– Подать вам закуски, сэр? Мясо, сыры?

Диксон кивнул. Хозяин вышел, захлопнул за собой дверь и лишь тогда стал выкрикивать распоряжения помощникам.

Диксон швырнул чемодан на пол, рухнул на кровать и стал стягивать с себя сапоги. За последние несколько лет он понял, что не надо стесняться стремления к комфорту. Ему доводилось проводить целые зимы под непрерывным дождем, а летом обливаться потом в тропических лесах. Он пережил восточную лихорадку, нападение пиратов, змеиные укусы.

Нынешнее его пристанище было приятным, но кое-чего явно не хватало, и Диксон точно знал чего: запаха роз и Шарлотты.

Диксон неспешно стянул с себя испачканную в дороге одежду, положил на стул. Начав мыться, он вдруг обратил внимание на несовершенства своего тела: вот на левом боку шрам – это след от пули. В Пинанге один из его людей целился в змею, попал в нее, но задел и хозяина. А однажды Диксон спускался с утеса и потерял опору. В результате у него на животе остался шрам от страховочной веревки. На левом бедре след от несчастного случая в детстве. Они с Джорджем выбирались из окна своей комнаты ради какой-то проделки. Странно, но он совсем не помнит, чем они тогда занимались, зато отлично помнит дерево, по которому они спускались с третьего этажа. Острый сук проткнул ему ногу. Воля деда была нарушена, а потому Диксон ничего не сказал о своей ране, даже когда нога распухла и началось воспаление. Таким образом, у него навсегда осталась памятка о детском непослушании.

К несчастью, другие шрамы были не так заметны. Будь они видны, возможно, он стал бы более нравственным человеком.

Какой цвет у грязной души? Серый? А может, душа такая нежная субстанция, что она чернеет от любого греха? А неспокойное сердце? Какие шрамы скрывает оно?

Диксон надел чистую рубашку и панталоны и сел на край кровати.

Он привык к тишине, к спокойствию своего сада на закате дня, к одиночеству, когда оно было ему необходимо. Диксон любил запах сандалового дерева, ладана и тропических цветов. На Пинанге бешено кипела жизнь, но там же Диксон наслаждался покоем. В Эдинбурге этого не было. За окном скрипели колеса карет и повозок, слышалось ржание лошадей и цоканье их подков.

История его рода связана с Шотландией. Это правда. Но здесь он чувствовал себя человеком-невидимкой. С тех пор как Диксон вернулся, одна только Нэн узнала его. На Пинанге он построил себе огромный дом, который занял всю вершину горы. Здесь, в Шотландии, у него нет ничего, кроме тех вещей, которые он одолжил. Например, Шарлотту.

Визит в Эдинбург хорош хотя бы тем, что его и Шарлотту разделяет немалое расстояние. Сейчас он по крайней мере не может заманить ее в постель, не скажет ничего несуразного, от чего утром ему будет стыдно. Не может показать ей, как сильно он в ней нуждается, насколько она его очаровала. Не выдаст глубины своего чувства.

Адюльтер. Безобразное слово, которым обозначено то, что их объединило. Однако он больше не сможет лечь с ней в постель. Если сделать это опять, последствия могут быть ужасными. Два раза он был готов признаться Шарлотте, кто он такой, чтобы она знала, чье имя шептать в блаженстве наслаждения.

Какой позор принесет ей правда! Шарлотта никогда ему этого не простит. Сейчас он и сам не уверен, что сможет простить себя.

Диксон отчетливо вспомнил, как выглядела Шарлотта, когда он покидал ее: пальцы прижаты к горлу, взгляд полон настоящей боли.

Она умна, но не сознает этого, сообразительна, но не уверена в себе, красива, но сама об этом не знает. Ей удалось заставить Диксона потерять голову, не думать вообще ни о чем другом. Прикосновение к ней бросало его в дрожь.

Шарлотта была единственной причиной, почему он хотел разыскать Джорджа. Тогда Диксон заставит ее сделать выбор, заставит посмотреть на обоих и шагнуть к тому, который ей нужен. Чувство чести может сковать ее, но уж он-то, Диксон, поймет! Догадается, если она выберет его. И тогда он совершит нечто безрассудное, опрометчивое. Пусть Мэтью кудахчет как наседка, но Диксон похитит Шарлотту, увезет ее на Пинанг и будет целую вечность любить ее.

Но вдруг она, зная всю глубину его грехов, уйдет?

Надо плюнуть на Джорджа, уехать из Шотландии. Мэтью будет рад. Через месяц-другой он непременно забудет о Шарлотте Маккиннон.

Диксон мотнул головой, отгоняя собственные мысли. Можно лгать кому-нибудь другому, но себя он никогда не мог обмануть. Он не сможет ее забыть. Никогда. Ока сама, то, как они любили друг друга, станет самым дорогим, самым важным воспоминанием в его жизни.

Диксон поднялся, подошел к окну, стал смотреть на улицу. Ледяной дождь служил прекрасным аккомпанементом его настроению.

Зачем он вернулся в Шотландию?

«Диксон, я хочу домой, – произнес жалобный голос из его памяти. – Папа сказал, что ты отвезешь меня домой».

«Через несколько месяцев, Аннабелла. Сейчас неподходящее время для поездки в Шотландию».

«Тебе всегда неудобно, Диксон. Все всегда завтра, или на следующий день, или на следующей неделе, в следующем месяце».

Что он сказал в ответ? Без сомнения, что-нибудь успокаивающее. Или просто вышел из комнаты, чтобы избежать общества жены.

Для спокойной жизни у него неподходящий характер.

Диксон вытащил из чемодана миниатюру и поставил ее на крышку бюро. Мэтью тайком сунул портрет его жены в дорожный кофр, полагая, что он утешит хозяина в долгой дороге в Шотландию. Мэтью не знал, что Диксону не нужен портрет Аннабеллы. Она волновала его во плоти и крови, но никогда молча, в мыслях.

Несколько мгновений Диксон рассматривал знакомое лицо в украшенной бриллиантами раме. Свадебный подарок невесты. Красивая женщина, она заслуживала лучшей доли, даже несмотря на то, что иногда раздражала. Ее характер мог бы с годами улучшиться. Может быть, она стала бы менее резкой, более терпеливой. Теперь этого никогда не будет.

Диксон отчаянно нуждался в поддержке ее отца, рвался к выгодным условиям нового торгового соглашения. Он получил все, к чему стремился, имел столько дохода, сколько хотел. Добился всего, что запланировал, но вместе с некоторыми тягостными дополнениями – больной совестью и чувством вины.

Диксон стремился к деньгам и власти. Со временем ему досталось и то и другое. Его слово внушало почтение на Пинанге, его имя было окружено неким ореолом тайны.

Неужели он вернулся в Шотландию именно по этой причине? Чтобы снова стать просто Диксоном, без этой своей известности и престижа? Ходить по улицам Эдинбурга без того, чтобы каждый встречный кланялся ему и искал его благосклонности?


Диксон отсутствовал ровно семнадцать дней. В это время Шарлотта вернулась к своим бумагам, которыми давно следовало заняться. Заплатила по всем счетам, составила список курсов на следующий семестр, написала рекомендательные письма учителям, которые не собирались возвращаться в Балфурин, оценила квалификацию новых кандидатов и теперь чувствовала удовлетворение, что переделала все дела.

Тогда откуда у нее ощущение, будто что-то осталось незавершенным?

Она уже четыре часа без отдыха работала в библиотеке. Мейзи даже не пыталась заглянуть в дверь, чтобы узнать, не требуется ли что-нибудь ее госпоже. В последнее время Мейзи вообще частенько исчезала и больше интересовалась тем, нужна ли помощь Мэтью, чем ее хозяйке.

Слуга Джорджа завел привычку уходить на вершину холма и оттуда, как потерявший хозяина пес, смотреть на эдинбургскую дорогу. Очень часто Мейзи его сопровождала, и они стояли там вместе, а ледяной ветер играл расшитым халатом Мэтью и серым шерстяным плащом Мейзи. Странная пара, но выглядели они так, словно были рождены друг для друга.

Она, Шарлотта, не допустит, чтобы этот странный человек с Востока принес ей беду. Матфей Марк Лука Иоанн. Ну что это за имя? Когда несколько дней назад Шарлотта задала этот вопрос самому Мэтью, он поклонился ей, спрятав руки в объемные рукава своего одеяния, и сказал:

– Я не выбирал себе имя, ваше сиятельство. Я тогда был ребенком. – Лицо его оставалось бесстрастным, словно было вылеплено из глины, с которой небесный скульптор стер все эмоции.

– И ты никогда не хотел его изменить?

– Зачем, ваше сиятельство? Человек – то, что он есть.

Шарлотта потянула за шнурок, вызывая лакея. Тот появился. Шарлотта отдала распоряжения. Через несколько минут в двери возник Мэтью.

– Вы хотели меня видеть, ваше сиятельство?

Шарлоттой вновь овладело любопытство. Точнее, оно не покидало ее с той минуты, когда Джордж ступил в бальный зал.

– Я задала бы этот вопрос мужу, но его здесь нет. Скажи, Мэтью, у Джорджа есть на Пинанге любовница?

Мэтью смотрел на нее с непроницаемым выражением.

– Ваше сиятельство, я не могу быть источником сведений о вашем муже.

Шарлотта бросила на него раздраженный взгляд:

– Почему он выбрал именно Пинанг? Зачем ему Восток? Туда так долго добираться.

– Мне неизвестно, чем руководствовался его сиятельство.

– А если бы знал, то сказал бы мне? – Она испытующе смотрела на Мэтью. – Ты настолько ему предан? А ты вообще отвечаешь когда-нибудь на вопросы, касающиеся Джорджа?

– Я отвечу на все, что смогу, ваше сиятельство, но должен вас предупредить, я очень мало знаю о Джордже.

– Ты ведь прожил с ним много времени?

Мэтью поклонился. Шарлотта решила, что этот обычай начинает ее раздражать.

– Ваше сиятельство, я прожил вместе с хозяином определенный отрезок времени.

Шарлотта нахмурилась:

– Иногда мне не совсем понятен твой способ выражаться. Ты намеренно говоришь загадками?

– О нет, хозяйка. Я пытаюсь ответить на ваши вопросы. Если я говорю неясно, то это моя вина, а не ваше недопонимание.

– Твой английский безупречен, Мэтью, и ты сам прекрасно это знаешь. Если бы все в Балфурине говорили, как ты, я была бы счастлива.

Мэтью позволил себе слегка улыбнуться, давая понять, что разговор окончен. Шарлотта поняла, что больше ничего не узнает от слуги Джорджа. Перед уходом он снова поклонился.