Наконец, Нелюбов остался один. Его догнало то измененное состояние духа, какое бывает у очень здоровых и правильно похмелившихся людей, - спокойное до полного тормоза, но в то же время с четко работающей мыслью, состояние легкой приподнятости над землей, всепрощенное и всеподавляющее. Нелюбов бил по шарам, а на ум ему сами собой приходили сюжеты, слоганы, механики. Он улыбался и чуть не жмурился от удовольствия. Тихая бильярдная была пуста, по субботам публика собиралась попозже; Нелюбов наслаждался покоем и сознанием, что ему еще достанет денег на какое-то количество этой роскоши. Его телефон, намеренно забытый в кабинете наверху, несколько раз принимался напевать нежную мелодию, призывая хозяина.


Полина набрала номер Нелюбова только один раз. По выходным Нелюбов обычно бывал либо занят, либо расслаблен "после вчерашнего" настолько, что никакие движения не представлялись ему возможными. Полина поэтому никогда не звонила Нелюбову больше одного раза: полагаясь на мистику случая, она считала, что если он не взял трубку с первого раза, значит, и не стоит дозваниваться. Она не слишком на него рассчитывала и не удивилась, не получив ответа. Если уж Левушка, Вика и Катя не оправдали надежд, то что ждать от Нелюбова...


Чего ждать от Нелюбова Полина никак не могла для себя сформулировать, даже через пятнадцать лет знакомства не могла. "Ишь, милый какой мальчик, всем улыбается", - подумала она, встретив Нелюбова впервые. "Забавный балабол", - сказала она о нем некоторое время спустя и придерживалась такого снисходительного мнения, пока однажды с удивлением не обнаружила, что Нелюбов пользуется успехом у женщин. То, понимаешь, одну бросит - она сама не своя ходит, - то другую. Полина вгляделась попристальней. Интересно же, что они там все разглядели, чего она пропустила. Вгляделась - ой, и правда: высок, ладен, в плечах широк, руками силен, шея длинная, стройная, волосы волнистые, мягкие, на глаза падают, а у глаза прищур такой опасный, когда он на женщину смотрит... Некоторое время Полина ходила под впечатлением от увиденного, даже поделилась наблюдениями с Аленой и Чучей. Чуча усмехнулась, Алена задумалась. После долгой паузы Чуча призналась, что опробовала Нелюбова уже давно и вынуждена признать: хорош. Алена еще глубже задумалась: рекомендация Чучи тогда имела для нее почти сакраментальное значение. "Ах, так он дамский любимчик", - подумала Полина и ушла в глухую оборону: на Нелюбова стала смотреть насмешливо и не упускала случая снабдить его реплику язвительным комментарием. Нелюбов показал себя благородным доном: над остроумными комментариями смеялся вместе со всеми, неудачные оставлял без ответа. Это сбило Полину с толку, и она сменила тон комментариев с язвительного на мрачный.

Однажды ночью в кухне одной квартиры, из которой уехали родители, Полина сидела на подоконнике. Пол и диван гостиной, кровати двух спален были заняты уставшими телами, но тело Полины в ту ночь было пропитано грустью и не хотело покоя. Ее душило одиночество и тяготила безответная влюбленность в Доктора Глеба. Ей хотелось, чтобы он сейчас вошел бы в кухню, увидел бы, как поэтично она сидит на подоконнике, совершенная Маргарита, и понял бы, наконец: неустроенность жизни - оттого, что он не давал себе труда признать собственное чувство, чувство любви к Полине. Эмоции, многократно усиленные алкоголем, а возможно, им и порожденные, выливались из Полины тихой песнею. Это была долгая песня про солдатскую невесту, которая и знает, что не дождется, а перестать ждать не может. На пятом куплете Полина втянулась и стала старательнее выводить звуки. Тут она и услыхала позади короткий шорох. Бросив песню, Полина обернулась: в дверях кухни стоял Нелюбов с початой бутылкой водки в одной руке и двумя стопками в другой.

- Слышу - поешь, пошел на звук, - сказал он словно оправдываясь. - Допой, пожалуйста.

Полине пропела оставшиеся куплеты слегка волнуясь. Но волновалась напрасно. Когда она закончила, Нелюбов с удовольствием на лице преподнес ей полную стопку и не ограничиваясь мимикой, сказал:

- Великолепно.

Выпив, добавил:

- Только что-то песня больно грустная. Грустишь, что ли?

- Да так, - пожала плечом Полина. - Как-то все... - и она сделала неопределенный жест рукой.

- Вот именно оно все так и есть, - кивнул Нелюбов. Полине сразу стало очевидно, что его согласие происходит от полного понимания предмета.

- Мне вчера Неофит о тебе все уши прожужжал, - сообщил Нелюбов после паузы.

- Плевала я на него, - вздохнула Полина и неожиданно для себя выдала: - Я Доктора Глеба люблю.

- Правда?! - округлил глаза Нелюбов. И Полина поняла, с каким глубоким почтением относится он к подлинным чувствам.

Через полчаса, выпив восемь полстопок, а между ними успев излить печаль неразделенной любви, Полина рыдала в грудь Нелюбова, подспудно удивляясь, как удачно она пристроила лицо: дыхание не пережималось, а слезы все уходили в нелюдинский свитер. Нелюбов гладил ее по голове и говорил слова-утешения, говорил искренне и убедительно, так что Полина в самом деле поверила: будет и на ее улице Доктор Глеб. По прошествии многих лет Полина узнала, что есть на свете люди, способные утешать всех во всем. Ничего особенного они для этого не делают, всего лишь подставляют плечо или молча слушают, или говорят какую-нибудь ерунду, но в их устах ерунда звучит откровением и действует безотказно. Кто знает, как они это делают, они сами не знают, просто у них есть дар утешения; Нелюбов был первым, кого Полина встретила с таким даром. И с той ночи, остаток которой она целомудренно проспала на плече Нелюбова, Полина потеряла способность однозначно оценивать его. Нелюбов теперь навсегда стал для нее "да, но". Да, пустомеля, но на майской вылазке с утра пораньше пошел в деревню за пятнадцать километров, чтобы добыть коровьего молока для простудившейся Чучи. Да, на деньги бессовестный. Взял у Левушки пять каких-то технических ерундовин, пообещав продать подороже, и видимо продал, потому что ерундовины, по информации из разных источников, были востребованные у разного инженерного люда. Но денег за них Левушка так никогда и не увидел. А к слову сказать, Галка в ту пору только-только Оленьку родила, каждая копейка была на счету. Да, бессовестный на деньги. Но когда Доктор Глеб после окончания института бедовал на зарплату участкового хирурга и жить ему было негде, Нелюбов приютил его у себя, кормил, выгуливал, следил за настроением - и так целый год; кормил бы и дальше, но Глеб к тому времени оперился, сменил работу, оброс благодарными пациентами и смог уже вырулить из порта на большую воду. И с женщинами Нелюбов скотина. Откровенное потребление, какое он порой демонстрировал, шокировало многих сторонников свободной любви, некоторые из них заранее предупреждали залетных дамочек об опасности связей с Нелюбовым. Но не было и лучшего утешителя для женщин, коих постигло любовное разочарование. Они проводили с Нелюбовым ночь или две - и тоска отступала на время. Когда Полина рассталась с Доктором Глебом, Нелюбов заходил к ней. Он деловито спрашивал: «Как дела?», - и получив в ответ тяжелый вздох, разводил руками: что ж такое-то, опять плохо! И сильной рукой привлекал Полину к себе. Потом вел ее гулять, или поил портвейном, или долго играл ей на гитаре, или разговаривал с ней о печалях, обещая в будущем непременные радости. Полине все это приносило весьма относительное успокоение, но ей, конечно, приятна была Нелюбовская забота. Однажды он пришел в минуту совсем черную. Весь день Полине все прохожие казались уродами, и себя она чувствовала жалкой измочаленной шпротиной, зажатой между небом и землей. Бессмысленность бытия задушено хрипела из каждого угла, проникала в мозг и размягчала его, делая существо безразличным до крайней степени. Полине казалось, - она даже была уверена, - что если бы ее сейчас вели нà костер, она шла бы без всякого страха. И вот в этот момент, когда Полина подвергалась аутодафе, со скукой озирая уродливые лица толпы, пришел Нелюбов. Он спокойно вынес пустой взгляд Полины и ее молчание, и отсутствие даже слабой улыбки приветствия. Он приготовил чай и рассказал, что человеческий мозг способен усвоить информацию из всех книг Британской библиотеки и оперировать ею, но почему-то не усваивает.

- Наверное, у людей для этого недостаточно мотивации, - сказал он, встал из-за стола и лег на диван. - Иди ко мне, поваляемся.

Полина пошла, почему бы нет. И Нелюбов излечил ее сначала от безразличия, а потом и от тоски. Не в два счета, а ближе к утру. На рассвете Полина заснула и проснувшись через несколько часов почувствовала, что мир опять стал рельефным. Они провели вместе еще полдня, и никогда прежде Полина не чувствовала себя так раскованно с мужчиной. Может быть, оттого, что она ничего не ждала от Нелюбова, не заглядывала за грань той минуты, когда он уйдет, не ожидала заранее его возвращения. Почему-то Нелюбов не будил в ней обычной мысленной суеты на тему «полюбит-не полюбит», и она была отчаянно ему благодарна за то, что он открыл ей возможность такого пребывания рядом с мужчиной. Потом у Полины с Нелюбовым случались и другие ночи, по разным поводам, но ту, первую, она долгие годы вспоминала с теплотой и благодарностью. Эта благодарность не помешала Полине через несколько месяцев после описанного события испытать к Нелюбову глубочайшее презрение: она узнала, что Нелюбов буквально вытолкал Алену на аборт, дескать, иди, и беременная не возвращайся.

Еще много раз Полина испытывала к Нелюбову то восхищение, то отвращение, и наконец она запретила себе иметь определенное суждение об этом человеке. «Он есть - решила она, - вот и все. Когда он делает гадости, я думаю о нем дурно; когда он поступает хорошо, я думаю о нем соответственно, а ставить штамп - не мое дело, нет у меня нестираемых чернил». Но не ставить оценок - задача непосильная, и Полина продолжала всякий раз говорить себе: «нет, все-таки он замечательный» или «нет, определенно, он сволочь».


Не менее сложное, прямо парадоксальное отношение было у Полины к Чуче. «Я к ней очень хорошо отношусь, - сказала однажды Полина Кате, - но я ее не люблю.»