– Я увидела, что ты поднимаешься по лестнице, бабушка, и заволновалась, все ли у тебя в порядке.

Алиенора усмехнулась:

– Рихенза, ты очень внимательна. Но, может, еще тебе немного любопытно, что понадобилось старухе на парапете крепостной стены?

Рихенза в ужасе округлила глаза:

– Бабушка, ты совсем не старуха!

Тут Алиенора рассмеялась:

– Нет, но у меня позади долгая жизнь, особенно по сравнению с твоими нежными годами. Когда мне было столько же лет, сколько тебе сейчас, я была королевой Франции и жила в Париже. Там я тоже часто забиралась на самый верх Большой башни, чтобы сбежать от мужа и свекрови. – Она улыбнулась далеким воспоминаниям. – Конечно, вид оттуда был совсем иным: на великий город с множеством людей и серебряную ленту реки, которая обвивала нас, словно змея.

– От кого ты теперь сбегаешь? – поинтересовалась Рихенза с проницательностью, которую нечасто встретишь у подростка.

– От своих мыслей. Разумеется, мы всегда носим их при себе, но иногда обстоятельства пробуждают воспоминания, которые лучше забыть. Мне требовался свежий воздух.

Глянув вниз, Алиенора увидела, что Генрих тоже покинул свои покои и ковыляет по двору, опираясь на палку. Его сопровождали Оттон и Лотарь, закутанные по самые макушки, и пара собак. Время от времени мальчики бросали собакам снежок, чтобы тем было за чем погоняться, и без умолку о чем-то весело щебетали с дедом. Донесся смех Генриха, звучный и громкий, который заглушил тонкие детские голоса. Алиенора в очередной раз заметила: муж отлично ладит с младшими детьми, но начинает воспринимать их как угрозу своей власти, едва они вступали во взрослую жизнь. Супруг явно обожал внуков, а они его. Так же он относился и к своему внебрачному сыну Уильяму, и к бастарду Иоанна Ричарду. Алиеноре грустно было осознавать, что в конце концов он утратит привязанность мальчиков – исключительно по своей вине.

Снег повалил сильнее. Генрих развернулся и похромал обратно к входу, передав внуков на попечение одного из слуг. Ледяной ветер кинжалом вонзился под одежды Алиеноры. Она зябко передернула плечами и посмотрела на Рихензу. Девочка побледнела от холода, а губы на голубоватой коже казались удивительно красными.

– Пойдем, – велела Алиенора. – Мы с тобой совсем замерзли, пора согреться у огня.

Пока они спускались с парапета, Алиенора заметила, что к воротам подскакало несколько всадников. Их яркие плащи стали единственным всплеском цвета среди приглушенных оттенков зимнего пейзажа. В числе отряда были воины в кольчуге, судя по мерцающим отблескам. Алиенора прищурилась, гадая, кто это решил нанести им визит. В любом случае им очень повезло добраться до крепости до того, как разыгралась метель.

Женщины потеряли всадников из виду, пока те проходили под аркой внешних укреплений, но миг спустя они вынырнули уже внутри крепости. Алиенора смотрела на молодого человека, который спрыгнул с коня серой масти. Его накидка была темно-синей и на фоне снега казалась почти черной.

– Иоанн. – Ее шепот был не громче выдоха. Ему полагалось находиться сейчас в Ирландии, и его появление в Домфроне не сулило ничего хорошего. – Это твой дядя Иоанн, – пояснила она Рихензе. – Давай-ка узнаем, что привело его сюда.


Алиенора вошла в покои Генриха и приблизилась к очагу, перед которым сидел ее супруг, положив больную ногу на низкий табурет. Тонкая испарина покрывала его лоб – чувствовал он себя неважно. Иоанн, который только поднялся после ритуала приветствия отца, опять преклонил колени, чтобы поздороваться с матерью:

– Госпожа матушка.

Алиенора склонилась и поцеловала младшего сына в ледяную щеку:

– Какой сюрприз! Я думала, ты отмечаешь Рождество в Дублине.

Генрих раздраженно крякнул и стукнул кулаком по здоровой ноге:

– Так и было бы, если бы он не разбрасывался тем, что ему дают и не вел себя как капризный ребенок.

Опасения Алиеноры усилились: Генрих почти никогда не отчитывал Иоанна. Она обратила внимание на пергамент в руке супруга. Лист мелко подрагивал в трясущихся пальцах.

– Я не виноват! – возмутился сын. – У меня было недостаточно средств, а люди, которых ты послал со мной в качестве советчиков, давали мне плохие советы. Они подвели меня, и мне ничего не оставалось делать, кроме как вернуться.

– То есть это они советовали тебе насмехаться над ирландскими вождями? – обозлился Генрих. – И это их совет – дергать вождей за бороды? И по их совету ты вел себя как перепивший юнец, а не как правитель? – Он потряс мятым пергаментом над головой. – Или мне не стоит верить написанному? Ответь, сын мой: кого мне винить?

– Эти ирландцы – сплошь язычники и дикари, – насупился Иоанн. – Поклоняются каменным истуканам, едят конскую плоть и живут как скоты! Ко мне они не испытывают ни капли уважения. Ты понятия не имеешь, что там за люди.

– Ха, я прекрасно знаю, что там за люди! – воскликнул Генрих. – Десять лет назад я был в Ирландии, проявил себя настоящим королем и принят был как король. От тебя я ожидал того же, а не твоих детских выходок. Ты серьезно разочаровал меня.

– Могу я теперь уйти? – вызывающим тоном спросил Иоанн.

Генрих утер пот со лба.

– Нет! – отрезал он. – Я не закончил. Иоанн, я тебя хорошо изучил. Из всех сыновей ты больше остальных похож на меня, дороже всех моему сердцу, и потому разочаровываться в тебе особенно больно. Ведь я знаю, что ты многое можешь. – Дрожащей рукой он взял кубок с вином. – Помнится, ты хотел получить Аквитанию, потом мечтал стать королем Иерусалима. Вместо этого тебе досталась Ирландия. Но это всего лишь испытание для тебя. В мои намерения не входило отослать тебя туда и выбросить из головы. Надеюсь, ты это понимаешь и также понимаешь, почему я не мог дать тебе того, о чем ты просил.

Иоанн смотрел на отца, как волчонок смотрит на матерого вожака стаи: взвешивая, пора ли уже бросить вызов или нужно пока отступить.

– Если своим поведением ты рассчитывал выразить свое недовольство и разжалобить меня, то сильно просчитался. Как только погода наладится, ты вернешься в Ирландию. Я дам тебе столько средств, сколько нужно, чтобы выполнить поставленную мной задачу. Одну ошибку я могу простить, но отныне ты должен вести себя безупречно. Ты все понял, что я сказал?

Иоанн стиснул челюсти, но потом все же выдавил:

– Да, папа.

– Хорошо. Тогда иди поцелуй меня, а затем отдохни с дороги. Мы еще поговорим с тобой.

Иоанн послушно поцеловал отца в щеку, и Генрих обнял его рукой за шею и придержал на мгновение.

– Я хочу гордиться тобой, – прошептал он.

– И я клянусь, папа, ты сможешь мной гордиться! – заверил Иоанн. Его поведение моментально изменилось с воинствующего на почтительное, укрепляя Алиенору в мнении, что это всего лишь маска.

Когда он ушел, Генрих обмяк в кресле и опустил веки.

– Я пошлю за твоим лекарем, – предложила Алиенора.

– Нет. – Генрих заставил себя открыть глаза. – Я просто устал.

– Может, хотя бы теперь ты признаешь, сколь опасна была твоя идея отдать Иоанну Аквитанию.

Генрих с трудом выпрямился на подушках кресла:

– А может, Иоанн не справился в Ирландии, потому что мечтал о другом.

– Или потому, что, оказавшись далеко от дома, стал делать все, что вздумается.

– Ну, теперь он знает, что это недопустимо, – раздраженно бросил в ответ Генрих.

Король оперся руками о подлокотники и встал с кресла, но от этого усилия весь посерел. Алиенора все-таки позвала лекаря, испытав немалое удовлетворение, что поступила поперек воли супруга. Несмотря на его ворчание, – мол, вечно она лезет с непрошеными советами, – все придворные, что находились рядом, полностью поддержали королеву.


Новое обострение болезни короля в очередной раз отложило переезд двора в Англию. Остаток зимы и раннюю весну они провели в Нормандии. Генрих упорно боролся с недугом. Уже выздоравливая, он нашел возможность встретиться с Филиппом, молодым королем Франции, и пообещал ему, что по возвращении в Англию немедленно займется устройством брака Ричарда и Адель.

К апрелю Генрих оправился настолько, что назначил отплытие в Англию на конец месяца. Но перед этим ему захотелось поохотиться со своими баронами в лесах его резиденции Лион-ла-Форе, ведь он не был на охоте почти полгода.

Алиенора шила в своих покоях вместе с дамами, когда ей доложили о том, что в крепость прибыл Уильям Маршал и просит у нее аудиенции. С бьющимся сердцем она велела оруженосцу незамедлительно привести к ней рыцаря. Тем временем другой слуга был послан за свежим вином и блюдом лепешек и вафель.

Вспыхнувшая было искра радости быстро угасла, и Алиенора дожидалась Уильяма в странном смешении тревоги и надежды. Она часто думала о нем и молилась о том, чтобы ему удалось исполнить миссию, но не знала, ждать ли его назад. Преодолев полный опасностей путь, Уильям мог остаться в Святой земле навсегда.

– Кто такой Уильям Маршал? – заинтересовалась Рихенза.

Алиенора обернулась к внучке. Конечно же, откуда ей знать.

– Много лет назад, будучи молодым рыцарем на службе у графа Солсбери, Маршал спас меня от похищения, а может, и от смерти, когда я была в Пуату. Во время нападения его пленили, и потом я заплатила за него выкуп и взяла к себе в свиту. Он стал наставником твоего дяди Гарри и после его смерти поклялся возложить плащ господина на могилу Христа в храме Гроба Господня. И вот сейчас возвратился из Иерусалима. Этот человек пользуется моим полным доверием и расположением, а ты знаешь, что таких людей немного.

Вернулся оруженосец, ведя за собой Уильяма, и Алиенора двинулась ему навстречу, протянув одну руку в приветственном жесте.

– Госпожа. – Уильям Маршал преклонил колени. Взяв руку королевы, он прижался губами к ее кольцу.

Его темно-каштановые волосы позолотило жаркое солнце дальних стран, и кожа загорела, как у всех крестоносцев, недавно возвратившихся из Святой земли. Он без труда опустился на колени – гибкости не утратил, и хотя с годами появилась в нем степенность, в глубине взгляда все еще горел огонь душевной теплоты, пусть и притушенный усталостью.