Луанна проплыла мимо, как Королева Мая, неся в руках подарок, упакованный ее собственными руками, за ней прошли остальные с корзиной и другими подарками.

К этому времени лицо матери Бадди покрылось красными пятнами, и Бет изо всех сил старалась не показать, насколько ее потрясло то, что она увидела внутри. Здесь явно была драка. Разбитое стекло завешено драной простыней. На полу осколки стекла и кровь.

Весь потрескавшийся линолеум был в грязи. На столе стояли тарелки с объедками. Всюду валялись какие-то тряпки, одежда. Но в углу стоял огромный, совершенно роскошный телевизор, намного лучше того, что в их доме на острове. И еще проигрыватель на специальной Тумбочке, явно очень недешевый, имеющий отделение для множества пластинок. Но больше всего их поразила засохшая кровь. Они не могли оторвать от нее взгляда.

Бет была настолько смущена, что хотела оставить все свои приношения и скорее убежать. Но не тут-то было. Луанна должна была исполнить роль дамы-благотворительницы. Она расспросила женщину о детишках, пожелала всем счастливого Рождества от имени отца и сестер. Мать Бадди пробормотала что-то вроде того, не хотели бы они выпить по чашечке кофе, и было ужасно забавно видеть выражение ужаса, мелькнувшее на лице Луанны. Бет с трудом удержалась, чтобы не фыркнуть. Ей показалось, что они пробыли там целую вечность.

Это было еще задолго до того, как они стали встречаться с Бадди, и только один раз. Потом, когда они приезжали туда, дом был убран, а мать Бадди с улыбкой встречала их у дверей, как и все остальные женщины. И Бет никогда не рассказывала Бадди о том визите.

Бадди… Какой же он хороший! Бет почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы.

– Тебе дать платок или что-нибудь? – хмурясь, спросила Ферн, как будто слезы Бет шокировали ее.

– Я просто вспомнила о своем мальчике, – сказала Бет, вытирая глаза тыльной стороной руки.

– Я тебя понимаю, – сочувственно сказала Ферн, ее тоненький голосок чуть дрогнул. – Я тоже вспоминаю о своем мальчике. Он так расстроился, когда я сказала ему, что еду в Голливуд. Он умолял меня не делать этого и выйти за него замуж. Он говорил, что не перенесет, если ему придется делить меня с моими поклонниками. «Я куплю тебе меховое манто и кольцо с бриллиантом, – говорил он. – Я повезу тебя в свадебное путешествие в Сан-Франциско, мы будем жить в большой гостинице и сходим на Рыбацкую пристань». – Она немного помолчала с легкой улыбкой на губах. – Я думала, он заплачет, когда я сказала ему, что должна ехать, что принадлежу всему миру.

При этих словах брови Бет поползли вверх, но она лишь улыбнулась. Пусть болтовня Ферн немного развеет ее и отвлечет от собственных печальных мыслей.

– Его отец – банкир в нашем городе. Другой банкир. У нас два банка. Его папа почти такой же богатый, как и мой, но все же не такой. И дом у них такой же огромный, как наш. Он стоит на холме и возвышается надо всем городом. И у них масса шикарных машин, а его мамаша ездит за платьями в Портленд. Ты бы только видела его двух сестер. Такие красотки. Обе блондинки вроде меня. Он мне всегда говорил, что я ему понравилась, потому что очень похожа на его сестер. Их зовут Джули и Эмили. Они учатся в Стэнфорде. А его самого зовут Кларк. Кларк Джонсон.

– А моего парня зовут Бадди Хэтчер, – сказала Бет, чувствуя симпатию к Ферн, потому что та тоже уехала от своего Кларка, так же как и она от Бадди. И если бы он не уехал первый, то получилось бы, что она его бросила. Они обе скучали по своим мальчикам. Они были две одинаковые девушки, тоскующие по своим любимым. – Его настоящее имя Элройд. Моя старшая сестра Луанна всегда говорила, что ее поражает, как это люди его класса дают своим детям такие нелепые имена. А тебе как кажется?

– Да, конечно, – сказала Ферн, как-то странно глядя на нее.

– Он пошел в армию, – сказала она. – Может быть, его убьют в Корее.

– Да, там жизнь дешево ценится, – сказала Ферн, поглаживая ее по руке. – А у Кларка отсрочка. И еще он учится в Стэнфорде. Понимаешь, там учились все Джонсоны, уже несколько поколений. Они жертвуют университету кучу денег. В газетах всегда печатают, сколько они дали.

– Образование – это здорово, – сказала Бет, кивая с улыбкой.

– Ну вообще-то они могли бы сделать что-нибудь и для города, – ворчливо проговорила Ферн. – Эти его сестры гоняют по городу в своих шикарных машинах и с презрением на всех смотрят. Такие воображалы! Нет, правда. Почему бы им не дать денег, чтобы построить больницу или еще что-нибудь. Сделать что-нибудь для людей, которые сделали их богатыми, вместо того чтобы тратить свои деньги где-то на стороне.

– Да, это непонятно, – сказала Бет, думая о своем отце, построившем больницу, библиотеку и давшем большую сумму на строительство парка.

– И знаешь, что они делают каждый год? – спросила Ферн. – Они устраивают четвертого июля большой праздник – карнавал. Устанавливают карусель, всякие аттракционы, балаганы, где можно заработать призы. Ну всякую ерунду, конечно, – игрушки, рыбку в аквариуме. Ну и все такое. Оркестр играет патриотическую музыку, и все раскрашено в красно-сине-белые-цвета. Полно еды – горячие сосиски, гамбургеры, капустный салат, картофельный салат, пирожки, пирожные. Для взрослых – холодное пиво, а для детей – кока и «Севенап». – Она еще немного подумала, как бы вспоминая. – И еще шарики. Красные, белые и синие, и если хочешь, то на любом напишут твое имя. И все бесплатно. Абсолютно все.

И все им кланяются и благодарят: «Спасибо вам» или: «Какой чудесный праздник» и все такое. Это так ужасно и так неприятно, когда так делают. Как будто они какие-то короли с королевами, а все остальные – пустое место. Неужели они думают, что мы не можем пойти в магазин и купить себе сосисок? Неужели они не понимают, как мы все себя чувствуем при этом?

Бет чувствовала, как пылают ее щеки, она заерзала на сиденье. Ей опять стало стыдно и за эти рождественские корзинки, и за больницу, библиотеку и парк. Она хотела объяснить Ферн, что они, наверное, думают, что делают добро, хотят как лучше. И вообще, не так уж хорошо быть богатым. Жить в огромном доме на собственном острове, иметь много машин, и одежды, и слуг, но при всем этом можно чувствовать себя одинокой и брошенной, как будто тебя никто не любит и никому нет до тебя дела.

– Но ведь можно туда и не ходить, – сказала она.

– Ничего подобного, – насмешливо возразила Ферн. – Ты обязана была идти.

– Не может такого быть – ведь у нас свободная страна.

– Хорошо, предположим, ты не идешь, – сказала Ферн. – А потом обращаешься в банк или просишь ссуды, чтобы купить машину или еще что-нибудь. Но все знают, что ты там не была, и подозрительно на тебя смотрят: а почему это она не была на празднике? Или идешь в магазин, чтобы купить что-нибудь в кредит, а продавец на тебя смотрит и думает: а почему это ее там не было, и вообще, значит, она не такая, как все. – Она сердито пыхнула своей сигаретой. – Ненавижу маленькие городки – все знают о тебе гораздо больше, чем ты сама. Это как в тюрьме.

– А другие. Им нравятся эти праздники? – спросила Бет.

– Да, очень нравятся, – возмущенно сказала Ферн. – Но знаешь, что я сделаю, когда стану богатой и знаменитой?

– Что?

– Я вернусь в Кресент-Сити и заткну все эти карусели им в задницу, – сказала она.

Как же она ругается, подумала Бет, краснея. Это отвратительно, как пьяный мужик. Она отвернулась от Ферн и посмотрела в окно. День уже клонился к вечеру, небо было подернуто серой пеленой, и лишь две-три звездочки просвечивали сквозь облака. Впереди виднелись пустые поля, огороженные низкими заборами. Здесь было совсем не так, как в Северном Айдахо, штате Вашингтон или Орегоне. Они проделали уже длинный путь, и еще ни разу здесь не шел дождь, а дома он шел постоянно. Дождь, мрачные сосновые леса, сильные метели зимой и это огромное черное озеро, которое, казалось, так и ждет от тебя какой-нибудь ошибки, чтобы тебя проглотить. Дома все было неизменно, тесно, как будто все сгрудилось в одном замкнутом пространстве. А здесь всего было понемногу. Вон у забора стоит, пощипывая траву, лошадь. Вдалеке виднеется фермерский дом, две коровы. И еще эти бескрайние поля, которые трудно разглядеть в сумерках. У Бет появилось какое-то странное чувство: как будто она болтается где-то между небом и землей и ей не за что уцепиться.

Пассажиры включали подсветку для чтения, откуда-то раздался голос молодого человека: «Я разбужу тебя в пять».

Бет начала представлять себе Ферн и все то, что она будет делать с каруселями, и ей стало смешно. Она не могла сдержать смех – это действительно было забавное зрелище.

– И горячие сосиски тоже, – добавила Ферн, тоже хихикая.

Где-то впереди замаячили огни небольшого городка.

– Стоим пятнадцать минут, – объявил водитель.

– Пошли, – сказала Ферн, – беря Бет за руку.

Сидеть с Ферн и солдатами за столом было похоже на то, как если бы она находилась на пороховой бочке, готовой взорваться каждую минуту. Парни всячески старались обратить на себя ее внимание, рассмешить. Они просто из кожи вон лезли. Просто поразительно! Бет глядела на них во все глаза. Когда они вернулись в автобус, парень, который расплатился по их счету, встал в проходе, наклонившись к Ферн, пока все остальные занимали свои места.

– Пошли туда, ладно? – услышала Бет. Она удивилась, почему это он оказался в выигрыше, а остальные отступились. Он вроде бы ничем не отличался от других. Обыкновенный солдатик с торчащими ушами, наверное, и бриться-то начал совсем недавно. Но ей все мужчины казались загадочными. Какая-то другая порода людей.

– Нет, – сказала Ферн.

– Я еще никого не видел красивей тебя, – продолжал уговаривать он. – Пойдем, малышка. Всего лишь на пару минут.

– Нет.

– Послушай, малышка. Я еду в Форт-Орд, а оттуда меня отправят в Корею воевать. Возможно, меня там убьют.