Ее затрясло от возмущения.

– Я спрашиваю тебя еще раз: что ты сделал? Почему Ричард ушел?

Генрих раздраженно дернул плечом:

– Потому что он не понял ни слова из того, что я сказал.

– А может, потому, что он очень хорошо тебя понял? – Она проиграла в голове угрожающую речь Генриха, отдельно отметив слова о лишении наследства и о требовании не спорить друг с другом.

Король с досадой поморщился:

– Ну ладно. Теперь, как самый старший из сыновей, Ричард получает Англию и Нормандию. Жоффруа владеет Бретанью, и, соответственно, ему будет даровано графство Ричмонд. – Он глянул на младшего сына, у которого с лица не сходила довольная улыбка. – А Иоанн приносит оммаж Ричарду и правит Аквитанией.

Алиенору словно со всей силы бросили о стену. Забыв, как дышать, королева в ужасе смотрела на Генриха.

– Ты совсем лишился ума? – выпалила она, когда речь вернулась к ней.

– Мои резоны совершенно оправданны, – огрызнулся король. – Иоанн – хороший правитель для Аквитании, а Ричард сможет сосредоточить усилия на других землях. Такова моя воля, и выбора ему не дано.

Алиенора замотала головой и прикусила язык, чтобы не вырвались слова, которые она не хотела бы произносить при двух младших сыновьях. У нее в голове не укладывалось, как мог Генрих сделать такое, как он не понимает несправедливости и ошибочности своего решения. Ричард никогда не согласится отдать Аквитанию. Он слишком долго, слишком тяжело сражался за нее, чтобы вдруг взять и отдать ее Иоанну, мальчишке, которому нет еще семнадцати лет, у которого нет опыта правления. Аквитания стала плотью и кровью Ричарда, и выбор у него все-таки есть – тот самый, который убил его брата.

Ни слова не говоря, она опять направилась к двери, и на этот раз Генрих позволил ей уйти. Однако стражники довели ее до самых покоев и потом встали по обе стороны от входа. Обсудить происшедшее с Ричардом она не могла.


А Ричард вихрем метался по своей комнате. Он перевернул стол, разбросал табуреты и скамьи, пнул тяжелый стул. И не переставая клялся, что никогда не откажется от Аквитании в пользу этого недомерка, младшего брата. И ему все равно, что там говорил отец. Король не Бог, у него нет права устанавливать такие правила наследования. Он будет биться за свои владения до последнего воина.

Он прорычал слугам команду паковать багажные сундуки, и тут к нему пожаловал Иоанн – развязной походкой, держа одну руку на ножнах с кинжалом, висящих на поясе.

– Хочешь, я прямо сейчас принесу тебе оммаж за Аквитанию? – спросил он.

В полном бешенстве Ричард надвинулся на брата и схватил за ворот котты.

– Ты смеешь являться ко мне… – брызгая слюной, начал он.

– Если ударишь меня, то будешь иметь дело с отцом, – вставил Иоанн с самодовольной ухмылкой, хотя и вздрогнул от страха.

– Думаешь, меня это испугает? – фыркнул Ричард. – Аквитанию ты получишь только через мой труп. А насчет того, чтобы прикоснуться к тебе… – Одним движением он опрокинул брата на пол. – Не хочу пачкать о тебя свой меч. Червяк ты, убирайся отсюда! – Он взял миску хлебной тюри в вине, пережившую первый приступ его ярости, и опрокинул ее Иоанну на голову. – Вот твое помазание, ублюдок. Из тебя такой же правитель Аквитании, как из нарыва на заднице нищего. Никогда я не приму от тебя оммаж, никогда! Аквитания отцу не принадлежит, и поэтому он не может ею распоряжаться.

Иоанн поднялся на ноги, весь облепленный мокрыми кусками хлеба, словно дохлыми мышами. Его лицо искажалось злобным ехидством.

– Ты слышал, что сказал отец: мы должны подчиняться его воле, или он раздавит каждого, кто посмеет противиться ей.

– Пусть попробует! – оскалился Ричард. – И посмотрим, кто выиграет. Точно не ты, сколько бы ни строил козни.

– На твоем месте я бы не был так уверен, – парировал Иоанн, но здравый смысл все-таки восторжествовал, и он ретировался. – Я выиграю! – крикнул он через плечо перед тем, как захлопнуть дверь.


Стоя в проеме узкого окна в своих покоях, Алиенора смотрела, как Ричард готовится покинуть Руан. Он поднял голову, нашел ее взглядом и, пока конюх выводил оседланного и взнузданного жеребца, взбежал по деревянной лестнице до такого уровня, с которого мог поговорить с ней.

– Я вернусь за тобой! – поклялся он. – Мама, обещаю!

Его сердитое лицо перерезали морщины. Матери вдвойне больно было их видеть, потому что были они преждевременны и потому что появились из-за его отца. Она покачала головой:

– Храни тебя Бог в твоем путешествии! Не беспокойся обо мне, а ему не уступай, чем бы он тебе ни грозил. Но думай перед каждым своим шагом. То, что предложил Генрих, большая ошибка, но не сжигай все мосты.

Ричард поморщился:

– Я сказал ему, что мне нужно время, чтобы обдумать его решение и посоветоваться с другими, но знай, мама, я никогда не отдам Аквитанию Иоанну. Я буду сражаться, пока не паду замертво, но не позволю такому случиться.

– Этого не случится, обещаю. А теперь поезжай, сын мой, скорее!

Едва Ричард умчался в облаке пыли, в комнату Алиеноры пришел Генрих. За ним следовали Иоанн и Жоффруа. Иоанн успел переодеться, его влажные волосы были аккуратно причесаны. Слабый травяной аромат исходил от него, как будто он только что принял ванну.

– Полагаю, ты это состряпал вместе с Иоанном! – с холодной яростью бросила она Генриху. – Ну так ничего у тебя не выйдет, потому что это не твое наследство.

– Я должен делать то, что лучше для всех, – ответил Генрих. – Вполне разумно отдать Аквитанию Иоанну. Если он принесет оммаж Ричарду, тогда я вообще не вижу, какие могут быть возражения.

– Значит, ты слеп. Ты хочешь заменить взрослого мужчину на ребенка.

– Я не ребенок, – запротестовал Иоанн. – Папа стал герцогом Нормандии, когда ему было столько же лет, сколько мне сейчас.

– Не равняй себя с отцом, и да помогут тебе небеса, если ты собираешься следовать его примеру, – обернулась к нему Алиенора. – Ребенок от кузины и козни за спиной брата не делают тебя ни настоящим мужчиной, ни хорошим правителем. Они делают тебя человеком, который не знает границ. Человеком, которому нельзя доверять. – Ей было горько, что приходится говорить это собственному сыну. – Ты не готов править Аквитанией, а манипулировать Ричардом так же, как Гарри, ни у кого не получится.

Иоанн покраснел:

– Я более чем готов, мама. Ты просто не видишь этого, потому что любишь только Ричарда.

– Чушь! Я стремлюсь к тому, чтобы каждый из моих сыновей имел то положение, которого достоин.

Во время этого диалога Генрих хранил молчание, хотя мрачнел с каждым услышанным словом.

– Ричард сделает так, как я прикажу, а не то пожалеет, – наконец вмешался он. – У него слишком много обязанностей. Нужно переложить часть из них на плечи других людей.

– Ты хочешь сказать, у него слишком много власти, – уточнила Алиенора. – И поведай мне, какую часть своих обязанностей готов отдать другим ты сам?

– Не знаю, зачем я вообще обсуждаю это с тобой, – ледяным тоном процедил Генрих, развернулся и ушел.

Разобиженный Иоанн последовал за отцом. Жоффруа двинулся было за ними, но потом передумал:

– Ты же знаешь, мама, отец будет стоять на своем.

– Ричард тоже, – напомнила она сыну.

– Значит, снова начнется война.

Алиенора заметила осторожную отстраненность, с которой держался Жоффруа. Она не знала, на чьей стороне средний сын, потому что тот предпочитал держать свое мнение при себе. Он не пытался снискать расположения Генриха, как делал это Иоанн. А с Ричардом у него всегда шло негласное соперничество, им было тягостно находиться в обществе друг друга. Если представить весы, на одной чаше которых – Генрих с Иоанном, а на другой – она сама с Ричардом, тогда Жоффруа – та гиря, которая обеспечит перевес той или иной чаше. Выбирать он будет, исходя из собственной выгоды.

– Да, согласна, но на чьей стороне окажешься ты, сын мой?

– На своей. Я отвечаю за Бретань и за Ричмонд, мой долг – заботиться об их благоденствии и о своих наследниках. – Носком сапога он начертил на полу замысловатую линию. – Констанция в положении. Она сказала мне как раз перед тем, как я отправился на этот семейный совет. В конце весны у нас будет сын или дочь.

У Алиеноры закружилась голова – так неожиданно они переключились с обсуждения политических маневров на семейные новости, но она быстро пришла в себя.

– О, я так рада за вас! Констанция хорошо себя чувствует?

– Да, только по утрам ей слегка нездоровится.

– Рождение ребенка изменит твой мир.

Жоффруа кивнул, но, несмотря на улыбку, в его глазах сохранялась задумчивость.

– И это побуждает меня еще более тщательно планировать будущее. – Он поклонился ей, взял обе ее руки и поцеловал их. – Я глубоко чту тебя, матушка, и всегда буду чтить. – С этими словами он ушел вслед за отцом и младшим братом.

Хмурясь, Алиенора села у окна. Там, где совсем недавно Ричард пришпорил своего коня, теперь играли ее внуки с другими детьми. Генрих посадил себе на спину маленького Оттона, а тот выкрикивал команды на родном немецком языке и размахивал палкой, атакуя противника – пару таких же мальчишек. Двор замка наполнился веселыми звонкими криками. Ее сыновья тоже так играли в свое время, но потом все изменилось, когда соперничество между ними стало слишком сильным. Алиенора опасалась, что тщательно продуманные планы Жоффруа принесут новые проблемы, а не решения.

Глава 20

Винчестерский замок,

июль 1184 года


Алиенора взяла новорожденного внука, только что принявшего свою первую в жизни ванну, и, трепетно обняв, поднесла дочери. Матильда полусидела на постели, вся обложенная подушками и валиками, белая как мел и едва живая от изнеможения. Однако лицо ее осветилось счастливой улыбкой, едва ее руки коснулись малыша. Его еще не запеленали, и она пересчитала миниатюрные пальчики на руках и ногах, поцеловала нежную кожу. На теплой макушке поблескивали на свету рыжие тонкие волосики.