Охранник сказал, что на втором повороте ей надо свернуть влево. Вот он, третий дом, с белыми березами перед фасадом. Вот он, поняла она, свернув на подъездную аллею. Припарковала машину. Дом тоже кирпичный, покрашенный в белый цвет, двухэтажный, с мансардой. Садовник подрезал оранжевые ветви бугенвилий, которые образовывали арку над входной дверью. Она посмотрела на дом и проглотила комок в горле. Посидела еще несколько минут, размышляя, как может выглядеть ее встреча с матерью, прежде чем медленно выйти из машины. Подошла к входной двери, окрашенной в изумрудно-зеленый цвет. Кивнула садовнику, который ответно кинул ей. Позвонила в дверной звонок и услышала его треньканье где-то внутри.

Рэли взволнованно смотрела, как начала поворачиваться дверная ручка, услышала голос своей матери с ноткой оживления, когда она произнесла:

– Моя дорогая, я уже думала, что вы заблудились…

Она взглянула в глаза своей матери, такие же голубые, как у нее самой. Она увидела, как выражение приветливости сменилось растерянностью. А затем, почти мгновенно, пониманием.

– Рэли, – выдохнула она, схватившись за горло, – это ты.

– Мама, – сказала она почти с плачем и протянула к ней руки…

– Какая ты красивая, – не переставала бормотать ее мать, когда, вцепившись в ее руку, вела сквозь просторный холл с натертыми полами, потом по красивой винтовой лестнице через большую нарядную гостиную с тяжелыми занавесями и восточными коврами. «Моя крошка, моя крошка», – шептала она, когда они вошли в уютную библиотеку, все стены которой были заставлены полками с книгами, мебелью, обтянутой абрикосовым, бледно-зеленым и светло-желтым ситцем. Здесь стояли редкие антикварные столики с лампами под парчовыми абажурами. От роз в хрустальных вазах исходил нежный аромат.

– Ты такая красивая, – повторила она, глядя на Рэли полными слез глазами. – Я никогда не переставала верить, что этот день когда-нибудь настанет.

– Я люблю тебя, – сказала Рэли, – я так скучала по тебе.

– Ты очень выросла, – сказала мать, не в состоянии оторвать от Рэли глаз. – И поэтому я чувствую себя такой старой.

Рэли взглянула на мать и привлекла ее к себе. Дотронулась до ее руки, до плеча. Ласково провела рукой по щеке.

– Я люблю тебя, – повторила она. – Я так сильно скучала по тебе, мама.

– Я приготовлю чай, – произнесла Бет со слабой улыбкой. – Маленькие сандвичи, ячменные лепешки. Тут неподалеку, на Лэрчмонт, есть английский магазин. Или, может быть, нам выпить? Отпраздновать шампанским. – Она переплела свои пальцы с пальцами Рэли. – Я люблю тебя, мое дитя, я так скучала по тебе.

– Ничего не нужно, – сказала Рэли, – все, чего мне хочется, это быть рядом с тобой.

– Это все Пол, ты понимаешь, – сказала мать, – это он все проделал, из-за денег, конечно.

Значит, она знала, осознала Рэли, по ее спине пробежала дрожь.

– Я была такой неискушенной, – бормотала Бет со слезами на глазах, гладя руку Рэли. – Он был первым мужчиной в моей жизни, единственным мужчиной. Он буквально ошеломил меня. Прежде чем я успела опомниться, мы стали мужем и женой. Теперь так с девушками уже не бывает. Все эти неразборчивые связи, эта свободная любовь. Эти пилюли. Вот почему они думают, что могут все себе позволить без последствий. – Она замолчала и покачала головой, глядя на Рэли. – Моя малышка, – сказала она, – ты и в самом деле здесь.

– Да, мама, – сказала Рэли, и слезы катились по ее щекам.

– Я даже не знала, что существуют контрацептивы, – продолжала Бет, – я думала, что дети появляются на свет из пупка. В самом деле так думала. И наступила наша брачная ночь. Тогда-то я сразу забеременела тобой. Рэли подумала о дате на брачном свидетельстве, хранящемся в зале записей в Пасо-Роблес, сопоставила с датой на своем собственном свидетельстве о рождении. М-да, сказала она сама себе и улыбнулась матери.

– Пол знал, как сильно мой отец хотел иметь внука, – продолжала она, – его, с пятью дочерями, можно понять. Сохранить семейное имя. «Мы сообщим ему, что это мальчик, – сказал Пол, когда ты родилась. – Он никогда не увидит разницу. Он живет там, мы живем здесь. В конце концов, у тебя не такие уж тесные отношения с ним. Мы назовем ребенка в его честь, и он будет присылать нам деньги». – Это было безнравственно, но я пошла на это. Мне было так стыдно, что я больше никогда не видела моего отца до конца его жизни. Я просто не могла предстать перед ним лицом к лицу с ребенком, который был его внуком только по имени. Я даже не была в состоянии говорить с ним по телефону. А Пол, да, он даже не разрешал мне разговаривать или переписываться с моими сестрами. «Ты сболтнешь что-нибудь, – говорил он, – я тебя знаю». Но я-то, моя дорогая, как я могла проделать такое с тобой? С собой? – Смахнув слезы, она испытующе взглянула на Рэли. – Я ничего не смогла бы сама сделать для тебя. Твое выдвижение, твой дебют…

– Не надо, мама, – умоляла Рэли, в то время как голос Бет Кэрол пресекся, плечи затряслись.

– Я думаю, мне нужно немного выпить, – сказала ее мать с неуверенной улыбкой. – В конце концов, мое единственное дитя не каждый день возвращается из небытия.

– Я не помню, что произошло, – так Рэли решила сказать своей матери, когда за окном маленькой уютной комнаты стали сгущаться сумерки. – Я очнулась, когда лежала в изоляторе в деревушке на побережье Мексики. Там жили Фиски, Элеонор и Чарльз Фиски, философы. Какие-то рыбаки отнесли меня туда, потому что там был доктор.

– Пара, которая недавно умерла, – прошептала ее мать, – я читала об этом в газетах. Какая трогательная любовная история…

– Они приняли меня, – говорила Рэли. – Я была настолько испорченным баловнем-кинозвездой, что, возможно, у них иногда появлялось желание выбросить меня обратно в море. Они думали, что у меня амнезия. Но я не знала, что мне делать, и поддерживала в них это убеждение. Несколько лет они опекали меня, а потом послали в университет в Штаты. В Чикаго, где преподавала Элеонор.

– Это был худший период моей жизни, – угрюмо сказала ее мать, наливая себе немного водки в стакан со льдом. – Я была парализована горем. Я была едва в состоянии вылезти из постели. Я просто сидела часами и расчесывала твою маленькую собачку. Фриски. Такая милая, маленькая собачка. Она дожила до очень преклонного возраста. Но я хотела умереть. Я вполне могла умереть.

– Я не знала, как мне связаться с тобой, – с несчастным видом, покраснев, сказала Рэли.

– Твой отец, что ж, он, как всегда, был мне большой помощник, – с горечью сказала ее мать сдавленным голосом. – Кружился рядом, давал какие-то советы. Он никогда не были искренним, – продолжала она, лаская руку Рэли, – с самого начала. А ты знаешь, что он сказал мне, когда спустя год после твоего исчезновения он попросил у меня развод? Он сказал, что из-за меня терпит неудачи, что я не оказала ему поддержки в его горе. Что я думаю только о себе. Еще сказал, что изменился во всем и влюбился в кого-то. – Она села и покачала головой. – И ты знаешь в кого? В Диану Кендалл, – произнесла она с насмешкой. – Ты помнишь, мать Пола была секретарем у мистера Кендалла. Он вырос гам, в поместье, с ее братом и с нею.

Рэли сплела свои пальцы с пальцами матери.

– Ты бы видела ее, – презрительно сказала Бет. – Неприятная, как грязь. Кожа да кости. Скажу тебе, Рэли, не имеет значения, что эта девушка надевает на себя, как причесывает свои волосы. Это вообще не имеет никакого значения. Но я никогда не поверю, что он влюблен в нее, что был влюблен все эти годы. Нет, все дело в ее положении в обществе. Это его способ подняться вровень с ними. Потому что его мать была секретарем, прислугой. Он ненавидел это.

– Тебе, должно быть, было очень обидно, сказала Рэли.

– «Обидно»! – воскликнула ее мать. – Дорогая, я была ошеломлена. Абсолютно ошеломлена. А он стоял передо мной со своей самодовольной улыбкой. «Я буду выплачивать тебе алименты, – сказал он. – По двадцать тысяч долларов в год на протяжении пяти лет. За это время ты себе найди кого-нибудь».

Рэли едва сдержалась, чтобы не улыбнуться. Миллионы долларов и то, что он предложил. Господи, Пол.

– И тогда ты снова стала встречаться с Роджером Хортоном? – спросила Рэли.

– Если бы не Роджер Хортон, я сама никогда бы не пошла ни на что, – сказала Бет. – Мы встречались с ним раза два на благотворительных базарах, на открытии Центра сценических искусств. Я была в комитете вместе с его женой. Он стал приезжать раз в неделю, чтобы покатать меня. В первый раза я только встала у окна возле моей кровати и смотрела на него сверху из окна. А он просто сидел в машине и ждал. Через некоторое время он уехал. Наконец в один из дней я оделась и спустилась к нему.

– Приятный мужчина.

– О да, очень добрый, чудесный человек, – кивнув, сказала ее мать.

– Выходит, Пол хотел развода, ты хотела развода, и оба вы продолжали жить вместе? И как долго? Почти семь лет?

– Ах, дорогая, – сказала ее мать. – Я не хотела развода. Роджер был женат. А я не принадлежу к тем женщинам, которые готовы на все, что угодно. Меня всегда поражало, как патетично они высказываются о семье, а сами охотятся за новыми мужьями.

– Так что же у вас были за отношения?

– Мы с Полом почти не видели друг друга, – улыбнулась ее мать. – В конце концов, дом такой огромный, ты же знаешь. Потом Роджер купил мне этот. Мы получили место, где могли бы быть вместе.

– Он живет здесь?

– О нет, – с жаром ответила ее мать. – Это было бы неосмотрительно. Битси это не понравилось бы, по крайней мере, пока не завершится их развод. Я даже еще не подавала заявление. Я не могу подать заявление, пока не будет заключено имущественное соглашение с Полом. Я отдам ему все, только бы Роджер и я могли пожениться, но Роджер не хочет об этом и слышать. Я имею право на половину всего, и эту половину я должна получить. А Пол, Пол не хочет и пальцем шевельнуть.

Рэли уловила, как у матери перехватило дыхание, когда она произносила эти слова. Она всмотрелась в ее лицо и впервые заметила круги под ее глазами, напряжение, написанное на ее лице.