Кристин покачала головой, как будто она сама не знала ответа на этот вопрос.

— Джордан умер. Никакое мое признание не вернуло бы его к жизни. А главное — он ведь пошел в тюрьму, лишь бы сохранить имя своего любовника в тайне. Мне казалось, самое малое, что я могла для него сделать, — это следовать его желаниям.

— Но сейчас вы изменили свое решение и собираетесь заговорить. Не так ли, Кристин?

— Да, в прошлом году у меня умерла мать, которой было бы неприятно, если бы эта история снова выплыла на свет. Кроме того, я много думала о месте гомосексуалистов в общественной жизни и решила, что молчание только усугубляет проблему гомофобии. Необходимо, чтобы американская публика услышала: многие из тех, кем она восхищается, — голубые, и само по себе это еще ничего не значит. Среди гомосексуалистов есть храбрые, прекрасные мужчины, такие, как мой брат. И есть трусливые, хитрые гомики, как его любовник.

— Итак, вы решили назвать имя того загадочного человека, который был любовником вашего брата. И вы собираетесь открыть это имя сегодня вечером, здесь, на этой передаче?

— Да. — Кристин медленно повернулась и посмотрела на Алана. Их взгляды встретились. — Любовником моего брата был Алан Хорн, — сказала она чистым и твердым голосом. — Они были любовниками многие годы. По меньшей мере со времен колледжа, а возможно — и со старших классов школы.

Ида резко вскинула голову. Кровь яростно стучала у нее в ушах. Она судорожно глотнула воздух, продолжая смотреть на экран широко раскрытыми глазами.

Стив Стерн откинулся в кресле. Несмотря на свой богатый опыт телевизионного журналиста, он не смог до конца скрыть свой триумф. Это была грандиозная удача журналиста-исследователя, он знал это и, приготовившись добить свою жертву, повернулся к Алану:

— Вы можете что-нибудь сказать в ответ на обвинение миссис Валленштейн? Были ли вы тем загадочным гомосексуальным любовником, ради защиты которого умер Джордан Эдгар?

Каменное лицо Алана словно треснуло, а затем рассыпалось. С отчаянной мольбой во взгляде он посмотрел на Кристин.

— Джордан умолял меня хранить молчание, — сказал он, — но мне не следовало слушать его. Мне нечего сказать в свое оправдание, кроме того, что я сожалею, отчаянно сожалею о случившемся. Если бы можно было вернуться назад и изменить все, — поверьте, я бы сделал это! Ваш брат был прекрасным человеком, и я любил его.

Алан замолчал, прикрыв ладонью глаза. Он отцепил микрофон с внутренней стороны лацкана пиджака и вышел из студии; камера задержалась на его опустевшем кресле.

Стив Стерн быстро перешел к очередной коммерческой рекламе, и Ида глубоко вздохнула. Все было кончено. Алан Хорн был публично дискредитирован. И не только из-за того, что оказался гомосексуалистом, а прежде всего потому, что он бесстрастно и молчаливо наблюдал, пока его партнер страдал от последствий их отношений. Алан наконец получил по заслугам за свои грехи.

Так почему же я не торжествую? — уныло подумала Ида. Это была настоящая, честная победа. После всего происшедшего она могла смело рассчитывать на то, что карьера Алана Хорна как общественного деятеля закончится. Он был сломлен, сокрушен. С ним покончено. Многочисленные жертвы Алана были наконец отомщены.

Казалось, она должна быть безумно счастлива.

Ей было непонятно, почему она плачет.

Он был взбешен. Все его надежды и планы рухнули; его бесили причитания Евы о том, как все это ужасно, но люди во Флориде, возможно, оценят искреннее раскаяние, и нужно только время, чтобы скандал забылся.

Ужасно? Смешно! Это была катастрофа. Губернаторство в штате Флорида рухнуло из-за одной двадцатиминутной телепередачи! Вот она, эта проклятая хваленая гласность!

А ведь место губернатора не было пределом его мечтаний. Он метил гораздо выше! Но хотя сейчас моральный климат в стране более либеральный, чем десять лет назад, у Бориса Ельцина больше шансов быть избранным в президенты, чем у человека, запятнанного дегтем гомосексуализма. Ему хотелось встать посередине комнаты и завыть от боли, как раненая собака.

Он шагал по спальне дома в Кливленде, и его хватало лишь на то, чтобы удержаться и не разбить о стену все эти многочисленные античные вазы Мэрион. Боже правый! Он столько работал! Это, наконец, просто несправедливо, что появился какой-то тележурналист и лишил его всего достигнутого!

Ева свернулась калачиком на кровати, наблюдая за ним с оттенком настороженности. Еще бы, после всех сегодняшних откровений на телевидении! Он бросился к кровати, этому антикварному итальянскому чудовищу с резным изголовьем и проклятой ступенькой, о которую стукаешься коленкой каждый раз, когда встаешь, чтобы попасть в ванную. Он метнул на Еву мрачный взгляд, и она в ответ едва выдавила улыбку. Может быть, сейчас она представляет себе его, лежащим в постели с голубым? — подумал он, и его затошнило от унижения. Черт, он докажет ей, что он настоящий американский мужчина! В нем нет ничего от гомика, и ей лучше запомнить это!

— Подвинься! — резко приказал он.

Она быстро отодвинулась на другой край кровати, рассыпав свои белокурые кудри по отороченной кружевами подушке. Он отметил, что сегодня она выглядит утомленной: у глаз пролегли морщинки, она не удосужилась выщипать заросшие брови. Ей тридцать три, и сейчас ей можно дать как раз столько. Может быть, пришло время избавиться от нее? Она отлично готовит, но его не настолько интересует пища, чтобы навеки предпочесть Еву молодым женщинам — молодым и стройным, с налетом девственности… К сожалению, в наши дни девственниц не найти — по крайней мере, если хочешь иметь дело с девушками, достигшими совершеннолетия. А он был не настолько глуп, чтобы подвергнуться шантажу со стороны малолетней «цыпочки» и ее хваткого, но недалекого покровителя. Нет, увольте! Он слишком умен, чтобы создавать для себя подобные проблемы.

Ева протянула руку и нерешительно провела ею вдоль его живота вниз. На него это произвело такой же эффект, как если бы она дотронулась до него куском размороженного рыбного филе. Господи, он был вялым, как лист вчерашнего салата! Очевидно, нужен действительно кто-то более зажигательный, чем Ева, чтобы украсить его постель. Какой прок от женщины, которая не может возбудить его?

— Перестань, — сказал он, взяв ее руки и положив их ей на живот. — Я думаю.

— О сегодняшней передаче? — спросила Ева, никак не реагируя на то, что он оттолкнул ее.

— О чем же еще?

— Я все никак не могу поверить тому, что случилось, — сказала она. — Тебе не кажется странным, просто невероятным…

— В мире много странного. О чем, собственно, ты говоришь?

— О том, что Стив точно знал, где отыскать все эти неблаговидные сведения о Джордане Эдгаре и…

Ему было невыносимо думать об интервью, а тем более говорить об этом, но в ее словах содержалась ценная мысль. Он скрестил руки за головой и сердито уставился в потолок.

— Стив Стерн — журналист, занимающийся расследованиями, у него огромный штат, обученный копаться в грязи.

— Я знаю, но…

— Если бы он в своих программах болтал о землепользовании на болотах Эверглейдс во Флориде, как, черт возьми, ему удалось бы удержать своих зрителей? Руководитель выборной кампании должен был знать, что нас собираются подставить, и ему следовало бы отказаться от предложения появиться в студии!

К его удивлению, Ева на этот раз не захотела молча и покорно слушать его, как это бывало обычно.

— Видишь ли, руководитель выборной кампании… Я уверена, все ожидали очередного сильного интервью, — проговорила она. — Никто не мог даже предположить, о чем собирается говорить Стерн: ведь предвыборная кампания выдвинула десятки спорных вопросов, гораздо более актуальных, чем война во Вьетнаме и то, как военные власти обходились с гомиками в 1969 году. Я уверена, была какая-то особая причина того, что Стив Стерн решил направить своих ищеек именно в этом направлении! Боже, ведь все это произошло четверть века тому назад. Стерн никогда не потратил бы силы зря, если бы не был уверен, что найдет что-нибудь.

Пусть она и поблекшая блондинка с удручающими морщинками, но иногда она бывает весьма смышленой. Он перевернулся на кровати, рассеянно лаская ее…

— Ты права, — сказал он, бесстрастно проведя языком по выпуклостям ее грудей. — Черт побери, я сегодня ничего не соображаю. Почему я не понял этого сразу? Очевидно, кто-то надоумил Стерна. Но кто это мог быть?

Тело Евы благодарно изогнулось под его поцелуями.

— Может быть, это Мэрион? — предположила Ева. — В конце концов, она тот человек, кто знал о… ну, ты понимаешь.

Ева сказала это робко, и не без оснований. Она знала, что он не любил, когда упоминалось имя Мэрион. Ведь Мэрион была хозяйкой дома, и не пристало говорить о ней, когда они оба лежали на одной из ее кроватей, готовые заняться любовью. Но на этот раз он решил простить ее.

Могла ли это быть Мэрион? И если так, то почему она сделала это сейчас, после всех этих лет угодливого молчания? Он мог бы понять, если бы это случилось сразу после исчезновения Элис.

— Ой. — Ева вздрогнула. — Осторожно, дорогой, мне больно.

— Прости, — механически произнес он; его мысли были далеко отсюда.

Это Элис! — вдруг осенило его, и торжество разлилось по его лицу. Господи, как он мог быть настолько тупым, чтобы не узнать ее коварные следы во всем этом злополучном представлении?!

Он взял в ладони мягкие груди Евы и уткнулся в них лицом. Потом поцеловал ее соски и то место, которое нечаянно укусил, пробормотав бессмысленные слова извинения.

Она славная, подумал он, когда она тяжело задышала и задвигалась под ним. Секс с ней иногда помогал ему привести в порядок разбросанные мысли. Ева развела бедра и прижалась к нему. Он наконец ощутил в себе приятную твердость.

Элис! — думал он, позволяя этому имени резонировать в его голове, пока оно не зазвучало громко и отчетливо, как церковный колокол зимним утром в Нью-Гэмпшире. Элис Хорн, иначе Ида Мэрфи! Ждать больше нельзя, пришло время рассчитаться с этой сукой! Но на этот раз он должен быть уверен, что все будет сделано как надо.