомнились те несчастные чтецы из трапезной, выступление которых вызывало звон колокольчика настоятеля, безапелляционно произносившего «Слишком громко!» или «Громче!» или даже, если ударения чтеца были неправильными — «попытайтесь понять, что вы читаете!»

Когда Жорж подошел к кафедре, младшеклассники уже сидели на своих местах, повернувшись к нему спиной и ожидая благословения. Затем, пока все рассаживались, настоятель сделал знак Жоржу пойти и принести книгу. Еще ничто не привлекло внимание Александра к вечернему чтецу, и Жорж спускался с кафедры среди шума открывающихся и закрывающихся ящиков, и стука столовых приборов по мрамору. Проходя на своём пути мимо стола юниоров, Жорж смог толкнуть Александра, а затем, вновь оказавшись на кафедре, наслаждался удивлением, которое он вызвал. Александр был олицетворением плохо сдерживаемого восторга, но выражение лица Жоржа представляло собой образец сдержанной важности — для сидевших за столом воспитателей на стороне зала для старшеклассников, Отца Лозона и Отца де Треннеса.

Житие святых. Заложенная страница имела заголовок: Святой Бернардин Сиенский [Bernardino da Siena, в миру Bernardino degli Albizzeschi, также известный как просто Бернардин, 1380–1444, католический святой, францисканский миссионер и итальянский священник, покровитель всей рекламной деятельности, массовых коммуникаций и PR] Праздник 20 Мая. 20 мая, однако, наступит только послезавтра: кажется, они забежали вперед календаря. Жоржу вспомнилась цитата Отца де Треннеса, взятая из жизни этого святого, о целомудрии. Даже здесь для него имелся намёк на целомудрие.

Как было принято, Люсьен принес ему стакан воды. Жорж поставил его на полке под аналоем, между Мартирологом и О подражании Христу. Мартиролог читался за завтраком, Подражание — за обедом.

Место в Подражании было заложено надушенной открыткой — чтецы, оказалось, имели свои маленькие уточнения — и ногтем отмечали строки, где заканчивалось чтение прошлого вечера.

Настоятель был добр: он давал новому чтецу время на подготовку и беглый просмотр текста. Жорж использовал это преимущество, чтобы тайком посмотреть на Александра. Тот выглядел даже лучше, чем при взгляде из галереи. Александр наливал себе суп из супницы, и всё его изящество и очарование было продемонстрировано этим простым движением. Затем он пристально посмотрел на Жоржа и, под прикрытием поднятого половника с супом послал ему воздушный поцелуй.

Во всяком случае, Отец де Треннес не мог видеть Александра, так что его бдительность не могла испортить удовольствие мальчика, однако могла сильно обеспокоить самого Жоржа. И Жоржу показалось, что он стоит там, возвышаясь над всеми, под пристальными взглядами Александра, с одной стороны, и священника с другой. Он находился между духом света и духом тьмы, между Ормуздом [бог добра, высшее божество древних иранцев] и Ариманом [А́нгра-Ма́йнью, в некоторых источниках встречается под именем Ахрима́н, Ариман (древнеперсид. т. е. «злой дух») — олицетворение зла в маздаизме и более позднем зороастризме; бог тьмы и олицетворение всего дурного, первоисточник зла, противник Ормузда], как какой–то последователь Митры [божество индоиранского происхождения, связанное с дружественностью, договором, согласием и солнечным светом.], о которой он говорил со своей кузиной.

Наконец прозвучал колокольчик: настоятель решил, что пора начинать. Жорж принялся за чтение:

Святой Бернардин Сиенский, брат–минорит строгого соблюдения правила [францисканский монах–обсервант], апостол Италии, празднуется 20 мая. Бернардин родился сентября восьмого, 1830, в день рождения Пресвятой Богородицы, в Сиене, в Тоскане, а не в Масса—Мариттиме, как пишут некоторые…

Последовали некоторые подробности о его семье, детстве и учёбе (В тринадцать тот окончил курс философии). Настоятель плохо зачеркнул два предложения: Он удержал целомудрие нетронутым, несмотря на опасность, которой был подвержен из–за своей исключительной красоты. Его одноклассники не решались произносить распущенных слов в его присутствии, и когда они видели его приближающимся, они говорили: «Давайте не будем говорить больше о том, вот идёт Бернардин».

Все же мальчики Сен—Клода вряд ли бы удивились, узнав, что мальчики четырнадцатого века иногда вместе разговаривали в предосудительной манере; они уже были в курсе, хотя бы из эпизода относительно Святого Эдмона, используемого в одной из проповедей Уединения, что и в двенадцатом веке, разговоры мальчиков не всегда бывали скромными и порядочными.

Пассаж, цитируемый Отцом де Треннесом, также оказался вычеркнутым: Отец, по–видимому, извлёкал свои цитаты из издания без купюр и сокращений. Но настоятель оставил, без сомнения в качестве примера, историю, которую Жорж, в данный момент, не без сожаления читал; Отец де Треннес, вероятно, сократил бы этот отрывок:

Знатный человек сделал постыдное предложение группе школьников, и Бернардина, самого милого и любезного из ребят, охватил священный гнев, и он закрыл его рот ударом кулака такой силы, что звук его был слышен по всей улице. Благородный развратник, став посмешищем для зевак, отодвинулся в замешательстве, но это наказание заставило его исправиться. Впоследствии он искал любую возможность, чтобы услышать проповеди Бернардина и каждой проповедью был растроган до слез.

В каждой паузе, и даже во время чтения, Жорж бросал взгляды на Александра. Поверх голов воспитателей и мальчиков и назло Отцу Лозону и Отцу де Треннесу им была установлена тонкая связь с мальчиком, которого он ласкал своим голосом.

Александр, несомненно, будет слушать только его голос, а не чтение. Жорж тоже получил свою награду; он обнаружил у друга, которого он так хорошо знал, новые стороны. Он уже владел образами Александра в церкви, в студии, в коридорах, на переменах, в поезде, на террасе и в зимнем саду. Теперь он смог добавить к ним образ Александра, который ломал двумя руками кусочек хлеба, или только одной рукой укладывал хлеб на стол; выпивал свой стакан до дна, демонстрируя при этом белоснежную кожу своей шеи; или просто пробовал что–то с краю, словно птица; расправлялся со своим дополнительным мясом — они оба выбрали дополнительное мясо; и поедал вишни, чей цвет сливался с цветом его губ.